Неизвестно - Ерёменко Вблизи сильных мира сего

• Название: Ерёменко Вблизи сильных мира сего
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

— От него. И с Самим тоже... Тебе говорят, делай! И меньше вопросов...

И тут же исчезает. Через несколько минут входит невозмутимый Гришкевич, и его голова на высокой жирафьей шее высматривает редактора. За ним — два кавказца. Один тучный, лет сорока с гаком, другой молодой, подтянутый, лет тридцати и без...

Ага, это помощники.

Тёртый калач Севрук слинял так быстро потому, что не хотел сталкиваться с ними здесь. Усаживаю "помощников Эдуарда Амвросиевича" — они так и представились — рядом, за стол. Пододвигаю "Боржоми". Не пьют. Раскрывают папки с речью своего хозяина и ждут.

В голове танцуют фразы: "Ах, какой молодец А.Н! Ах, какой хромой дьявол, молодец! Это он удержал Горбача... Но с этими надо держать ухо востро".

Как можно мягче говорю помощникам:

— Видимо, придётся начало речи внимательно просмотреть. Внимательно... И опустить кое-что... — Беру карандаш и отчёркиваю первые два абзаца. — Вот это давайте опустим.

У старшего помощника, он, видно, по ПБ, топорщатся усы и округляются глаза.

— Это почему? Как опустить?

— Да, видите, диссонирует со всей речью.

— А что? — робко замечает молодой. — Есть указание?

— Да нет. Вы же слышали, Михаил Сергеевич поправлял Кулиджанова?

— Ну, это кино... — пытается перевести разговор в шутку старший.

— Да нет. — уже настойчивее повторяю я. — Вот эти абзацы я бы тоже убрал. И прямо начал со второй страницы... Вот отсюда...

Лицо тучного грузина гневно вспыхивает, будто ему влепили пощечину. Сердитым, взвешивающим взглядом осматривает меня и цедит:

— А вы кто?

— Я редактор, — стараюсь не реагировать на оскорбление.

— Это нам ясно. Вы — редактор, — вкрадчиво спрашивает молодой. — А где работаете?

"Ого, они всё знают. Здесь нет вольных художников. Надо держаться..."

— Я — директор издательства, — как можно спокойнее отвечаю.

— А какого, если не секрет? — старается повернуть разговор в мирное русло молодой.

— Почему же секрет? "Советского писателя". А в прошлом работник отдела пропаганды ЦК...

Последняя фраза сбивает гонор старшего.

Я тут же, перевернув вторую страницу, скольжу карандашом по третьей.

— Э-э-э, дарагой, — останавливет меня старший, — так нэлзя, нэлзя! Мы далжны сагласавать с Эдуардом Амвросимовичем.

— Думаю, что с ним уже согласовали... — И отмечаю карандашом абзацы, откуда можно начать. Видя растерянность обоих помощников, примирительно добавляю: — Впрочем, кто-то из вас может связаться с Эдуардом Амвросиевичем, а мы пойдём по тексту. Дальше всё гладко, кажется. Я слушал внимательно...

Старший что-то говорит по-грузински младшему, и тот исчезает. Мы с оставшимся легко скользим по тексту. Здесь действительно всё гладко...

Перед самым концом речи натыкаюсь на осанну в честь партии, Центрального Комитета и его мудрого и испытанного руководителя. Можно было бы сократить превосходные степени, они выпирают... Но ладно, отнесем их на счёт восточного колорита...

Вижу, как мой дрогнувший карандаш настораживает кацо, с которым я почти сдружился. Карандаш бежит дальше, оставляя текст в неприкосновенности, и лицо друга-грузина расплывается в улыбке. Эх, все люди, все человеки...

Поставив свою подпись под речью, Ашот (я уже знаю его имя!) приглашает меня в Грузию. Появляется молодой помощник. Он докладывает по-грузински старшему, а тот благодушно переводит мне:

— Эдуард Амвросимович говорит: "На наше с вами усмотрение..."

— Ну, вот и чудненько...

А в Грузии я оказался меньше чем через год, на съезде писателей. Гостям из Москвы устроили однодневную поездку по республике, в которой участвовал Сам Шеварднадзе. И в ней я совсем подружился с его милым гостеприимным помощником (молодого уже не было), а Ашот оказался прекрасным и на редкость добрым человеком, с истинно грузинским размахом в общении.

Он даже не обиделся, а хохотал, когда я ему напомнил о нашей встрече в Кремле.

— Как же хорошо мы с вами сделали, что оставили эти слова для ваших прекрасных тостов!

В конце поездки Шеварднадзе увёз на госдачу писательское начальство: Маркова, Верченко и других избранных гостей из республик. А мы сидели километрах в пятидесяти от Тбилиси, в большом доме местного чиновного князька и пили прекрасное вино из его подвалов.

