Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель

• Название: Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51111-2

Юный герой Персей убил чудовище Горгону Медузу. Об этом подвиге знают все. Но мало кто знает, как через тридцать лет великий Персей вступил в войну с Дионисом, желая остановить победное шествие бога по Арголиде. Двое сыновей Зевса сошлись в битве не на жизнь, а на смерть. Лилась кровь, буйствовали вакханки, мужчины брались за копья. Прошлое выворачивалось наизнанку, а будущее грозило молниями. Внуку Персея, мальчику Амфитриону, выпала суровая доля — быть рядом с дедом в его войне.

Новый роман Г. Л. Олди — третий роман знаменитого «Ахейского цикла», к которому авторы шли десять лет, — повествует о событиях, предшествующих книгам «Герой должен быть один» и «Одиссей, сын Лаэрта». Древняя Греция богов и героев, царей и чудовищ встает перед вами — прекрасная незнакомка, чей взгляд может обратить тебя в камень. Эллада, описанная звездным дуэтом Олди, давно завоевала любовь и признание читателей.

---

— Вряд ли, дружок. Не думаю, что судьба Ликурга столь уж привлекательна. Вскоре после изгнания Косматого он убил Дрианта, собственного первенца.

— Бичом?

Восторг уходил. Его сменял страх, вернувшись из недолгих странствий. Слишком часто сегодня родители убивали детей, чтобы мальчик не примерил это на себя. Нет, папа Алкей никогда, ни за что!.. и мама Лисидика…

— Секирой. Ходили сплетни, что Косматый в обиде наслал на Ликурга безумие, и тот принял сына за виноградную лозу. Но Спартак рассказал мне, что юный Дриант тайком воздвиг алтарь Косматому, где совершал жертвенные возлияния. При поддержке нового бога щенок хотел свергнуть отца и стать вождем. Что ж, Ликург успел первым, покарав сына за предательство.

— Ты веришь ему?

— Я склонен верить Спартаку. Но эдоны поверили сплетням. А тут еще и неурожай… В голодное время народ звереет. Кто-то — полагаю, сам Косматый под личиной — обвинил Ликурга. Олимп, мол, разгневан смертью Дрианта, нужна искупительная жертва… Эдоны отвели своего вождя к отрогам Пангея, где и бросили под копыта мчащегося табуна. Спартак сказал, что Ликург был еще жив, когда вакханки кинулись терзать обезображенное тело.

— Вакханки?

— Как-то очень вовремя они объявились на месте казни, не находишь? Спартак даже называл мне их имена: Флио, Эрифа, Феопа… Дальше не помню.

— А Ликург? Он что, не мог эдонов — бичом?!

— Ликург дал себя казнить. Его сломила двойная измена: сына и соплеменников. Пожалуй, он умер с радостью. Если кто и сопротивлялся, так это Спартак.

— Наш Спартак?

— Тогда он был не наш, а эдонский. Спартак дрался за вождя до последнего. Его избили так, что сочли мертвым и бросили на корм птицам. Жена выходила его, и вскоре Спартак покинул берега Стримона. Через год он осел у нас, в Тиринфе. Твой дедушка дал ему то, чего не дали другие басилеи — возможность открыто ненавидеть Косматого и мстить за Ликурга. К сожалению, враг Спартака ударил исподтишка…

Жестом Алкей велел стражнику принести ему шлем, валявшийся на куче доспехов. Шлем был старый-престарый — шапка из бычьей шкуры с нашитыми бляхами. Пальцы Алкея подергали бляхи, проверяя, крепко ли держатся; оторвали одну, затем другую. Кожа под бляхами выглядела поновее, зато в остальных местах она давно высохла и потрескалась. Наушники Алкей дергать не стал, во избежание.

— Выбросить? — предположил он. — Отдать рабам?

Стражник сплюнул под ноги, демонстрируя презрение к рухляди.

— Как мыслишь, а? — обратился Алкей к сыну.

Амфитрион кивнул. Судьба шлема мало интересовала мальчика. Он не сомневался, что отец задал вопрос с единственной целью — отвлечь сына от истории Ликурга. От вывода, напрашивающегося с ходу: человек, сраженный камнем Персея, желал дедушке смерти от рук тиринфян. И толпа была на его стороне. От мятежа людей удерживал страх, но есть вещи сильнее страха. Случись в городе мор, или голод, или вакхические безумства среди женщин участятся, круша семьи, как ветер ломает сухие ветки деревьев…

— Дедушка ни за что не даст казнить себя, — сказал мальчик, твердо глядя на отца. — Даже если никто, кроме меня, не вступится за дедушку…

— Это правда, дружок, — согласился Алкей. Голос старшего Персеида дал трещину, будто кожа дряхлого шлема. Слова сыпались под ноги бронзовыми кругляшами. — Чистая правда. Твой дед никогда не согласится стать искупительной жертвой. Он тут всех похоронит: врагов, друзей, вакханок, табун лошадей… А войну продолжит. Такой уж он человек. Одно слово — Истребитель…

— Типун тебе на язык! Совсем сдурел, дурень хромой…

Мама Лисидика умела подкрадываться тише хорька. Зато, настигнув добычу, она делалась громче шторма. Стражники попятились и сделали вид, что оглохли. Звать мужа «хромым дурнем» — это было привилегией Лисидики. Оскорби Алкея кто другой, или просто ухмыльнись, демонстрируя, что все слышал — дочь Пелопса Проклятого рвала дерзкого в клочья, и каждый клок надолго запоминал черный день.

— Ребенок от твоих бредней заикой сделается!

