Антология - Поэзия Африки

• Название: Поэзия Африки
• Автор: Антология
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Поэзия
• Год: 1973

В настоящее издание включены стихотворения поэтов Африки.

Вступительная статья Роберта Рождественского

Составление и примечания: М. Ваксмахер, Э. Ганкин, И. Ермаков, А. Ибрагимов, М. Курганцев, Е. Ряузова, Вл. Чесноков.

Статья к иллюстрациям: В. Мириманов.

Стихи в переводе: М. Ваксмахер, М. Кудинов, А. Ревич, М. Курганцев, Ю. Левитанский, И. Тынянова, П. Грушко, Б. Слуцкий, Л. Некрасова, Е. Долматовский, В. Рогов, А. Сергеев, В. Минушин, Е. Гальперина, А. Големба, Л. Тоом, А. Ибрагимов, А. Симонов, В. Тихомиров, В. Львов, Н. Горская, А. Кашеида, Н. Стефанович, С. Северцев, Н. Павлович, О. Дмитриев, П. Антокольский, В. Маркова, М. Самаев, Новелла Матвеева, Э. Ананиашвили, В. Микушевич, А. Эппель, С. Шервинский, Д. Самойлов, В. Берестов, С. Болотин, Т. Сикорская, В. Васильев, А. Сендык, Ю. Стефанов, Л. Халиф, В. Луговской, A. Эфрон, О. Туганова, М. Зенкевич, В. Потапова.

---

Погребальная песнь

Перевод В. Минушина

Укажите мне дом, где не было мертвых.
Смерть — единственное, что нам не подвластно.
Сын убит, дочери больше нет,
Из единого семечка дерево встанет…
Дерево срублено безумным жестом,
Неужто и целому лесу рухнуть вместе с ним?
Земля станет пустыней,
Где разбросаны камни да кости.
Слезы — родник, бьющий из сердца.
Слезы — не вода, которую ждет земля.
Страх — нежеланное дитя сердца,
Собирает камни, собирает кости,
Строит руины.
О, давайте зажжем погребальный костер.
Но не мы будем для него сухими ветвями.
Пусть безумные рубщики пылают в нем.
О, не будем рубить людскую поросль.

Дорога Лагос — Ибадан близ Шагаму Перевод В. Минушина

Автобус брал с ревом подъем. Прижаты
К сиденьям, пятьдесят скучающих пассажиров покорно
Тряску терпели, каждый думал о том,
Как закончит свой путь.
Все в божьих руках — говорится в одной
Притче и Ничто на свете
Не вечно — в другой. А над,
Над вершиной Шитту
Уже их судьба ожидала, как
Облачко гашиша бесплотна. Взмах
Со всего плеча, но
Отстала и дымом вослед потекла
По траве цвета индиго.
Будто мчался поток
С холма, калейдоскоп
Воспоминаний, не удавшийся поворот,
Переворот колесами вверх, и
Путники выброшены в кювет:
Под нежаркое раннее солнце,
К мухам, первыми, как всегда,
Прибывшим по тревоге. Вода из
Придорожной канавы омывала их общую рану,
Заглушала их общий стон.
Помощь не понадобилась,
Все умерли моментально.
Писали в газетах: полиция
Ищет водителя,
Спасшегося, по счастью.

ГЭБРИЭЛ ОКАРА[289]

Снежинки снижаются кротко Перевод Б. Слуцкого

Снежинки снижаются кротко,
со смутного ока неба
падают легко, легонько
на замученные зимою вязы. И ветви,
голые, ободранные зимою,
под весом невесомого снега
склоняются, как потрясенные плакальщики,
когда белый саван медленно
устилает бессмертную землю.
Мертвый сон украдкой
поднимается по калориферу
и смежает мои глаза
пушинкой, садящейся на воду.

И вот в моем мертвом сне
мне грезится греза. Снится
не мертвая почва, не вязы,
держащие караул. Мне снятся птицы черные,
летают во мне, гнездятся, высиживают птенцов
на масличных пальмах,
добывающих солнце плодам,
с корнями, изрубленными
лопатами корчевщиков.
Мне снится, что корчевщики
вымотались и прислонились
к моим корням, от которых им пришлось отступиться,
и масличные пальмы дали корчевщикам солнце.
Однако на свои пальмы
они глядели слепо,
насупившись и нахмурившись, потому что лучистые солнца
не смогли обрести
блеска золота!
Потом я проснулся. Я проснулся
в молчаливо сыплющемся снеге,
и вязы на заднем плане
кланялись и гнулись,
как мусульмане в белых одеждах
на вечерней молитве,
и земля была загадочная,
словно лик божий в гробнице.

