Неизвестно - Батшев Мой французский дядюшка

• Название: Батшев Мой французский дядюшка
• Автор: Неизвестно
• Жанр: Прочая старинная литература

---

- Все ты врешь, - убедительно произнес Горгулов и посмотрел в глаза Пьера, словно прося поддержки. - Тоже мне писатель - Куприн!

Поплавский неожиданно обиделся за Куприна.

- Много ты, Пашка, понимаешь! Он хороший писатель, но несчастный человек.

- Чем же несчастный?

Поплавский налил всем понемногу и, подняв стакан, провозгласил:

- Он не может писать по памяти, как Бунин, Шмелев или Ремизов. Он должен жить жизнью людей, о которых пишет, - будь то балаклавские рыбаки или шлюхи из «Ямы».

- А Бунин? - спросил я, вспоминая «Деревню».

- Бунин! Ха! Иван Алексеевич - барин! - пояснил Горгулов, и глаза его затя­нула пленка мечтательности, словно он увидел барский дом с балконом и колон­нами, летний сад, барышню в белой панаме...

- Барин, - согласился Поплавский и ухмыльнулся, вспоминая: - на прошло­годнем литературном балу стоит дядя Ваня Бунин у стойки, опрокидывает третью рюмку коньяку - а ему под шестьдесят, перед тем еще вина принял, - к нему под­ходит выпивший Вася Яновский...

- Яновский - сволочь, мы с ним дрались, он сказал, что у меня стихи плохие, - нахмурился Горгулов.

Поплавский выпил.

- Правильно сказал. Так вот, подкатывается Вася, опрокидывает рюмку и спра­шивает: «А как ваши, Иван Алексеевич, сексуальные проблемы?» Так Бунин, не моргнув, выпил и отвечает: «А в глаз хочешь?» - Яновский как испарился.

Горгулов захохотал.

- Вот тебе и классик дядя Ваня Бунин! Нет, надо выпить за Иваналексеича, - он долил вина себе в стакан и с удовольствием выпил.

Сколько же в него влезает? Тоскливо мне стало.

30

Кинохроника

Снова Распутин. Снова развесистая клюква и обливание грязными инсинуациями рус­ской предреволюционной истории. На сей раз это фабрикуется в Холливуде.

Передают, что Лилиан Гиш якобы согласилась выступить в говорящем фильме.

Партнером ее называют Конрада Нагеля.

По слухам С. М. Эйзенштейн подписал контракт с Дугласом Фербенксом, во время его пребывания в Швейцарии, на работу в «Обществе объединенных артистов» в Холливуде.

Монмартрские «шансонье» будут участвовать в короткометражной звуковой картине, действие которой будет происходить на территории «Вольной монмартрской коммуны» и, главным образом, на Place Tertre.

В настоящее время Леон Пуарье заканчивает съемки «Каина» в совершенно неисследо­ванных местах Танарива. По полученным сведениям, вся группа, как и сам Л. Пуарье, легко борются с неожиданностями этих съемок и чувствуют себя прекрасно.

В. Деляфонтэн заканчивает в настоящее время декупаж сценария «Жажда»

Из больших французских картин, которые будут выпущены на парижские экраны еще в этом сезоне, сейчас заканчиваются съемки «Au bonheur des Dames», «Miss Lohengrin» и только что закончены - «Prix de Beautй».

31

Так почему тоскливо в ноябре?

Всегда тоскливо и слезливо...

Наступление зимы - не лучшая пора в Европе.

Пьер снимался в Берлине, в студии УФА вместе с Ли Договер, все прилично говорили по-французски, работа оказалась нетрудной. Но он уже чувствовал, что конец. Конец немым фильмам, конец старой эпохи. И как воспримет новая эпоха его, Пьера?

УФА вовсю работала в режиме звукового кинематографа, главным человеком на студии был не режиссер. Не продюсер. А звуковик. Его называли новым кра­сивым словом: звукооператор.

Шорох медленно падающих листьев под ногами, падение листа не только в ка­дре, но и в звуке, мой вздох, мой кашель - все это можно будет услышать. И даже мои мысли. Если буду произносить вслух. Только кого это интересует?

Продрогшая вода.

- Что это за птицы с желтым клювом? - спросил я, указывая на них. Она скольз­нула взглядом по моей руке.

- Черные? Дрозды, - успокоила Дамья. - Очень красиво поют.

- Поют? Дрозды? - не поверил я.

- Лучше соловьев, - уверенно кивнула головой.

- Дамья, что ты придумываешь!

- Да-да, мой мальчик, они чудесно поют. Давай посидим, помолчим, и ты ус-

Но сидеть оказалось не на чем. Даже пня не оказалось вблизи. Мы медленно шли вдоль реки под тем же хмурым небом.

Что делает река! Как она накручивает на себя город!

Мы постояли, но птицы так и не запели. Она виновато взглянула на меня и по­шла дальше по тропинке.

Я смотрел через ее плечо на мост.

