Людмила Матвеева - Прогульщик

• Название: Прогульщик
• Автор: Людмила Матвеева
• Издательство: Правда
• Жанр: Детская проза
• Год: 1991

Журнальный вариант повести Людмилы Матвеевой «Прогульщик». Повесть опубликована в журнале «Пионер» №№ 2–3, 5 в 1991 году.

---

Ну и люди! Поубивать таких мало.

Гоша был одет-обут и толкнул дверь. А она не открывалась. Надавил крепче — нет, не поддается. Не заперто, а кто-то держит. Сразу чувствуется — есть там человек. Молчит, не сопит, не хихикает — навалился и держит. Гоша толкнул дверь изо всех сил. Нет, закрыто. Ну посмотрим! Он разбежался и треснул дверь плечом со всего маха. И тут же вылетел пробкой в коридор. Никто больше не держал, никого там вообще не было видно — только далеко-далеко, на лестнице, кто-то хохотал от души.

Интересно, это все изобретает один и тот же? Или они тут все такие? Сразу не разберешься, но время терпит. Гоша найдет этого типа, и разговор будет крутой.

Гоша пошел вперед, старался придать походке независимость. Трудно держаться с достоинством после того, как ты не мог влезть в рубаху и зубами распутывал шнурки на тапочках. И хохот доносился из-за всех углов.

Гоша готов рассчитаться с этим типом немедленно и на всю жизнь отвадить от подобных подвигов.

Тянется длинный коридор. Справа двери, слева двери. Идет мальчик, не спешит. Надо разобраться в обстановке. А кулаки у мальчика крепко сжаты на всякий случай.

— А рубашка у него новенькая, — пропищал откуда-то голос.

— И тапки новенькие! — пропищал другой голос.

— И сам он совершенно новенький, — тоненько добавил третий.

Броситься? Поймать? А кого? Пустой коридор.

Интернатский

Из-за двери слышится песня. «А снится мне трава, трава у дома, высокая зеленая трава». Красиво поет радио, нежно играет рояль. Детский хор выступает, и Гоше нравится, как он поет. Но тут резкий женский голос за дверью сказал:

— Стоп, стоп! Все сначала. Опозоритесь во Дворце пионеров на всю Москву. Шикляева! Быкова! Особенно ты мне не нравишься сегодня, Настя Быкова! Петь надо певуче, а не выкрикивать обрывочные фразы. Еще раз, душевно, напевно.

— Мне на гимнастику надо, — заныл девчачий голос. — Вадим Анатольевич не велит опаздывать. Он будет меня ругать.

— Не будет никакой Вадим Анатольевич никого ругать, — твердо возразила руководительница хора. — Он у нас в интернате вообще на полставки. А хор готовится к городскому смотру. И потому хор на сегодня гораздо важнее, чем гимнастика.

И опять запели про траву у дома. Гоша шел дальше, а песня долго была слышна. «И снится мне не рокот космодрома, не эта ледяная синева…» Гоша знает эту песню. Когда бабушки нет дома, Гоша включает радио на кухне и поет вместе с певцами. Он любит петь, но в хор записываться не станет. Скучно петь хором. Пусть эти поют по команде — Шикляева какая-то, Быкова какая-то. А он запишется в бокс и со всеми разберется.

Вспомнилась тетя Маша, дворничиха со школьного двора. Почему она вспомнилась? Гоша не знал. Она, наверное, сейчас сметает во дворе желтые листья. И поет, она часто поет. И она разговаривала с Гошей. Он почему-то помнит все, что говорила дворничиха тетя Маша.

В то утро он убежал с урока математики. И тетя Маша пустила его в будочку, где у нее хранились метлы, лопаты, ящик с песком. И сказала:

— С урока убежал? Трудный урок?

— Ага, — беспечно кивнул он. — Математика. Я задачки не умею решать.

— Значит, ты прогульщик, — печально вздохнула тетя Маша. — От трудного бегаешь. Жалко. — И склонила голову набок, смотрела на Гошу черными глазами. Осуждала? Жалела?

— Ну прогулял один урок, делов-то, — заворчал Гоша. Ей-то какое дело, тете Маше?

— Урок, не урок. А прогульщик — это тот, кто бежит оттуда, где трудно. Спасать кого-нибудь, себя защищать — а он все куда-то вбок. Прогуливает. Да нет, ты не прогульщик. У тебя глаза смелые. — И вдруг так ярко улыбнулась тетя Маша. Она цыганка, и бусы звенят, когда тетя Маша подметает.

С чего вспомнил тетю Машу? Теперь у него совсем другая жизнь.

— Эй, новенький-хреновенький! — Маленький в красном свитере юркнул за поворот. Гоша рванулся за ним. Поймать такого шпингалета — одна секунда. Но засмеялась рядом взрослая девочка:

— Это наш Валиков, он играет в новую игру «Ну, погоди!». Силен Валиков. Сам такую игру придумал. А ты, новенький, не злись. Чего на него злиться, на Валикова? Он же килька мелкая, первоклассник. Только в этом году из дошкольного детского дома перешел в интернат. А ты, новенький, в дошкольном детдоме был? Не был? Ну вот, а выступаешь.

