Леонид Семаго - Гнездо над крыльцом

• Название: Гнездо над крыльцом
• Автор: Леонид Семаго
• Издательство: Издательство Воронежского университета
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1989

---

Осенние миграции полевых воробьев немного похожи на перелет. Стаи держатся одного направления и одной дороги, чаще всего речной долины, где и корма достаточно, и мест для ночевки: под береговыми обрывами, в переплетении обнаженных корней, под защитой обвисших дернин спокойно сидят до утра в полной безопасности, и — крыша над головой.

Каждая стая держится во время миграции особняком, не приставая к другим, но и не теряя с ними какой-то связи. Летят лишь ранним утром, почти на рассвете, а весь день уходит на кормежку. Так что разовые броски большими, видимо, не бывают. Да мы еще и не знаем, какое расстояние может преодолеть воробей в беспосадочном полете. Не знаем даже приблизительно, кто летит в кочевых стаях: самцы и самки вместе или порознь, молодняк и взрослые совместно или отдельно. Знает ли кто дорогу и цель перелета, или летят, как ветер подскажет? Когда и как происходит возвращение, и кто возвращается? Ведь многие за время скитаний находят себе новую родину, где остаются навсегда, оседая новой семьей на постоянное жительство. Вопросов много, а ответов, даже предположительных, пока еще очень мало. Но с местностью полевые воробьи знакомы лучше домовых и лучше ориентируются в пространстве.

Полевой воробей, как и другие наши старинные соседи — скворец, галка, воронок, любит постоянно жить среди дикой природы, устраивая гнезда в дуплах лесных деревьев, в пустующих норках береговых ласточек. А ходить воробьи не умеют, и по низенькому и довольно длинному земляному коридору прыжками передвигаться очень неудобно, но ничего, живут. Семейный уклад воробьиной жизни прост: пара заключает постоянный, на всю жизнь, союз, и живет в ладу сколько жизни хватит. Взаимная привязанность потом уже не нуждается ни в каких подкреплениях и подтверждениях верности. И даже соединению пары не всегда предшествует токование, которое довольно похоже на ухаживание у домовых воробьев. Самец без назойливости и довольно почтительно скачет, поставив хвост торчком и немного приспустив крылья, вокруг своей избранницы чуть ли не на расстоянии нашего шага. Самка делает вид, что это ее не интересует и внимательно разыскивает что-то на земле. После такой встречи обычно и заключается пожизненный союз.

Никогда мне не приходилось видеть, чтобы благосклонности самки добивались сразу четыре-пять самцов, как у домового воробья. Помолвка совершается наедине, тихо и навсегда. Потом пара неразлучна. В этом особая трогательность воробьиных отношений: маленькие и — вместе, и никакой подчиненности — полное равенство.

Самец и самка ростом и нарядом абсолютно одинаковые, элегантные, аккуратные, чистенькие. Поэтому трудно определить, каждой ли птице находится пара. Видимо, постоянно существует какой-то резерв холостяков. На эту мысль наводят небольшие стайки, встречающиеся тогда, когда все воробьиное племя занято выращиванием птенцов. Такие холостяцкие или полухолостяцкие ватажки, не распадаясь, по нескольку дней живут в очагах дубовой листовертки, поедая множество гусеничек этой бабочки, оголяющих майские дубравы.

После того как пара, вырастив за лето два выводка, снова остается одна, она каждое утро хотя бы на несколько минут прилетает к оставленному жилью, наскоро осматривая его (не занял ли кто). Если поблизости с недвусмысленными намерениями в это время крутится третий, самец без злости, но довольно решительно отгоняет его. Эти несемейные самцы, видимо, сначала присматривают свободное жилье, а уже потом — с кем делить его. Они побольше, чем семейные, тратят времени на осмотр убежищ, да еще и на пробное «сватовство»: ведь большинство воробьиных помолвок приходится на дни золотой осени. В это же время происходит и смена наряда, но «женихов» не смущает то, что они еще не одеты для такого торжества: в оперении еще много старого пера, хвост ступеньками. Но все, как один, смелы, бойки, одним словом, без предрассудков.

Полевые воробьи лишены той агрессивности в отношении своих, которая свойственна воробьям домовым. Ведь у тех драки за корм, за перья для гнезда, за что-нибудь еще, беспричинные грубые ссоры, применение силы при ухаживании — явления самые повседневные. У полевых такого не бывает. У них даже взгляд и внешний вид уже свидетельствуют о миролюбии и беззащитности. Я видел, как сизоворонка с наглостью сильного выпотрошила их гнездо. Воробьи, и самец и самка, словно оцепенев от горя и ужаса, сидели тут же, не сделав ни единой попытки, чтобы защитить и спасти птенцов.

