Казимир Малевич - Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность

• Название: Том 3. Супрематизм. Мир как беспредметность
• Автор: Казимир Малевич
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2000
• ISBN: 5-87987-015-4

В третьем томе Собрания сочинений Казимира Малевича публикуется трактат «Супрематизм. Мир как беспредметность, или Вечный покой», законченный в Витебске в феврале 1922 года. В теоретическом наследии художника это произведение занимает центральное место; в нем, по авторскому слову, строились «только Супрематические возвышенности и низменности». Настоящим изданием архивной рукописи исполняется воля Малевича и представляется возможность ознакомиться с резко своеобразным «пейзажем» философского супрематизма на языке оригинала.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

В основе стояла практическая ценность действия. Во главе всего стоял Государственный экономический строй, пользовал два остальных пути как средство своего продвижения. Но всё экономические планы практического Государства Социалистического строя борются с церковью, религией как формой устаревшей в практическом смысле, и стремятся установить единую практическую форму. Дальше необходимо будет отказаться от Искусства в смысле художественных ценностей.

Двадцатый век действительно порог, какого, может быть, не было в практической человеческой культуре; экономически практический реализм достигнет наивысшего предела, перейдя на крайний путь Социализма. Социализм — сущность практического реализма, он не разбивает старое, но развивает его. Культура практического человечества не гибнет, но принимает новое русло единое, что ложно понималось в триедином строе Фабрики, Религии и Искусства. Благодаря этому ни Рубенсу, ни Тициану, <ни> Рафаэлю, <ни> Джотто в живописном Искусстве, а, может быть, подобн<ым> им и в других областях Искусства не удалось тоже выявить сущность (сущность <их> Искусства выражается в классических отношениях, последним предписывается Возрождение; не думаю я, что падение путь к Новому Классицизму).

Вмешательство трех в единый коллектив помешало выявить каждому свою сущность в чистоте; а может быть, в каком-либо из трех лежал зародыш будущей эпохи, действительно новой. Все было скрыто во лжи случая.

Итак, эпоху всей культуры, длившейся до двадцатого века, я назову ложной практической культурой, в том числе и культуру всего Искусства.

В двадцатом веке, в конце его первой четверти возникает мысль нового предметно-технического реализма и механическая причинность как сущность явлений вопреки влиянию сверхъестественных сил (хотя сверхъестественных сил во Вселенной быть не могло, так как нет в ней и естества). Так дальше не могло быть, и «механическая» сущность выступает единой причиной действия всех явлений. Таким образом, утверждая техническую предметную стройность практического реализма жизни с объяснением действия механически-химических причин, техническое предметное действие устанавливает высшую степень чистого предмета практического реализма, используя все механические проявления природы. Так что новая культура единого практического действия исключительно предметного думает охватить весь мир благодаря краху триединой практическо-духовной культуры. Загораются сущности освобожденных единств, позволяющих теперь разобраться в их различиях, освобожденные различия не замедлят вскрыться. И уже в половине первой четверти двадцатого века Искусство само собой отделилось от практического Государства, объявив беспредметное начало, осознало свою сущность, которая выразилась в беспредметности33.

Появление беспредметности приводит меня к заключению того, что развитие всей практической культуры [человека] было заключено триединством.

Лик его культуры состоял из Науки, или техники производств, Религии и Искусства. В этом было колесо единства человеческого завершения своего здания, в этом триедином лике человек совершал путешествие через времена веков, это было законченное дело, летящее как планета во времени.

Двадцатый век — <не> для этой триединой культуры, по моим предвидень<ям>. Когда производил опыты в Супрематизме как беспредметности, обнаружил или посчитал, что двадцатый век будет тем порогом, с которого триединое предметное совершенство должно быть разрушаемо; и действительно, <при> возникновении Социалистической революции в крайнем ее Коммунистическом развитии триединое совершенство предметного движения раскололось. Это только подтвердило то, что мои предположения в Супрематизме цветописном были верны, и показало, что дальнейший путь развития двуединой культуры Социалистической должен захватить все человечество. Культура техники в едином образе име<ет> себя и Искусство, отсюда ясно падение Религии, падение храма. Но в свою очередь предполагаю, что и двуединая культура только начало или средина процесса.