Грузовик карабкался на его зеленый горб.

Резкий крик вороны заставил грузовик остановиться, и я засмеялся - какое со­впадение!

Не хотел бы я купаться в такой воде, не завидую тем, кто в нее может окунуть­ся.

Кусты обрывались, река поворачивала, вдаваясь в берег. От заводи отходил в реку старый каменный причал. Пожилой мужчина в фетровой шляпе и пальто кормил чаек. Теперь они кричали - грустно и пронзительно.

- Я тоже чайка, - вдруг прошептала Дамья.

- Что? - не понял я.

- Я тоже кричу! - она повернула ко мне печальное лицо. - А меня не слышат. И ты не слышишь.

Так, сейчас начнутся актерские стенания и причитания, позы и угрозы, стра- сти-мордасти. И все - фальшиво, знакомо, надоело.

Но почему не поют дрозды?

Белые чайки носились над рекой, подбирали зерна, которые незнакомец бросал в воду - широко, далеко от берега.

На каменном причале, обломанном то ли временем, то ли людьми, сидели грязные голуби, а по воде скользили два лебедя, те самые, что летели мимо. Как подводные лодки с поднятыми перископами.

В заводи плавали три маленьких лебеденка, совсем крошки. Так вот куда ле­тели лебеди!

Пьер задумался. Поразительная панорама, особенно если снимать с противопо­ложного берега: мы, идущие в кустах, - мелькнем и снова появимся.

Затем исчезнем в них. какой красивый кадр!

Сюрпризы осени удивительны.

Необычно четко проступает другой берег - и белые дома, и дальняя колоколь­ня, и пустое поле, и серая кайма дороги.

Четко, как в бинокле.

Ближе и острее восприятие окружающего. С того берега.

Мрачно, холодно.

И дрозды не поют.

Может, она придумала, что они поют?

32

Запись по фильму

Волосы под мышками у девушки, загорающей на залитом солнцем пляже. Еще один наплыв — морской еж, у которого слегка подрагивают иглы. Снова на­плыв. Голова другой девушки, снятая почти вертикально сверху и окруженная каше в виде диафрагмы. Диафрагма открывается, и мы видим, что эта девушка окружена толпой, пытающейся прорваться сквозь полицейский заслон. Стоя в центре круга, девушка старается подцепить палкой с земли отрезанную руку с накрашенными ногтями. Один из полицейских подходит к ней, резко ее отчиты­вает, затем нагибается, подбирает руку, заворачивает и кладет в коробочку, которая была на шее у велосипедиста. Он передает все это девушке, в ответ на ее благодарность по-военному отдавая честь. Следует подчеркнуть, что, когда полицейский передает девушке коробку, она страшно волнуется и это волнение буквально изолирует ее от всего происходящего. Она потрясена и словно вслуши­вается в отдаленное эхо церковной музыки, быть может, связанной с ее ранним детством. Удовлетворив свое любопытство, толпа рассеивается.

Брови Горгулова сошлись к переносице.

- А зачем врал про зверинец?

- Ничего не врал, я в нем служил.

- Снова врешь! Как ты мог ветеринаром служить? Вы посмотрите на этого лгуна! - поэт снова перевел глаза на молчащего Пьера.

Поплавский не обиделся. Его часто уличали в откровенном вранье, потому он был равнодушен к обвинениям. Главное - захватывающая история. Интрига, ве­селое приключение. Из которого герой-рассказчик всегда выходит победителем.

- Нет. Не служил я ветеринаром. Я ухаживал за зверями. Слушайте. Большое круглое здание, как цирк. В середине арена, а вокруг клетки. У арены столбы и на них на цепях попугаи. В клетках - тигр, потом этот, в пятнах, - как его? - да! леопард, дикая африканская кошка, рысь, гиена, обезьяны. Звери по очереди вы­ходили из клеток и гуляли по арене, катались в песке. По свистку зверь уходил в свою клетку - так были приучены. Иногда надо было свистеть несколько раз. Клетки были разделены на две части двойными дверьми на пружинах. Прежде чем входить в клетки, надо принять горячий душ, вытереться хорошо, посыпаться тальком, надеть шелковую пижаму.

- Пижаму? - недоверчиво ухмыльнулся Горгулов.

- Пижаму! - вдохновенно продолжал Поплавский. - Сначала я молился, перед тем как войти.

- Ты? Молился? Ну, это ты, брат, врешь!

- Молился, - упрямо повторил Поплавский и нахмурился. - Сначала молил­ся, а через месяц привык, входил напевая. Предлагал зверю удалиться в другую половину. Так и говорил: не хотите ли, господин леопард, перейти в соседнее помещение? Чистил, потом оставлял еду и захлопывал дверцы. А когда зверюга приходил к еде, то чистил вторую половину. Самая поганая - рысь. Она меня по­ранила... Но скажу честно - привыкнуть нельзя. Всегда остается страх. Даже не страх, а. напряжение.