Яна Дубинянская - Глобальное потепление

• Название: Глобальное потепление
• Автор: Яна Дубинянская
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91631-022-1

В романе «Н2О» (2008) Яна Дубинянская очень точно предсказала особенности нынешнего экономического кризиса. Сбудется ли то, что она предсказывает в новом романе?

2043-й год. Уже давно напряженные, отношения между Этой Страной и Нашей Страной (что за страны — не загадка) достигают точки кипения. После глобального потепления Эта Страна отказалась от сырьевой экономики, а побережье Северного Ледовитого (ныне Безледного) океана стало туристическим раем с центром на Соловках. А Наша Страна окончательно превратилась в маргинальную, где работы нет и не предвидится. Одна надежда — на таинственную Капсулу с чудодейственным рецептом всеобщего счастья. Но Капсула интересует и правительство Этой Страны, а счастьем, хоть и всеобщим, делиться никому не хочется. А если нельзя поделить, надо воевать!

На этом драматическом фоне разворачивается роман журналистки из Нашей Страны Юлии Чопик и писателя из Этой Страны Дмитрия Ливанова. Казалось бы, они идеально друг другу подходят, у них много общего, они нужны друг другу. Но люди — не страны…

---

Он панорамно оглядел собравшихся, улыбаясь с хитрым прищуром. Зафиксировал улыбку и победный взгляд на Ливанове. Тот выдержал паузу, а затем громоподобно расхохотался:

— Ты дурак, Герштейн, — провозгласил он. — Но ты феерический дурак, и за это я тебя люблю. Давай выпьем, что ли.

— Дим, а может быть, тебе хватит? — шепнула Катенька, снова дисгармонично выпадая из образа.

Извицкая уничижительно глянула поверх ее головы, Ливанов поймал извицкий зеленый взгляд, как бадминтонный воланчик, и понимающе пожал плечами: что, мол, с такой возьмешь. Извицкая улыбнулась и стала похожа на человека. Все выпили.

Массен в который раз попробовал встать, но его усадили на место с двух сторон Герштейн и Соня Попова. К Соне, полной и русокосой, будто с национального рекламного плаката, Массен в начале вечера пытался приставать, но она словно и не замечала его поползновений, влюбленно пялясь на Ливанова. В этой стране, наконец-то внятно сформулировал Массен, видимо, принято пялиться на Ливанова. Более или менее влюбленно.

— А вообще-то вы все правы, — устало и довольно изрек хозяин. — Хорошая у нас страна. Замечательная страна, особенно если сравнивать с ближайшими соседями. Это я не вам, Массен, хотя и вас тоже касается, чего уж там. Меня, кстати, на днях приглашали в ток-шоу на телевидение из Банановой республики, и я даже согласился, больно уж у них весело…

— А у нас где-нибудь можно будет посмотреть? — встрепенулся Виталик Мальцев. Он отслеживал все интервью Ливанова, его выступления в прессе, эфиры и программы с его участием, а потом выкладывал линки в интернет, в ливановское ЖЖ-сообщество, совершенно бесплатно, на энтузиазме. Дмитрий Ильич, кажется, ценил. Но вопроса все равно не услышал.

— Забыл, на какое число… Поднимись, солнышко, достану искусственный интеллект. Н-да, похоже, что на сегодня. Пролетели они со мной. Но они всегда пролетают, они привыкли, они так живут, — Ливанов сунул блокнот в карман и водворил Катеньку на место. — А эта страна живет хорошо и правильно. Только вот счастья в ней нет и не будет. Или я уже говорил?

— Ливанов, — раздельно отчеканила Извицкая, — а ты не допускаешь мысли, что это твои личные проблемы? Только твои, а не этой страны целиком?

Катенька вскинулась, чуть было снова что-то не ляпнула, но в последний момент, к счастью, передумала, молча обняла Ливанова покрепче и поцеловала куда дотянулась — чуть ниже уха.

— Дима, в отличие от власти, ассоциирует себя не только со страной и даже не только с народом, — встрял Герштейн. — Он вообще со всем на свете себя ассоциирует, что чревато когнитивным диссонансом…

Массен решил отступать потихоньку сейчас, пока Герштейн солирует и не замечает, не слыша никого, кроме себя, любимого и фееричного, как и было сказано. Виталик Мальцев посмотрел на часы, он не предупредил маму, и она, конечно, уже начала контрольный обзвон по всем номерам его записной книжки. Но, в отличие от Массена, уходить он не собирался, не каждый же день выпадает такая невероятная удача.

Вошла пожилая ливановская горничная и молча сгребла со стола посуду с остатками закуски, а из-под оного — пустые емкости от спиртного. Ливанов показал ей растопыренную пятерню, тетенька кивнула и удалилась.

— Допускаю, Извицкая, — сказал он. — Ты слишком умная, иногда тебе это идет. Но очень редко.

Зависла пауза. Такая, что позавидовал бы даже мрачный бородач с неизвестными именем-фамилией.

Горничная вернулась, толкая перед собой столик, уставленный бутылками разного оттенка, высоты и формы, с веселыми разноцветными крышечками. Ни одной одинаковой. В смысле, ни двух.

И вечер возобновился радостно и шумно.

* * *

Проснувшись утром, Ливанов обнаружил, что все забыл.