Дальше она должна разбиться о ближайший век единой культуры, отбросить от себя второй «предрассудок», Искусство, и это будет целостное единство технического механического предметного совершенства, или Социалистическое восхождение к своему пределу предметного. Тогда должен быть завершен живописный механический мир предмета, человек же получит двойственное в себе начало предметного животного и беспредметного человеческого.

Таким образом единая предметная культура из своей Супрематии переходит во власть Супрематии беспредметной, предоставляет ей свое первенство. В разрушении триединой предметной культуры предполагаю, что падение Религии и храмов означает собой признак приближения беспредметного.

В свою очередь, непонят<ая> в религии ценность достижени<я> равенства, <т. е.> искаженность идеи, облеченной предрассудком, привели ее к гибели. Вслед за ней идет Искусство как тоже не понятая идея самими художниками, как и <религия> священниками. Но от беспредметности не скроется и предметность Социалистическая жизни, осознание беспредметности выяснит предметность как предрассудок надежд будущего, т. е. достижения блага; автомобили несут предметное сознание человека не в будущее, а в беспредметность.

История падения религии и предметного Искусства потому еще произойдет, что через них не предвидится ближайшее устройство народов в своем единстве вне науки и народности, что никакая проповедь церкви и Искусства не в состоянии объединить человечество, что они не представляют собой той сущности, которая смогла бы объединить народы, и что единой сущностью, возле которой возможно объединиться, — является Социализм предметный.

Но <не>возможно было бы поверить в него, если бы у него не было бы будущего. Признак будущего общий для него и церкви, это лежит в основах их предметной сущности, чего нет в плане Искусства. Но автомобили, аэропланы, экспрессы мчат человеческий мозг в то неизвестное будущее, где человек выносит в мир абсолютных «благ» предмет к границе, где аэроплан, автомобиль, пароход, экспресс больше не нужны, они сделали свое дело, доставили человека туда, где предметная услуга больше не нужна; там «благо», там нет ни расстояний, ни времени, ни веса, ни ночи, ни дня, там беспредметность. В ней наступит освобождение человека, ибо свободное «ничто» должно быть свободно34.

Беспредметность обнаружит перед сознанием общежития предрассудок всего предметного построения, обвинит его в ожидании будущего в смысле цели практического окончательного совершенства техники, механики, науки; устанавливает свою истину в беспредметности или, вернее, ставит [новое сознание перед] беспредметностью отрицания истин идей, ценности. Ведь на самом деле все последние только представления общежития. Идея, как и ценность, — чистое простое сплетение общежитейских обстоятельств, находящихся вне подлинного мира, идея — не существующая подлинность; идея (и сам мир явлений тоже) не что иное в сознании общежития, как те же суждения, те же сплетения всевозможных обстоятельств, которые в сути же своей стремятся к миру беспредметному, у них мир как явления идей. Но в действительности в мире явлений [обнаруживается] подлинность безыдейная, существует то, что не существует в общежитейском и научном сознании техники практических идей. Мир как беспредметность, безыдейность.

В беспредметности то единство, та целостность, о чем мечтает все общежитие в своих всевозможных различиях учений. В ней возможно оправдать все усилия, но для этого нужно изменить всю культуру усилий, прийти к выводу, что культуры не существует. Это кажущееся действие <действие культуры>, ложно убеждающее, что оно способно привести общежитие к высшему пределу, которого <оно на самом деле> не знает, в чем и где этот предел.

В культуре есть маниакальная гора, на высоту которой <культура> ведет сознание народа. При культуре обязателен предмет, обязателен объект, долженствующий превратиться из некультурного в культурное существо. И каждый предмет, обращенный в культуру, и будет камнем, ступенькой несуществующих высот. Смысл же в культуре лежит конечный, смысл «для чего», иначе нет никакого смысла в процессе. Культуры не будет, раз она не может достигнуть предела высоты. Перед культурою не будет пути — раз не будет пути, не будет движения. В природе нет путей и нет культуры, нет движения — вся предметная культура построена на обратном, <на> путях совершенства, и если она действительно результат какого-то вывода, приведшего общежитие к выводу построения жизни исключительно из предметов практического реализма, то этот вывод, можно сказать, ложный, безумный. Нет до сих пор ни одного предмета, окончательно практически реального, нет человека окончательно умного. И возможно ли ждать <этого> в будущем?35