Барабаны и фортепьяно Перевод Андрея Сергеева

Когда у реки на рассвете я слышу
телеграфный постук лесных барабанов,
их повесть о юности, о начинаньях,
их магический ритм, неотвязный, болезненный,
как старая незажившая рана, —
я вижу пантеру, готовую броситься,
леопарда, взревевшего перед прыжком,
и охотников, спрятавшихся в траве.
И в жилах кровь убыстряет бег,
гонит вспять мои годы, я вижу
себя малышом на коленях у матери,
себя на простой деревенской тропе,
себя в деревне, где все по старинке,
и сам я прост и крепко стою
босыми ступнями на теплой земле,
а вокруг, как живые, трепещут листья.
И тогда я слышу плач фортепьяпо
в концертном зале, где, поддаваясь
его мольбам, заклинаньям и лести,
плачут люди о дальних странах,
о неизведанных новых путях…
Но фортепьяно, нежданно сбившись,
речь обрывает на полуслове,
остром, как жало клинка.
И я, потерянный в предрассветном
тумане столетья, брожу и брожу
над рекой, околдован ритмами
лесных барабанов и фортепьяно.

Колдовской барабан Перевод Андрея Сергеева

В груди моей стучал барабан,
и рыбы плясали в реках,
и люди плясали на суше
под стук моего барабана, —

но, стоя за деревом,
опоясана листьями,
с улыбкой она головой покачала.

А мой барабан стучал и стучал,
все яростней сотрясая воздух,
властительно призывая юных
и мертвых петь и плясать
со своими тенями —

но, стоя за деревом,
опоясана листьями,
с улыбкой она головой покачала.

Тогда барабан застучал в одном ритме
с землей и камнями,
он к небу воззвал
и после к солнцу, луне и речным богам, —
и деревья вдруг заплясали,
рыбы стали людьми,
люди рыбами,
и трава перестала расти —

но, стоя за деревом,
опоясана листьями,
с улыбкой она головой покачала.

И тогда в моей груди
колдовской умолк барабан —
и люди стали людьми,
рыбы рыбами,
а деревья, луна и солнце
на свои места возвратились,
мертвые в землю ушли,
и трава растет, как всегда.

А она все стояла за деревом,
и пальцы ног ее в землю врастали,
и листья шуршали на голове,
и дым из носа ее курился,
и полураскрытый в улыбке рот
стал мрачной пещерой.
И я с умолкшим своим барабаном ушел.
Не творить мне больше чудес.

Ты смеялась, и смеялась, и смеялась… Перевод Андрея Сергеева

Ты сравнила мою песню
со сломавшимся автомобилем,
дескать, много треску, мало толку —
и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты звериными повадками
назвала мои привычки,
дескать, человеку не понять их,
и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты над песней смеялась,
над привычками смеялась.

Колдовской тогда сплясал я танец
под напевный рокот барабанов,
ты ж глаза свои закрыла,
и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Свою душу распахнул я,
а душа моя как небо,
ты ж уселась в свой автомобиль,
и смеялась, и смеялась, и смеялась.

Ты над танцем смеялась
и над сердцем смеялась.

Ты смеялась, и смеялась, и смеялась,
только смех твой леденящий
льдом сковал твою же душу,
и глаза твои, и слух,
и твой голос, и язык.
Что ж, теперь пора смеяться мне,
только смех мой не способен леденить,
льдов я отроду не видел
и с машиной песню не сравню.

Смех мой — пламень
огненного ока полдня,
пламень неба и земли,
пламень воздуха и моря,
пламень рек, зверей, деревьев;
и от смеха моего —
пламенного — начал таять
лед твоей души и слов,
взоров лед и сердца лед.

Удивленье охватило
тень твою, и ты шепнула:
«Отчего?»
И я ответил:
«Оттого, что я, подобно
праотцам моим, вбираю
обнаженными ступнями
голое тепло земли».

Духи ветра Перевод Андрея Сергеева

Аисты возвращаются —
розовые в голубом небе.
Во время длинных дождей
они улетали на север
в поисках лучших гнездовий.

И вот они снова со мною,
свободные духи ветра.
О, как легко им летать
на юг и на север,
на запад и на восток!

А меня приковали боги
к этой скале проклятой,
и я завидую птицам,
летящим в далеком небе,
и в мыслях мчусь им навстречу.

И кровь закипает в жилах,
и каждая капля ее —
природы могучий зов,
желанье счастья и воли,
желанье крыльев и неба.

О бог всех богов и мой,
разве я не могу
светлой душой обратиться к тебе
лишь потому, что мой аист в темнице
черной кожи моей?

Зов реки Нун[290]