Не вчерашний вечер, то есть, не в нем дело, там и помнить-то было нечего. Ну набухались, ну потрындели на кухне в лучших интеллигентских традициях этой страны, и Герштейн наверняка объяснялся в извращенной любви к власти, надеясь на благосклонность бородатой сволочи, давно пора дать по морде — но, кажется, вчера он, Ливанов, не дал и не даст никогда, пускай живет. И баб, скорее всего, опять было меньше, чем хотелось бы, да и времени на них не особенно хватало, а потом он вообще уснул, и только после этого все спохватились и начали расползаться. Неинтересно и неважно.

Однако он и на сегодняшний день ничего не помнил. Что должен делать, где обещал быть, кому и чего от него нужно именно сегодня. Такое случалось с Ливановым отнюдь не впервые, и на подобный случай имелся искусственный интеллект, блокнот-ежедневник из кожи экзотической ящерицы, в котором он экзотично делал записи шариковой ручкой — и врал журналистам, будто и пишет точно так же, ручкой в блокноте. Искусственный интеллект, по идее, лежал в кармане брюк, а где Ливанов вчера снимал брюки, оставалось пока под большим вопросом. Искать ответ и собственно штаны не хотелось. Хотелось всех послать.

Он решил так и сделать.

На противоположном краю гигантской постели тоненько посапывало. Ливанов приподнял одеяло, и худенькое подмерзшее тело еще сильнее свернулось в комочек. Ее звали Катенька, имя-то он помнил, и если уж посылать всех и подальше, начать логично с нее. Но это как раз было немыслимо и бессмысленно, все равно что прихлопнуть божью коровку. Вечно его тянуло на таких вот женщин, маленьких, беззаветных и безответных, с которыми потом в упор не знаешь, что делать. На гордых и ядовитых, вроде той же Извицкой, так, чтобы посылать друг друга со вкусом, страстью и артистизмом, соревнуясь, кто дальше, — не тянуло совершенно.

Катеньку придется долго и аккуратно спускать на тормозах, но послать всех остальных Ливанов намеревался твердо. Укрыв ее по шею — интересно, было вчера что-нибудь?.. вряд ли, — он выбрался из постели, зашел в ванную, стараясь не глядеть раньше времени в зеркало, привел себя в относительный порядок, запахнул на волосатом животе халат и вышел в соседнюю комнату, морской кабинет.

Такой кабинет Ливанов придумал себе еще в детстве, побывав в одном музее на тогда еще полуострове в тогда еще не Банановой республике, — сейчас-то там давно культурный шельф, и дайверы наверняка все разграбили подчистую. Но тогда восьмилетний Дима восхитился и проникся: да, только в таком кабинете, с потертой картой на стене, со штурвалом и подзорными трубами, и можно заниматься стоящим делом. С делом он на тот момент еще, конечно, не определился, но кабинет себе пообещал и выполнил обещание, как только сумел. Именно здесь появились и «Дом», и «Пища смертных», и «Резонер», и все три части «Зеленых звезд», кроме нескольких глав последней, законченных на Соловках, и даже «Валентинка. ru», лучше которой он ничего не написал и вряд ли уже напишет. Все так думают, идиоты и сволочи, им почему-то кажется, будто они видят его насквозь — спивающегося, усталого, вышедшего в тираж. Да он в свои восемь и даже в шесть понимал о себе и о жизни куда больше и глубже.

К себе-в-детстве Диванов относился очень серьезно, куда серьезнее, чем ко всем другим вместе взятым в половозрелых и дееспособных возрастах. Климатокомнаты он тоже придумал еще тогда. Детской мечтой иметь одновременный доступ и к зиме, и к лету Дима Ливанов предвосхитил основную проблематику и головную боль всего человечества эпохи глобального потепления. Сейчас-то любой занюханный промышленник или губернатор без капли креатива и мозгов под черепушкой заводит в одной из комнат особняка локальную зиму (новое национальное развлечение в этой стране: заманить и запереть там какого-нибудь наивного заморского гостя), но первенство и копирайт однозначно принадлежали шестилетнему Ливанову. По утрам он иногда окунался в сугроб, чувствуя себя мужчиной могучего здоровья, не шутка ли, в сорок два года! И сейчас бы неплохо. Он распахнул дверь навстречу сухому вихрю звездчатых снежинок, когда впервые за сегодня, запуская отсчет на сотни, если не тысячи суточных раз, подала звук мобилка.

Вот и начнем. Не глядя на определитель номера и не дав звонившему прорезаться знакомым или малознакомым, мужским или женским, требовательным, напоминающим, вопросительным либо соблазняющим голосом, Ливанов коротко и убедительно выдал заготовленный текст.

Довольно усмехнулся, сбросил за порогом халат и рухнул в колкие и обжигающие хлопья домашнего снега.

* * *

Первым достал его Юрка Рибер. Ну, Рибер-то мог достать кого угодно. И произошло это уже в половине первого, а до тех пор Ливанов урвал-таки несколько часов спокойной и свободной жизни. И она тоже, если честно, успела порядком достать.

Выставить за порог Катеньку получилось быстрее и легче, чем он рассчитывал: оказывается, она где-то работала и торопилась настолько, что даже пожертвовала завтраком на двоих, который для женщин ее склада, Ливанов знал, куда ценнее и дороже собственно секса. На прощальный поцелуй она, впрочем, потратила вдвое больше времени, чем на проглатывание чашки кофе, после чего испарилась — как будто навсегда. Разумеется, это была иллюзия: еще проявится, начнет звонить, бомбить эсэмэсками и мейлами, а то и караулить под дверью, — но на сегодня Ливанова все в ней устраивало. Он позавтракал в одиночестве и пошел гулять.