Нагиб Махфуз - Дети нашей улицы

• Название: Дети нашей улицы
• Автор: Нагиб Махфуз
• Издательство: Центр гуманитарного сотрудничества
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-903658-11-4

«Дети нашей улицы» — главный труд великого египетского писателя, лауреата Нобелевской премии Нагиба Махфуза.

Это роман-притча о возникновении трех мировых религий: иудаизма, христианства и ислама, аллегория религиозной истории человечества… Истории полной соперничества и борьбы, надежд и любви, предательств и чудес, а главное — веры.

Роман вошел в список 100 лучших книг мира, по версии британской «The Guardian».

---

Издалека послышалось, как Идрис гнусаво запел: «Чудеса, Аллах! Чудеса!» Идрис развел костер перед своей лачугой, огонь полыхнул как метеорит, рухнувший на землю. Его жена ходила взад-вперед, выпячивая живот, подавала ему то еду, то питье. Когда Идриса свалил хмель, он заорал в тишине, обернувшись к Большому Дому: «А, час мулухии[4] и жареных цыплят! Не забудьте добавить себе яду, домочадцы!» — и снова загорланил.

Адхам с сожалением отметил про себя: «Каждый раз, как я уединяюсь с наступлением ночи, приходит шайтан, разжигает свой костер, буянит и лишает меня покоя!» На пороге появилась Умайма. Оказывается, она еще не ложилась! Она выглядела болезненной из-за беременности и усталой от трудов и нищеты.

— Не спишь? — коротко спросила она.

— Дай хоть часок насладиться жизнью! — с раздражением бросил он.

— Но ты должен отдохнуть, ведь завтра на заре идти с тележкой.

— Только наедине с собой я чувствую, что я хоть в чем-то господин. Смотрю на небо и вспоминаю счастливые дни.

Она громко вздохнула:

— Только б застать, как твой отец будет выходить из дома или входить. Я брошусь к его ногам и буду умолять.

— Сколько раз говорил тебе: прекрати думать об этом! — испугался Адхам. — Этим жалости у него не вызовешь.

Она долго молчала, потом прошептала:

— Я думаю о судьбе ребенка, которого ношу под сердцем.

— Я тоже постоянно о нем думаю, но я уже превратился в скотину.

— Клянусь, ты лучший человек на свете, — с горечью проговорила она.

— Какой же я человек?! — рассмеялся Адхам. — Животное, занятое исключительно поиском пищи.

— Не отчаивайся! Знаешь, сколько тех, кто начинали также, а затем добивались достойной жизни, открывали лавки и строили дома!

— Беременность точно лишила тебя рассудка.

— Ты станешь знатным человеком. И наш мальчик будет расти в роскоши.

Адхам развел руками.

— Напиться пива или накуриться гашиша, чтобы во все это поверить?

— Надо трудиться, Адхам.

Он вспылил:

— Горбиться ради куска хлеба — настоящее наказание. Я беззаботно жил в саду: смотри себе на небо да дуй в свирель. А сейчас я — животное. День и ночь толкаю тележку, ради того чтобы вечером съесть какое-то дерьмо, чтобы были силы подняться утром. Надрываться за пропитание — худшее из наказаний. Настоящая жизнь — в Большом Доме, там не надо гнуть спину за кусок хлеба, там радость, красота и веселье.

Вдруг раздался голос Идриса:

— Правду говоришь, Адхам. Работа — это проклятье. Мы не опустимся до того, чтобы вкалывать. Я же предлагал, присоединяйся ко мне!

Адхам обернулся на голос и увидел фигуру Идриса, стоящего поблизости. В темноте он незаметно подкрался и встрял в разговор. Идрис поступал, как ему хочется.

— Возвращайся к себе в хижину! — Адхам привстал от волнения.

Идрис ответил ему с напускной серьезностью:

— Я вот тоже говорю, что труд — проклятье, он не для благородного человека.

— Но ты зовешь меня заниматься грабежом. Это хуже, чем проклятье. Это мерзость.

— Если труд — проклятье, а грабеж — мерзость, как же быть?

Не желая продолжать разговор, Адхам замолчал. Идрис ждал от него ответа, но Адхам не собирался говорить. Тогда Идрис спросил:

— Хочешь получать деньги, не работая? Такое возможно только за счет других!

Адхам не произнес ни слова. Идрис продолжал:

— Может, тебе по вкусу получать денежки, не работая, и не причинять при этом никому вреда? — он ухмыльнулся. — Вот в чем загадка, сын рабыни!

— Ступай к себе в хижину и там шайтану загадки загадывай! — закричала Умайма.

Жена Идриса громко позвала его, и он ушел восвояси, напевая: «Чудеса, Аллах! Чудеса!»

— Не связывайся с ним ни в коем случае! — обратилась к мужу с мольбой Умайма.

— Он возник передо мной так неожиданно. Я не заметил, как он подкрался.

Они оба молчали, находя успокоение в тишине, пока Умайма не произнесла ласково:

— Сердце подсказывает мне, что я создам из этой лачуги дом, подобный тому, из которого нас выгнали. В нем обязательно будут и сад, и соловьи. В нем мы обретем покой и счастье.