— Уйди, женщина, — мягко сказал Алкей. — Поколочу, знаешь ли…

Он ни разу в жизни не поднимал руку на жену.

— Ходить под себя начнет! Щекой дергать! — перспективы, обрисованные Лисидикой, ужаснули бы кого угодно. — Иди сюда, мой маленький, иди к мамочке…

Объятья матери пахли нардом и майораном.

— Не бойся, мой хороший! Боги милостивы к нам…

Заключен в двойной круг защиты — кольцо материнских рук и мощь стен цитадели — Амфитрион не ощутил покоя. Ни один ребенок в городе с сегодняшнего дня не был в безопасности рядом с матерью или сестрой. Косматый пришел в Тиринф, и привычный уклад рухнул. Так рушатся царства и мечты — в миг единый. Мальчик не думал об этом — в юном возрасте трудно даются обобщения — но, когда он без возражений плелся за Лисидикой, ему казалось, что он чужак в незнакомой стране.

5

— …врешь!

— Не вру. Правда, богиня. Морская…

— Может, у тебя и отец — бог?

— Не, папашка не бог. Кормчий у меня папашка. Был.

— Был да сплыл?

— Жена-богиня в море утопила?

— В вине!

Тресь!

Амфитрион с удовольствием проследил, как дразнила-Эвримах кубарем катится по плитам двора. Так Эвримаху и надо — вечно язык распускает. Кто это его? Ватага мальчишек загудела осиным роем, но, против ожидания, не сомкнулась, погребая под собой обидчика, а раздалась в стороны. В центре обнаружился детина в драном хитоне. Он слегка присел, выставив вперед руки-окорока — точь-в-точь учитель борьбы. Сразу видно: этому драться не впервой. Похоже, парню было все равно, сколько перед ним противников.

— Бей заброду! — крикнул Эвримах, поднимаясь на ноги.

И осекся, схвачен за шиворот Амфитрионом.

— Ты чего раскомандовался?

— А чего он дерется?! Приперся и дерется…

— А ты чего обзываешься? Я все слышал.

— А чего он врет?

— Я? Вру?! — детина обиделся. — Еще хочешь?

— Ты Эвримаха не трожь, — встрял Гий, сын терета[13] Филандра. — Ты тут вообще…

— А если б Эвримах про твоего отца так сказал? — осадил его Амфитрион.

— Я б ему в ухо дал!

— Вот он и дал.

Гий почесал в затылке — и расхохотался. Да так заразительно, держась за живот и указывая пальцем то на детину, то на Эвримаха, что вскоре хохотали уже все, включая пришлого. Один Эвримах дулся, но про него забыли.

— Радуйся! Я — Амфитрион, сын Алкея, — по-взрослому приветствовал гостя Амфитрион, отсмеявшись. Дедушку Персея он решил не упоминать, чтоб не подумали, будто он хвастается.

— Радуюсь, — согласился детина. — Я — этот… Тритон[14] я. А папашку звать Навплиандром. Третий я у папашки, вот и Тритон, значит. Ну, и в честь бога, да. Только бог, он с хвостом, а я так…

— А ты хвостом деланный! — отыгрался Эвримах.

В ответ Тритон сжал кулаки. В глазах его стояли слезы: то ли вот-вот расплачется, то ли кинется дубасить всех подряд. Амфитрион на всякий случай отступил. Таким кулачищем попадет — зашибет насмерть. Эвримаху повезло: он легкий, просто улетел. А могла голова отдельно улететь, а тело — отдельно.

— Тебе сколько лет-то, Тритон?

— Десять. И еще четыре. А что?

Эвримах выразительно постучал себя по лбу, открыв рот. Звук вышел — будто из пустого горшка. Мол, все ясно с этим Тритоном. Ветер между ушами гуляет. Где ж оно видано, чтоб матерый парняга с мелочью водился?

«Папа рассказывал, — вспомнил Амфитрион, — рассудком скорбные врать не умеют. Ума им для вранья не хватает…»

— Не слушай ты их, Тритон. Отец твой — кормчий?

— Ага…

— На корабле плавал?

— Плавает дерьмо в луже! На корабле ходят…

Фраза была чужая, не Тритонова.

— А ты сам в море ходил?

— А то! — Тритон приосанился, забыв про обиды. — С папашкой, значит, и брательниками. Я сильный! С семи лет в матросах…

— Залива… — начал было Эвримах.

Амфитрион, не оборачиваясь — как умел это делать дедушка Персей — показал ему кулак, и Эвримах заткнулся.

— А в Тиринфе ты как оказался?

— Дык с папашкой я! Он к вашему, значит… К Персею. Он там, а я жду.

Тритон поразмыслил и уточнил:

— Тут.

— Зачем?

— Папашки нет, вот и жду!

— С тобой все ясно. Отец твой зачем к Персею пришел?

— Ну ты совсем глупый… Воевать пришел.

— С кем?!

На миг почудилось невообразимое: какой-то кормчий, отец придурка-Тритона, прибыл в Тиринф, чтобы объявить войну Персею Горгоноубийце. Сейчас выйдут на двор, шлемоблещущие, и сойдутся на копьях… К счастью, Тритон развеял это дикое подозрение, заменив его на еще более дикое:

— С гадом этим… С Косматым. С кем же еще? Папашка раньше боялся. Винище год лакал. Неразбавленное. Орал ночами — я аж прятался. А потом как даст кулаком в стену! Все, мол. Иду, значит, к Персею. Косматого бить. За наших утопленников. Айда со мной, болван? Ну я и айда. Куда ж я без папашки?