Тур Хейердал - По следам Адама

• Название: По следам Адама
• Автор: Тур Хейердал
• Издательство: Вагриус
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001
• ISBN: 5-264-00607-5

Тур Хейердал (1914–2002), норвежский этнограф и археолог. Страсть к географическим исследованиям «воспринял от великих соотечественников — Фритьофа Нансена и Руаля Амундсена». Первые путешествия (на Маркизские острова и в Британскую Колумбию) совершил еще в юности. Участвовал во Второй мировой войне — служил радистом в диверсионном отряде. В 1947 году мир, затаив дыхание, следил за броском группы энтузиастов на плоту «Кон-Тики» через восточную часть Тихого океана. Потом были плавания папирусной лодки «Ра» через Атлантику, тростникового суденышка «Тигрис» по Персидскому заливу, Аравийскому и Красному морям. А еще — путешествия на Мальдивские острова, на остров Пасхи, археологическая экспедиция в Перу… О своих экспедициях Тур Хейердал написал несколько книг, получивших широкую известность во всем мире, в том числе и в нашей стране.

---

Я попросил направить меня на такой участок, где я мог бы сражаться в тылу врага, среди лесов и гор. К тому же я умею общаться с собаками. В то же время я абсолютно безнадежен в технических областях и даже не умею водить машину, да что машину, я и батарейку в радиоприемнике меняю с трудом.

Меня внимательно выслушали и направили в школу радистов.

В Лондоне было изготовлено специальное телекоммуникационное оборудование, и сейчас оно направлялось в Канаду. Там оно найдет себе применение, когда начнется битва за освобождение Норвегии. В обстановке строжайшей секретности отобрали десять человек, которым предстояло это оборудование использовать. Я оказался в числе этой десятки. По каким-то неясным мне причинам нашей группе присвоили кодовое название «Группа И». В ожидании прибытия оборудования мы изучали волшебные слова «На-аправо, на-алево, кру-угом!» в норвежском тренировочном лагере в Луненберге, в Новой Шотландии. Когда мы научились маршировать, нам выдали авиационное обмундирование и принялись нас учить на воздушных телеграфистов в лагере «Маленькая Норвегия» недалеко от Торонто. Получив удостоверения, что мы еще и корабельные телеграфисты, мы отправились в затерянный в лесах лагерь для летчиков, расположенный на берегу маленького идиллического озера. Там четыре инструктора в армейской форме принялись обучать восемь человек, оставшихся в нашей группе (одетых в форму военно-воздушных сил) всем новейшим премудростям радиодела — от устройства передатчиков со скрытыми антеннами до основ только зарождавшейся телевизионной технологии. Мы бегали по Мускокским лесам со специальными мегафонами и орали «Раз-раз-раз, ты меня слышишь?» — так громко что жители Хантсвилла писали нам записки: «Конечно слышим, и в Гравенхерсте вас слышат тоже».

Никогда опасность утонуть не была так близка ко мне, как во время поездки на байдарках в Алгонкинском национальном парке. Мы с несколькими другими солдатами внимательно изучили карту обширного лесного массива и наметили места, где можно волоком перетащить лодки из одного озера или реки в другое. Помимо возможности увидеть лосей и медведей, больше всего нас привлекал Большой водопад — место, где потоки воды с ревом устремлялись вниз с огромной высоты и где на наших глазах огромные бревна разлетались на части, словно стеклянные. Согласно карте, нам следовало пройти пятьдесят метров по тропе вдоль русла реки выше водопада и там спустить байдарки на воду. Тропа заканчивалась, упираясь в крутую гору, и поскольку дальше идти было некуда, карта, очевидно, не врала. Мы все считали, что риск слишком велик, поскольку после весеннего половодья течение набрало очень большую силу. Я предложил не искушать судьбу и закончить путешествие, однако Пер и Рулле настаивали, что надо пройти намеченный маршрут до конца. Чтобы не испортить друзьям удовольствие, я подчинился.

У нас хватило ума не выплывать на середину потока. Цепляясь за ветки и сучья руками, мы проводили лодку вдоль берега. Но через несколько сотен метров нашу байдарку подхватило боковое течение, и наших сил не хватило, чтобы удержать ее. Рулле моментально оценил опасность и, не теряя времени, бросился в воду, пока оставался шанс доплыть до берега. Но, прыгая, он сильно качнул байдарку, и я очутился в холодной воде. Я и так был плохим пловцом, а сейчас мне еще мешали зимняя армейская форма и тяжелые ботинки. Ледяной ужас охватил все мое существо. Водопад! Его рев доносился все ближе и ближе. Спасение казалось невозможным. Рулле мчался вдоль берега, как сумасшедший, но течение неумолимо тащило меня к утесу, после падения с которого от меня мало что осталось бы.

Я отчаянно работал руками и ногами, но в глубине души понимал, что у меня не оставалось ни единого шанса добраться до твердой земли. Еще несколько секунд — и я узнаю, что такое смерть и что случается после нее.

Этой мысли оказалось достаточно, чтобы я начал искать в себе — не на небесах, не в других, а именно в себе — ту всемогущую созидательную силу, которую принято называть Богом. Рулле ничем не мог мне помочь — он бежал вдоль берега, безнадежно протягивая ко мне руки, но не приближался ко мне ни на сантиметр.

