Виктор Суходрев - Язык мой - друг мой

• Название: Язык мой - друг мой
• Автор: Виктор Суходрев
• Издательство: Тончу
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-91215-010-4

Виктора Михайловича Суходрева по праву можно назвать легендарным, "генеральным" переводчиком. На протяжении почти сорока лет он был личным переводчиком политических лидеров нашей страны: Хрущева, Брежнева, Громыко, Микояна, Косыгина, Горбачева. Во время их переговоров с Никсоном, Кеннеди, Картером, Насером, И. Ганди и многими другими выдающимися политическими мировыми деятелями он персонифицировал собой интеллект, культуру и дипломатическую гибкость советских руководителей. Особенно важна последняя составляющая деятельности "главного переводчика страны", так как от того, что скажет первое лицо государства, от его слов зависело не только решение многих насущных вопросов в международных отношениях, но и в целом мир на планете (например, в эпоху холодной войны, дни Карибского кризиса и т. п.).

Автор предлагает читателю свое видение, так сказать с ближнего расстояния, сильных мира сего той поры. Рассказывает о том, что они были за люди, об их достоинствах и слабостях, привычках, о том, какое они производили впечатление, как вели себя не только в официальной обстановке, но и в неформальной ситуации, что называется за кадром, о том, что их отличает от нас, простых смертных.

---

Язык классиков не требует перевода

В городе Эймс Хрущеву предстояло ознакомиться с местным университетом, причем с не совсем обычным факультетом — домашней экономики, где обучались будущие домохозяйки. Я уже не помню, почему не пошел туда, остался в машине. Сижу, покуриваю. Вдруг вижу — мимо длинного ряда автомашин идут двое парней, по виду — явно студенты этого университета. Идут и заглядывают в окна автомобилей. Наконец остановились у машины, в которой сидел я. Узнав меня по многочисленным телерепортажам, говорят:

— Хорошо, что мы вас нашли. Мы с факультета литературы. Откровенно говоря, нас совсем не интересует Хрущев. Мы пришли для того, чтобы увидеть великого русского писателя Шолохова. Вы не скажете, где он?

Я ответил, что не знаю, но, судя по тому, что его не было на ферме у Гарста, возможно, он остался в Де-Мойне. Ребята расстроились и, не скрывая своего разочарования, удалились.

Кстати говоря, не встреть я тогда этих двух парней, скорее всего, сегодня я вообще не вспомнил бы, что в числе лиц, сопровождавших советского лидера, находился великий писатель Шолохов. Участие его в той поездке было довольно странным.

Возвращаясь мысленно к тому визиту, я должен сказать, что каждый день и каждый час на всех нас, участников поездки, обрушивался огромный поток информации, каждый день и каждый час были насыщены событиями, встречами с интереснейшими людьми, представляющими с самых разных сторон великую страну — Соединенные Штаты Америки.

Одним словом, впечатления накатывались на каждого, как снежный ком. И помнится, я и тогда задавался вопросом: как же может проходить мимо всего этого, выражаясь языком той поры, «инженер человеческих душ», может быть даже «главный инженер», по тогдашнему писательскому ранжиру? Уж он-то должен был, как губка, впитывать в себя объем поступающей информации, чтобы потом, силой своего литературного таланта, все это отобразить. Однако Шолохова почти нигде и никто не видел, ни на банкетах, ни на других встречах. Разве что в поезде и на ланче у Спироса Скураса, где он тоже ни с кем не общался. Особенно меня удивило, что он не поехал к Гарсту. Ему, сельскому жителю, да чтобы не поинтересоваться американской фермой? И в университет не поехал, где, как я узнал, у него были поклонники.

Потом мне рассказали, что в Сан-Франциско нашего великого писателя посетил американский великий писатель Уильям Фолкнер. Им в номер принесли ящик виски. После чего сутки, а может и больше, никто не видел ни Фолкнера, ни Шолохова. Кстати, в своих мемуарах Хрущев упоминает о любви Шолохова к возлияниям. Перед поездкой в США между ними произошел разговор, во время которого Шолохов дал Хрущеву соответствующие заверения. Но, видимо, все-таки не удержался.

Единственное, о чем я всегда задумывался чисто профессионально: а как же эти два гения, не знавшие языков друг друга, общались между собой? В промежутках между употреблением «огненной воды»…

Результаты малые — надежды большие

Далее был Питтсбург, осмотр металлургического завода, где Хрущев с удовольствием общался с рабочими. Один из них достал из кармана сигару и протянул ее Хрущеву, тот принял подарок, а рабочему вручил часы, сняв их со своей руки. Среди рабочих оказался выходец из Белоруссии. Хрущев тут же подозвал Громыко и, когда тот подошел, представил министру его земляка.

Затем — Вашингтон, переговоры в Кемп-Дэвиде с Эйзенхауэром. Вновь — приемы, встречи и, наконец, заключительная пресс-конференция.

