Анна Ковалова - Довлатов

• Название: Довлатов
• Автор: Анна Ковалова
• Издательство: Амфора
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-00943-9

Эта книга — биография Сергея Довлатова, воссозданная на основе воспоминаний его друзей детства, однокурсников, коллег-журналистов, а также интервью с близкими и друзьями С. Довлатова, взятых авторами-составителями в С.-Петербурге, Таллинне и США. Большая часть текстов и фотографий публикуется впервые.

---

(Штерн Л. Эта неаполитанская наружность // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 387–388)

Ася Пекуровская:

Зная немецкий язык в степени, достаточной для перевода Сережиного текста, я предложила свои услуги, которые были приняты с благодарностью человека, у которого в последнюю минуту раскрылся парашют. Сережа внимал моему переводу и следил за текстом с таким напряжением, как если бы он взялся проглотить себе подобного гиганта. Полчаса спустя он появился, помахивая зачеткой, и с улыбкой победителя бросил:

— Вот так. Нам поставили зачет. В наше настоящее ваш вклад оказывается первым. Люблю быть в долгу.

Хотя все происходило на моих глазах, поверить в то, что некая китайская грамота, коей был для Сережи, согласно его версии, немецкий текст, могла быть перенесена на камертонных вилках слуха, из одной комнаты в другую, как нота «ля», было выше моих сил. Угадав причину моего недоверия (А что, если он знает немецкий язык не хуже меня?), которое, по-видимому, застыло на моем лице, Сережа сказал:

— Разве я вас не предупреждал, что обладаю феноменальной памятью? Чтобы поспеть за мной, вам может понадобиться золотая колесница.

(Пекуровская А. Когда случилось петь С. Д. и мне. СПб., 2001. С. 33–34)

Лариса Кондратьева:

Ася была похожа на Нефертити (если вы помните эти популярные статуэтки Нефертити, которые тогда были в моде), а Сергей — на Гамаль Абдель Насера. Они, как и все их друзья, были гедонисты. Я была связана с этой компанией через Асю (она жила рядом со мной), потому что я уже закончила университет в 1961 году.

Михаил Рогинский:

Помню, я снимал комнату на улице Плеханова как раз после того, как там жили Сережа с Асей. Я случайно столкнулся с ней, когда она пришла за вещами. Тогда я увидел ее в первый раз. Это была женщина совершенно необыкновенной красоты, эффектно одетая в красное пальто. Она бросила взгляд на мое побледневшее напрягшееся лицо и надменно сказала: «Что, хороша?» Действительно, была очень хороша, что говорить.

Ася Пекуровская:

Обыкновенно Сережа звонил мне утром, часов в десять, оповещая о своем намерении выйти из дому. По установившемуся ритуалу это означало, что минут эдак через двадцать он окажется на углу Невского и Литейного, на остановке троллейбуса номер девять, куда мне следует тоже прибыть в любое удобное для меня время. Строгий и взыскательный в вопросах русской грамматики, Сережа разрешал вам относиться к вопросу времени метафизически в марксистском толковании слова «метафизика», при котором время понималось как единичная, ни с чем не соотносящаяся и не имеющая точек отсчета концепция типа «бабочки» или «цветка».

Мне случалось приходить на место встречи, в зависимости от количества прочих дел и степени их неотложности, то в час, а то и в четыре часа пополудни, находя Сережу неизменно в том же месте и в безмятежном ожидании. Секрет Сережиного долготерпения заключался в том, что угол Невского и Литейного, где проживал еще один трагик нашего времени, Лева Поляков, служил для обитателей Питера одновременно и Times Square, и Бродвеем, и Променадом Des Anglais, и Сандуновскими банями, не говоря уже о в последнее время плохо себя зарекомендовавшей Уолл-стрит. Здесь Сережа принимал знакомых, занимал в долг, расплачивался с долгами, перезанимал, готовился к экзаменам, сдавал их, высматривал красивых девушек, узнавал литературные новости, сочинял и публиковал стихи — в общем, проводил свой день в согласии со служебным распорядком всякого преуспевающего учреждения.

(Пекуровская А. Когда случилось петь С. Д. и мне. СПб., 2001. С. 178)

Сергей Вольф:

Он ходил по Невскому проспекту в вольных брюках типа штаны, тапочках и «тенниске» (зеленой, вроде бы). В или без пиджака, старого, кожаного. С девушкой рука об руку, уже тогда воспринимаемой мною как американка. Не знаю, любил ли он ее (а она нет), она его (а он ее — нет), нет — друг друга или друг друга — да, но они любили ходить, взявшись за руки. При соотношении допустимой любви одного из них к другому 0,25 к 0,75 они составляли ощутимую единицу. Даже невольно для жильцов Невского и прочих проспектов, улиц и закоулочков это не было эротическим эпатажем. Но, похоже, никто и не «возбуждался», глядя на них, скорее — завидовал.