Может быть, из-за этой беззащитности возник в их племени способ обеспечения безопасности: отдавать судьбу своего потомства под покровительство своих же смертельных врагов. Гнездо ястреба-тетеревятника, умело спрятанное в густой лесной полосе в Каменной степи, удалось обнаружить по тревожному стрекотанию полевых воробьев, которые забеспокоились, увидев вблизи человека. На толстом, полуметровой высоты помосте из веток стояли во весь рост два голубоглазых ястреба-подростка, а рядом с чириканьем суетились четыре воробья, чьи гнезда были спрятаны в основании ястребиного гнезда. Поначалу можно было подумать, что воробушки боятся ястребят и взывают о помощи к человеку, чтобы немного припугнул грозных, или вернее, суровых на вид молодых хозяев. Но как только я отошел подальше, вся четверка успокоилась и продолжала кормить своих птенцов. А когда прилетел с добычей кто-то из старых ястребов, за криками хищников не было слышно воробьиных голосов. Потом я устроился для наблюдений поближе и был немало удивлен мирной жизнью у ястребиной обители, тогда как зяблик, живший неподалеку, беспрестанно выкрикивал свое тревожное рррю… рррю… рррю…

Другая встреча была и вовсе неправдоподобной: воробьиное гнездо было затиснуто под основание вороньего. И воробьи решились на это жутковатое соседство не из-за безвыходности с жильем: неподалеку висело несколько пустовавших скворечников. Но в тех местах (в северной Таврии) птицы, поселяющиеся в скворечниках, подвергаются нападению четырехполосого полоза, большой, но неядовитой степной змеи, которая неплохо лазает по деревьям, умело находит занятые гнездовья и поедает птенцов и яйца. Воронье же гнездо было высоко, и близорукие полозы, наверное, его не видели, да и встреча с вороной не сулила бы любому из них ничего хорошего. В гнезде лежали сытые воронята, в воробьином попискивали воробьята. Сами вороны, опасаясь человека, отлетели подальше, а их маленькие соседи-квартиранты пытались отвлечь внимание на себя. Ястреб не пытался и не мог достать из щелей воробьиные гнезда, он этому не обучен. Но почему не тронули их, не попытались завладеть легкой добычей вороны, объяснить не могу и не берусь. Вытащить то гнездо вместе с птенцами смогли бы, наверное, не только вороны, но и любой другой воробей в одиночку.

Гнездились воробьи и в одном дереве с сизоворонкой. В старых грачевниках их всегда хватает, в цапельниках они тоже как свои. Расчет верен: сильный хозяин, защищая свое гнездо, не позволит хищнику залезть к воробьям. Поэтому и строятся воробьи лишь в обитаемых гнездах больших птиц. Пустующие, заброшенные постройки их не привлекают. Место, может быть, и удобное, да положиться не на кого.

Вечерняя гостья

В 1980 году на верхнем Дону зима, нанеся первый визит, будто решила сразу утвердить свою власть до настоящей весны. Вечером 1 ноября, предвещая скорое вторжение холода, быстро летели к югу последние стаи белолобых гусей. Чувствуя приближение перемены погоды, засновали по сырой земле коротконогие полевки. И ровно в полночь налетел с метелью холодный ветер. Снег повалил так густо и споро, что мороз не успел прихватить теплую землю, не успел заледенить жизнь поздних трав, насекомых, червей. Утром тусклое солнце поднималось над белой, в зимних сугробах равниной. Снегири на придорожных ясенях сидели напыжившись. Темные реки текли в белых берегах, и тонкие льдинки с едва слышным шорохом теснились на тихих мелководьях.

Больше двух недель уверенно простояла зима, подсыпая снега, добавляя холода. Но потом подул сыроватый ветерок, вместо снега пошел дождь, потеплело, покрошился лед на плесах, и от усердных двухнедельных трудов зимы не осталось и следа. Продолжали свое цветение аистник и мокрица, грибки самые поздние снова высыпали, ожили божьи коровки, комарики, какие-то бабочки.

Не обрадовало такое возвращение тепла, кажется, только охотников. Ведь только-только начался сезон, а тут ни с собакой, ни без нее не побродишь по раскисшей от сверхизобилия воды пахоте. И в пятницу, под вечер, чтобы не сидеть в тоске по домам, собрались кантемировские охотники в свой охотничий домик на окраине поселка. Беседовали долго, курили много, и кто-то распахнул дверь, чтобы выпустить дым. Помолчали, чувствуя, что пора расходиться. И вдруг охотовед со смехом произнес: «Смотрите, засиделись. За нами уже гонца прислали». На вымытых дождем свежеструганых досках крыльца, не шевелясь, сидела великолепная жаба, глядя на нас красивыми черными глазами. Потом переступила поближе к порогу, так что, отчетливо стал виден ковровый рисунок ее наряда. Светлое жабье горлышко часто трепетало, как от беззвучного смеха. Засмеялись, загомонили охотники. Кто-то и гоголевскую свинью вспомнил, как будто тот же самый вопрос: «А что вы тут делаете, добрые люди?» — был написан и на удивленно-беззлобной морде неожиданной гостьи. Помедлив, жаба деловито и неторопливо взобралась на порог и очутилась почти в комнате, нисколько не дичась людей.