Внезапно чувство решимости преисполнило все мое существо. С новыми силами я начал медленно, но верно выгребать к берегу под углом к потоку.

Вода неслась все быстрее, водопад грохотал все оглушительнее, но берег перестал удаляться от меня. Рука Рулле почти дотягивалась до меня. Еще немного… Еще… Наконец-то! Наши пальцы переплелись, и через несколько секунд я уже лежал на берегу, абсолютно обессиленный.

Но где же Пер?!

Перевернутая байдарка плясала на волнах у самого края водопада. Огромный камень, к которому ее прибило течением, не давал ей соскользнуть в пучину. Нам удалось ухватиться за нос лодки. Она оказалось на удивление тяжелой. Когда мы, наконец, подтащили ее к берегу, то увидели Пера. Висевший у него на спине рюкзак встал враспор поперек узкой лодки и не дал течению утащить нашего товарища.

Мы освободили его и заметили на противоположном берегу трех великолепных оленей. Величественные животные неподвижно стояли на гребне горы, похожие на каменные изваяния.

— Я думаю, это знак, что мы все втроем выживем в войне, — пробормотал Пер.

Через пару месяцев самолет, в котором он летел, был сбит над Норвегией.

Самое яркое воспоминание, оставшееся у меня от моих солдатских дней, это рядовой с идентификационым номером 1132, в миру художник Стенерсен. Он очень старался стать хорошим солдатом, но беда в том, что он вкладывал в это понятие отличный от других смысл. Главное, чему каждый должен научиться в армии, — это слепо и без рассуждений повиноваться. Первый урок, который вам преподают: как стоять по стойке «смирно». Пятки вместе, носки врозь под углом шестьдесят градусов, позвоночник прямой, как ствол винтовки, глаза устремлены вперед, голова свободна от любых мыслей в ожидании приказа. Мы быстро освоили эту науку и по первому требованию выстраивались, словно оловянные солдатики. Только Стенерсен постоянно портил картину. В мешковатой гимнастерке и тесной фуражке, он стоял в строю с блуждающей ухмылкой на губах, и при виде этой улыбки у сержанта не оставалось сомнений, что именно номер 1132 думает о нем и об армии вообще. Сержант набрасывался на него и гневно уличал, что между его носками никак не шестьдесят градусов. Стенерсен спокойно отвечал, что как раз шестьдесят, просто сапоги великоваты, и бодро шел на гауптвахту. Самое страшное, он пребывал в абсолютной уверенности, что норвежцы победят фашистов, даже если угол между носками их сапог будет составлять всего-навсего сорок градусов!

В один прекрасный день Стенерсен явился на утреннюю поверку в красном шарфе художника, и с тех пор ему было приказано снять форму и заняться своим делом — писать пейзажи норвежской природы для офицерской столовой.

Классовые различия, с которыми я столкнулся на заводе, царили и в армии. У нас в лагере было три кухни и три столовые — одна для рядовых, другая для сержантов и третья для офицеров.

Как только будущие телеграфисты ВВС закончили обучение и получили звания сержантов, им запретили питаться вместе с остальными членами «Группы И», поскольку мы оставались рядовыми. Также было строжайше запрещено солдату и офицеру общаться как-либо иначе, чем по службе.

Мало кто из обладателей звезд и нашивок на погонах ходил в любимцах у нас, рядовых. Я могу припомнить только двоих. Один — командир лагеря, полковник Уля Рейстад. Благодаря ему я понял, что уважение подчиненных можно завоевать по-разному. Например, тем, чтобы отдавать приказы таким тоном, что подчиненный чувствует себя таким же человеком, что и начальник. Второго звали майор Вигго Ульман, единственный во всем лагере, кроме меня, кто привез в Торонто жену и ребенка. Мы снимали квартиры в городе. Когда я получал увольнительные, то, в нарушение всех правил, мы ходили друг к другу в гости. Взрослые сидели за столом, а мои два малыша возились на полу с его двумя дочками, Лив и Биттен. Кто мог тогда предположить, что маленькая Лив Ульман со временем станет знаменитой кинозвездой и что настанет день, когда мы с ней будем открывать зимние Олимпийские игры в свободной Норвегии?!

Самым ярким воспоминанием, которое осталось у меня от учебного лагеря Весле Скаугум в Мускокских лесах, был визит одного шестилетнего норвежца. Когда он без предупреждения оказался среди нас в обществе своей матери, это стало не меньшей сенсацией, чем его появление, уже с двумя собственными сыновьями, в королевской ложе на открытии тех же Олимпийских игр много лет спустя. Мы с Лив, нашими двумя малышами и любимцем семьи, маленьким медвежонком, жили в крошечной бревенчатой хижине в стороне от лагеря. Каждое утро по дорожке мимо хижины совершал утреннюю пробежку принц Харальд в сопровождении командира лагеря. Как-то раз они заметили нашего медвежонка, важно восседавшего около стола, в то время как мальчишки старательно расчесывали его лоснящуюся шубу. Он был такой чистый, что Лив разрешила мне укладывать его на ночь в ногах нашей кровати — так я хотел приучить его к людям. Я выменял медвежонка у дровосеков на бутылку виски, и поначалу он вовсе не торопился высказывать свою благодарность. Со временем он прибавил в весе, мне стало тяжело удерживать по ночам его тушу на ногах, и я начал использовать его вместо подушки. Не сказать, чтобы Лив была в восторге от этого.