Готовя к изданию эту книгу, я еще раз обратился к текстам речей Хрущева, его ответам на многочисленные вопросы. Бросилось в глаза, что всякий раз он выступал за расширение торговли, но, правда, только теми товарами, которые могут заинтересовать Советский Союз, мол, если речь пойдет о сосисках или ботинках, то это для нас не предмет торговли. Этого Советскому Союзу не требуется (вспомнив прилавки наших магазинов в те и последующие годы, можно понять, почему они были такими пустыми). Словом, та многодневная поездка в Америку могла многому его обучить, но, к сожалению, он ограничился мелочами. Например, на заводе компании «Ай-би-эм» ему, как я уже говорил, понравился кафетерий самообслуживания — и в наших городах стало появляться нечто подобное.

Лейтмотивом выступлений Хрущева в той поездке было то, что Советский Союз догоняет и скоро перегонит Америку. Эту мысль он озвучил и на заключительной пресс-конференции. В то же время он всячески подчеркивал стремление нашей страны к прочному миру с Соединенными Штатами Америки. Подчеркивал необходимость договариваться по спорным вопросам. В этом ключе он вел переговоры с Эйзенхауэром, своим тогда еще «френдом». Расставаясь, они были уверены в том, что не пройдет и года, как Дуайт Эйзенхауэр посетит СССР с ответным визитом.

Вспоминая поездки в зарубежные страны, в которых мне довелось быть рядом с Хрущевым, я сейчас убежден, что именно тот визит в Америку был звездным часом Никиты Сергеевича. Тогда проявились его лучшие качества: руководителя, оратора, мастера-полемиста, человека, умеющего постоять за себя и свою идеологию. Симпатии американцев росли к нему с каждым днем, газеты писали, что если бы он выставил собственную кандидатуру на выборах любого уровня в США, то, скорее всего, победил бы. Насчет выборов, возможно, и перебор, но все же такая оценка говорит о многом.

Так завершился этот визит. Триумфальный визит «коммуниста номер один» в «логово» империализма.

Взрыв в небе — срыв в Париже

Ничто не предвещало тогда, что ответному визиту американского президента в СССР не суждено состояться. Поездка Эйзенхауэра оказалась в одночасье отмененной в связи с полетом над нашей территорией американского самолета-шпиона «U-2» 1 мая 1960 года. Отношения с США в очередной раз испортились. По той же причине провалилось и Парижское совещание в верхах, на котором должны были обсуждаться основные международные проблемы, а именно: разоружение, отношения между Востоком и Западом, мирный договор с Германией и вопросы, связанные с прекращением испытаний ядерного оружия. Хрущев все-таки поехал в Париж, и одно предварительное заседание там состоялось 16 мая. Кроме Хрущева на нем присутствовали Эйзенхауэр, де Голль и Макмиллан.

Первым взял слово Хрущев и сразу же в решительных выражениях потребовал от Эйзенхауэра недвусмысленного и безоговорочного осуждения практики разведывательных полетов над советской территорией, а также извинения за такие полеты. Говорил резко, а в конце заявил, что без всех этих действий с американской стороны он продолжать свое участие в совещании не намерен.

Все сидели за большим круглым столом. Рядом со мной находился госсекретарь США Кристиан Гертер. Эйзенхауэр во время выступления Хрущева наклонился к Гертеру, и я услышал, как он сказал: «Я не вижу причины, почему бы и нам не выступить с заявлением такого рода». На что Гертер ответил: «Нет, нам не следует этого делать».

Американцы заявили, что программа разведывательных полетов выполнена и они их продолжать не будут. Но осуждения практики таких полетов и прямых извинений не последовало. По сути дела, на этом совещание закончилось. С тем мы и уехали из Парижа. Я, конечно, рассказал Никите Сергеевичу о том, услышанном мной, коротком диалоге между Эйзенхауэром и его госсекретарем.

Никита Сергеевич слегка кивнул и нахмурился.

Начался новый виток холодного отчуждения.

Очередной «главный вопрос»

Тем временем приближался сентябрь — начало работы сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Как всегда, у нас в МИДе искали тему для постановки на сессии нашего «главного вопроса», по которому СССР выступит с очередной «исторической» инициативой. Было решено выдвинуть комплекс предложений, направленных на окончательную ликвидацию колониализма во всех его формах и проявлениях. В те годы в мире происходили существенные изменения: колонии обретали независимость и становились полноправными членами ООН, развивалось Движение неприсоединения. В том же пакете предложений появилась и довольно странная инициатива, которая, по мнению ее авторов, должна была изменить саму структуру ООН. Не знаю, от кого конкретно она исходила, скажу лишь, что Хрущеву эта идея очень понравилась. Суть инициативы заключалась в том, что коль скоро весь мир делится на три группы стран — капиталистические, социалистические и неприсоединившиеся, то и Секретариат ООН должен возглавлять не один Генеральный секретарь, а три. На всех языках это предложение получило название «предложение о “тройке”».

Для любого мало-мальски разбирающегося в той политической ситуации человека было ясно, что это предложение мертворожденное. Но Хрущев никого не слушал. Он лично решил возглавить советскую делегацию. Думаю, ему хотелось силой своей аргументации убедить членов ООН принять два наших предложения, каждое из которых, конечно же, было направлено против империализма во главе с США. Хрущеву не терпелось на территории противника заняться активным его разоблачением.