Адхам поднялся с улыбкой на лице, которую она не могла разглядеть в полутьме, и, стряхивая пыль с галабеи, усмехнулся:

— Что за огурцы! Сахар, а не огурцы!.. По спине ручьем течет пот, мальчишки издеваются надо мной ради забавы, ноги стерлись. И все ради крох.

Он вошел в хижину, она последовала за ним со словами:

— Радость и благополучие придут и в наш дом.

— Работай ты, как я, не было бы у тебя времени мечтать.

Каждый улегся на свой тюфяк, набитый соломой. Она не успокаивалась:

— Разве Богу не под силу сделать из нашей хижины такой дом, как тот, откуда нас прогнали?

— Я надеюсь только на одно — что мы туда вернемся, — отозвался Адхам, зевая. Зевнув еще громче, он проговорил:

— Проклятая работа!

— Да. Но избавиться от этого проклятья можно только трудом, — прошептала она.

12

Однажды посреди ночи Адхам проснулся от тяжелого дыхания рядом. Еще не придя в себя ото сна, он прислушался и различил голос страдающей Умаймы, которая всхлипывала: «Спина! Боже, живот!» Он тут же повернулся в ее сторону и привстал.

— У тебя же все последние дни так: схватит, потом отпускает. Зажги свечку!

— Зажги сам. На этот раз серьезно.

Он бросился искать свечку среди кухонной утвари и, нащупав, укрепил ее на низком столике. В мерцающем свете он разглядел, что Умайма сидит, упершись обеими руками в пол, и стонет. Она запрокинула голову, грудь ее медленно поднималась и опускалась.

— Ты каждый раз так думаешь, когда подступает боль, — забеспокоился он.

Она поморщилась.

— На этот раз я уверена, что время пришло.

Адхам усадил ее так, чтобы спиной она прислонилась к стене.

— Да, срок подошел. Потерпи, я сбегаю в аль-Гамалию и приведу повитуху.

— Давай скорее! Который сейчас час?

Адхам высунулся из хижины и глянул на небо.

— Скоро рассвет. Я туда и обратно.

Он поспешил в аль-Гамалию и вернулся еще затемно, таща старую повитуху за руку, чтобы та не отставала. Подойдя ближе, он услышал разрывающий тишину крик Умаймы. Сердце заколотилось, он ускорил шаг и поторопил старуху. Они вошли в хижину. Женщина сбросила с головы покрывало и с улыбкой сказала Умайме:

— Какая радость! Потерпи, скоро все закончится.

— Как ты? — спросил Адхам.

— Сейчас умру от боли, тело разрывается, кости ломит. Не уходи! — простонала она.

— Жди спокойно снаружи, — попросила его женщина.

Адхам вышел на пустырь и заметил неподалеку тень.

Не успев как следует разглядеть человека, он уже понял, кто это. Сердце защемило. С притворной вежливостью Идрис сказал:

— Еще не разрешилась? Бедняжка! С моей то же самое было давеча, да ты знаешь. А эта боль — пройдет. Не успеешь моргнуть, все уже позади, и ты получишь свою судьбу из рук Всевышнего, как я получил Хинд. Очаровательная малышка! Все время писается да плачет. Имей терпение!

— Все в руках Всевышнего! — неохотно ответил Адхам.

Идрис грубо засмеялся:

— Ты привел ей повитуху из аль-Гамалии?

— Да.

— Дурная баба, жадная. Я тоже звал ее, но она столько запросила, что я ее прогнал. Теперь, как прохожу под ее окнами, она поливает меня бранью.

Немного подумав, Адхам сказал:

— Не следует так относиться к людям.

— О сын господина! Твой отец научил меня обращаться с людьми жестко и грубо.

Раздался громкий крик Умаймы, словно продолжение той боли, которая раздирала ей внутренности. Адхам собирался что-то сказать, но тут же сжал губы, с волнением подошел к хижине и прокричал:

— Крепись!

Ему громко вторил голос Идриса:

— Держись, жена брата!

Адхам испугался, что жена услышит голос Идриса, и скрывая свое недовольство, обратился к нему:

— Давай прогуляемся!

— Пойдем ко мне, напою тебя чаем. Посмотришь, как сладко спит Хинд.

Но Адхам не собирался к нему и просто отошел от своей хижины в сторону, в душе проклиная брата. Идрис преследовал его.

— Еще до восхода солнца ты станешь отцом. Произойдет чудо. Ты почувствуешь связь, которую отец с таким хладнокровием смог обрубить.

— Мне неприятен этот разговор, — выдохнул Адхам.

— Возможно. Но ведь именно это нас обоих лишило покоя.

Адхам помолчал в нерешительности, потом взмолился:

— Идрис, что ты меня преследуешь? Найди кого-нибудь другого.

— Малыш! — расхохотался Идрис. — У тебя нет совести. Меня разбудили вопли твоей женщины. А я так крепко спал. Но я не рассердился. Наоборот, пришел, чтобы предложить свою помощь, если потребуется. А отец, услышав стоны, просто повернется на другой бок, у него нет сердца.

Адхама это задело.