(Вольф С. Довлатову // Малоизвестный Довлатов: Сборник. СПб., 1995. С. 411–412)

Круг Тасиных знакомых составляли адвокаты, врачи, журналисты, художники, люди искусства. Это были спокойные, невозмутимые люди, обладавшие, как мне представлялось, значительным достатком.

Они часто платили за меня в ресторане. Брали на мою долю театральные контрамарки. Предоставляли мне место в автомобиле, если компания отправлялась на юг.

Они вели себя доброжелательно и корректно. Хотя я все же понимал, что один, без Таси, не могу считаться их другом.

Разглядывая этих людей, я старался угадать, кто из них тайно преследует мою девушку. При этом, должен заметить, вели они себя учтиво и непосредственно. Да и не принято было здесь иначе выражать свои чувства.

Долго я не мог понять, что объединяет этих столь разных людей. Затем уяснил себе, что принципы их вольного братства — достаток, элегантность и насмешливое отношение к жизни.

(Сергей Довлатов, «Филиал»)

Евгения Троицкая:

Я тогда занималась в университетском хоре. Сандлер посадил Асю Пекуровскую рядом со мной и сказал: «Учи ее петь. Дуй в ухо этой девке!» Я была старше ее. Потом после репетиций мы с ней болтались по городу, шли по набережной к Невскому через мост, и она мне рассказывала, как в их компании проходят соревнования вокруг нее. Она была очень раздражена тем, что происходило. Ася говорила мне, что юноши в этой литературной компании устраивают ухаживание за ней ради того, чтобы что-то доказать друг другу. Приглашает ее Довлатов встретиться с его знакомыми, потом исчезает. Дальше ее зовет кто-то другой из той же компании, потом кто-то третий. Очевидно, что речь шла не о серьезном отношении к ней как женщине, а об игре, которую эти ребята вели между собой. По крайней мере, она мне жаловалась на то, что эти «дураки», как Ася их называла, ставят ее в какое-то идиотское положение. Они все были старше ее, поэтому она, как мне кажется, не совсем их понимала.

Валерий Попов:

Ася Пекуровская была чрезвычайно модной, рядом с ней обязательно нужно было находиться. Я, будучи человеком хитрым, пробрался в ее свиту и сразу понял, что попал в петербургскую обойму. Она была необычайно остроумна, толкова, общительна и холодна. По крайней мере, на мой счет она была совершенно холодна. Я с ней гулял, появлялся в людных местах, был ее фаворитом — это было необходимо для престижа. А потом, ночью, я бежал к одной знакомой портнихе, потому что в этом смысле Ася совершенно не годилась. Она была прекрасная кукла. При этом я Асю очень ценю, она любила слово и была очень умна. Один раз мы гуляли по Пассажу, и она спросила: «Скажите, а у вас есть шарфы хорошего качества?» Таким образом мы изгалялись то ли над продавцами, то ли над собой.

Евгения Троицкая:

Меня удивляло то, что она очень откровенно и много курила. Тогда это было не принято. Мы с ней облюбовали один подоконник на втором этаже дома Мертенса. Там мы располагались, она мне все рассказывала и курила — по улице ходить с сигаретой в те годы было нельзя. Ася, наверное, и сама не могла бы сказать, чего она хочет от Довлатова или от его друзей. Она тогда только-только вышла в свет, увидела всех этих людей. Ей было семнадцать лет, и она действительно была потрясающе красивой. У нее был фантастический цвет лица, прекрасные волосы, выразительные глаза. Пожалуй, тогда она была самой красивой на филфаке, и на нее обратили внимание.

Анатолий Найман:

Тогда он был женат на красавице — настоящей, а не из тех, которых большее или меньшее число знакомых называют так по негласной договоренности. Когда они шли по Невскому, оглядывались все, даже старики и старухи с затрудненными двигательными функциями. Он производил впечатление человека, которому доступно все, чего он ни пожелает: любая дружба, любая ответная влюбленность, свобода, деньги, элегантный костюм, беспредельная сила, любой талант. В действительности, однако, дела обстояли не так роскошно. Денег практически не было, влюблялись не только в него, друзьями становились, пусть на несколько дней, люди, которых он не знал по имени. Даже сила оказывалась достаточной лишь для перемещения в пространстве одного его могучего тела, и когда он помогал переезжать на новую квартиру моему брату, в ход пошли валидол и система длительных перекуров.