Отхохотав, Ашот вскочил и стал провозглашать другой тост за его лучшего друга, русского писателя, книги которого он читает давно на грузинском и на русском языке, которого знают и любят во всей нашей необъятной стране, прекрасной души человека и прочее, прочее...

Я осмотрел нашу компанию известных писателей из России и других республик и никак не мог понять, в честь кого же этот тост. А Ашот всё нагнетал и нагнетал превосходные степени и высокие слова. И я выкрикнул:

— Да что он, умер?

— Зачем умер? Он живой, кацо. Я предлагаю, дарагой, выпить за тебя, моего давнего друга. Мы, грузинские писатели, за тебя пьём стоя!

Я не знал, как себя вести, и со всеми встал и дурашливо закричал: "Ура!"

Ну, а потом пили за каждого и тоже стоя. А по дороге в гостиницу все повально лежали в машинах...

Кажется, в этом же году была у меня встреча ещё и в Москве, на сесии Верховного Совета СССР, со всем руководством Грузии.

Демократ Шеварднадзе, хоть и был уже членом Политбюро, а в перерывах между заседаниями сессии спускался из президиума и прогуливался вместе с депутатами своей республики по залам БКД.

Здесь мы и столкнулись. Рядом с Шеварднадзе — Предсовмина Грузии, Председатель Президиума Верховного Совета республики (этих я помнил по встрече в республике) и другие.

Встретились, как добрые знакомые. Разговор зашёл о начинавшем шуметь грузинском фильме Абдуладзе "Дорога к храму". Я уже видел его, но широкого проката ещё не было. Побаивались: а не чересчур ли смело?

— Как ваше мнение? Что говорят московские писатели? — спрашивает Шеварднадзе.

— Хороший фильм. Надо шире показывать. Вы его привезли?

Хитрый лис вопрошающе смотрит на своих.

— Да, — робко отвечает один из них. — В постпредстве копию можно найти.

— Ну, вот и крутите её в Москве. А то только киношники и видели. Они хвалят. А писатели, учёные, деятели театра? В их Домах творчества пусть ваши показывают...

Шеварнднадзе и сам об этом знает, но спрашивает:

— Вы так считаете? — И переводит взгляд на своих коллег.

Хитрый лис сам завёл разговор о фильме. Видно, он для него — чрезвычайно важная акция. От грузин я слышал, что Шеварднадзе "принимал личное участие в судьбе фильма, начиная от сценария и кончая съёмками". Возможно, это тот самый белый конь, на котором он въедет в Москву.

8. Легенды и действительность

Объявленная весной 1985 года Горбачёвым перестройка набирает словесную силу. Шумит печать, ТВ, радио, льются потоки речей на собраниях, съездах, активах, а дела не двигаются, и уже главный прораб перестройки А.Н. Яковлев злобно кликушествует: "Перестройка пробуксовывает!" и подталкивает самого Горбачёва к "решительным действиям".

По его инициативе то в Кремле, то в здании ЦК собирают "узкие" и "широкие" совещания руководителей средств массовой информации.

Теперь они проводятся по другому сценарию. Их ведёт генсек! Выступают сами участники. Правда, каждый предупреждён клерками из ЦК, о чём он должен говорить. Но речей никто не проверяет предварительно.

К тому же на этих совещаниях можно задавать вопросы. Позволяются даже реплики с мест. Всё это — завоевания демократии!

Особенно неистовствуют на этих "сборах у самого трона" молодые (не по возрасту, а по времени работы) редактора журналов: "Огонька" — Коротич, "Знамени" — Бакланов, "Нового мира" — Залыгин. Им всё в новинку. На каждом совещании они обязательно на трибуне. Их благосклонно с кивками высоких голов и с поощрительными репликами слушают из президиума.

И вот, уже осмелев, ретивые редакторы газет и журналов не только призывают "решительно перестраиваться", но и гневно разоблачают "врагов перестройки".

Гриша Бакланов пугает "готовящимися по всей стране еврейскими погромами", а Виталий Коротич борется с консерваторами и взяточниками в самых верхних эшелонах партийной власти. Залыгин говорит о "непреходящей и решающей роли интеллигенции в перестройке".

Противно и грустно присутствовать на этих совещаниях, похожих на шабаш рвущихся к власти коллег-писателей. Им-то, творческим людям, зачем всё это? Мягко говорю Грише Бакланову (мы всё ещё дружны с ним) об этом. Но где там!

Мои старшие друзья — и Гриша Бакланов, и Сергей Павлович Залыгин — обижены тем, что они всю жизнь держали в руках только перо и не было у них архимедовских рычагов — журналов.

И вот — дорвались! Коротич, Адамович сбежали из своих республик и теперь наводят порядок в Белокаменной.

Нет, я больше не ходок на эти сборы. Благо, знаю, как выбиться из обоймы приглашаемых: надо пропустить "по уважительной причине" два-три совещания подряд, и ты вылетаешь. Новые списки составляются на основе старых. Если ты не рвёшься, тебя уже и не приглашают, забыли...