Взрослая девочка пошла от Гоши, он так и не понял: заступилась она за Валикова? Тогда зачем мелкой килькой обозвала? Разве так заступаются? И не Валиков же один ему пакостил. Их была целая компания, это ясно. Из каждого угла хихикали. Тоскливо было Гоше. Они тут все вместе, а он один сам по себе. Очень хотелось домой.

— Света! Света! — позвал кто-то снизу. — Ну где же она? Мы опаздываем!

Тут же вспомнилось, как Светка-Сетка сказала презрительно: «Интернатский» — и губу скривила. Жутко противная эта Светка-Сетка. Разве человек виноват, что он интернатский? Хоть один по своей воле сюда пришел? Дура она, Сетка. А глаза у нее хитрые и похожи на длинных серых рыбок. Вильнут вправо-влево — и не поймаешь Светкин взгляд. Скользят рыбки мимо. Не узнаешь, что у нее на уме, у Светки-Сетки.

Интернатский — надо же. Тоже придумала оскорбление. А если завтра твоя прекрасная мамаша возьмет вдруг и отчалит в теплые края? Или в холодные? Мало ли, куда ее потянет, мамашу-то. Моя смогла отчалить, и твоя сможет — чем она лучше? И станешь ты, Светка, в один прекрасный день тоже интернатской. Очень даже просто. Разве не может так случиться? И кто-нибудь очень злой и очень глупый скривится презрительно: «Интернатская!» Что тогда запоешь. Светка-Сетка? Опять куда-то несся Валиков:

— Эй ты, новенький! А Климову усыновление оформляют. Во повезло-то Климову! Родной отец назад берет домой! Называется восстановление в родительских правах!

— Постой! — Гоша поймал Валикова за курточку. — Как это — восстановление? Он ему отец и так. А ваш Климов ему сын. А кто же сына усыновляет?

— Во! Здоровый такой, а не знаешь. Климова отец раньше был кем? Алкоголиком, вот кем. Его лишили родительских прав. А мамки у них вообще нет, она умерла от сердца. У кого мужик алкоголик, часто бывают сердечницами.

Тут шла мимо торопливая Лидия Федоровна.

— Юрист, а не ребенок этот Валиков. Тебе-то что? Бежал бы лучше гулять, погода хорошая. А ты, Гоша, ступай в игровую четвертого «Б», там ваши собираются.

Она удалилась, позванивая ключами. Умчался Валиков, но крикнул напоследок:

— Меня тоже, наверное, возьмут! «Выдумывает», — догадался Гоша.

А с Климовым интересные дела. Сдал его отец в интернат, но не навсегда. Одумался папаша, и ему возвращают сына. Значит, бывает, что не навсегда. И вполне возможно, что его, Гошу Нечушкина, мама заберет отсюда. А что? Очень даже просто. Надо только написать ей письмо. Он ей все напишет, и она все поймет. Она обязательно поймет, ведь она его мама! Оставила его с бабушкой. Родная бабка — одно дело. А теперь совсем другое дело — интернат сирот. А он не сирота. И мама у него есть. Да, ее лишили родительских прав, бабушка говорила об этом. Но ведь лишение прав — просто бумажка. Мама жива, она получит письмо, придет, заберет его домой. Только адрес раздобыть, и он напишет. А директор Андрей Григорьевич был не прав — он сказал, что нет выхода. Есть, есть, есть выход!

Гоша весело поднял голову, расправил плечи и засвистал песню про рокот космодрома и траву у дома.

Высунулась из какой-то двери голова дежурной Лидии Федоровны.

— Не свисти в помещении! Нельзя!

Прямо как его бабушка — она тоже не велит свистеть. Эта дежурная — ничего себе, не злая. А челюсть утюгом — просто волевой подбородок.

Стало даже весело. Ничего, пробьемся. Что же теперь, помирать, что ли? Пройдет немного времени, и он будет дома…

У них секретов нет

В игровой комнате рябило в глазах от пестрых игрушек. Двое мальчишек сидели, склонившись над какой-то незнакомой настольной игрой. Они были поглощены своими фишками, но Гошу, конечно, заметили. А он встал у стенки, заложил руки за спину и глазел. Больше всего его интересовали мальчишки, но разглядывал он не их — вот еще. Он изучал игрушки. На столах и на подоконниках сидели куклы. Банты в шелковых кудрях, роскошные пышные платья, вытаращенные глаза, руки выставлены вперед. На стуле валялся Карлсон с пропеллером в спине. И еще один, точно такой же, лежал на окне. Мячики, кубики, вертолеты. Все сияло и сверкало.

А мальчишки сосредоточенно переставляли фишки. Не их ли Гоша видел в вестибюле, когда прощался с бабушкой? Широкий, квадратный — в зеленой рубахе. Худой, быстрый — в красном свитере. Может, они, а может, другие. Килька-Валиков тоже в красном свитере.

Наконец квадратный обратился к Гоше:

— Умеешь в эту игру играть? «Логика» называется. Тебя спрашиваю, новый.