Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

• Название: Маяковский едет по Союзу
• Автор: Павел Лавут
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Автор книги ездил с Маяковским по стране в 1926–1930 гг., помогая ему в организации многочисленных творческих вечеров.

Книга представляет собой воспоминания, освещающие главным образом работу поэта в пути: тут и встречи его с попутчиками по вагону, и беседы с молодыми начинающими литераторами в гостиницах, и публичные выступления в разнообразных аудиториях. Приводится ряд ответов на записки, поступавшие из зала. Очень ценен материал, раскрывающий источники отдельных произведений, созданных непосредственно в дорожной обстановке.

Книга дает представление о кипучей работе поэта и о большом влиянии поездок на творчество Маяковского. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздать облик Маяковского — поэта, человека, гражданина.

---

Произошел бурный диалог. Маяковский заявил, что ничего не знал о сегодняшнем выступлении. Он захлопнул дверцу машины, в которой сидела В. Полонская, и машина помчалась дальше.

Пришлось извиниться перед аудиторией и сослаться на болезнь Маяковского. Договорились, что о дне его выступления будет сообщено дополнительно.

Наутро, 12 апреля, я пришел к Владимиру Владимировичу, чтобы договориться о дате.

Маяковский лежал в постели. Рядом стул и на нем лист бумаги. Он что-то писал. Когда я, стоя в дверях, хотел приблизиться к нему, он меня мрачно остановил:

— Не подходите близко, а то можете заразиться. — При этом он перевернул лист и оторвался от письма.

Я удивился: сколько раз он заболевал при мне в дороге и никогда не говорил ничего подобного. Как я позже понял, тревожился он не о том: возле него лежало, вероятно, недописанное предсмертное письмо. И свидетель ему был ни к чему.

— Выступать не буду. Плохо себя чувствую, — сказал Маяковский. Потом: — Позвоните завтра.

Такой необычный прием меня ошарашил. В коридоре Паша еще раз подтвердила, что он помнил о вчерашнем выступлении.

Вслед за мной сюда явились навестить больного бывший редактор «Комсомольской правды» Тарас Костров и Виктор Шкловский. Между ними и Маяковским завязался интересный разговор, и я задержался. Шкловский говорил о публикации своих статей о «Войне и мире» Л. Толстого. Вскоре я удалился.

Весь день я находился под впечатлением этого свидания. В конце концов решил, что, очевидно, произошли какие-то неприятности с премьерой в цирке и, быть может, он еще переживает злосчастную историю с портретом.

Тринадцатого я позвонил по телефону, но Маяковского не было. Я оставил Паше телефон Дома Герцена, и днем Маяковский позвонил мне. Договорились, что приду к нему на следующий день, как обычно, — в половине одиннадцатого утра.

Четырнадцатого была особенно теплая весенняя погода. Я пошел пешком. На Таганку явился раньше срока. Но Маяковского опять нет. Не понимаю, что это могло означать, — так рано он никогда не уходил. Удивлена и Паша: в первый раз случается такое, чтобы она его не застала. Маяковский ушел из дому, не прикоснувшись к приготовленному завтраку и не дождавшись своей машины.

Решил, что его вызвали в цирк, — ведь сегодня намечалась премьера. (Я забыл, что ее перенесли на 21 апреля). Паша посоветовала позвонить на Лубянку. Обрадовавшись мужскому голосу, я спросил: «Владимир Владимирович?» В ответ — скороговорка:

— Сейчас нельзя разговаривать. Маяковского больше нет.

Сразу я не понял смысла этой фразы. Позвонил вторично.

К телефону никто не подошел. Я направился домой. Медленно шел по Гендрикову переулку к Воронцовской улице.

До поворота оставалось несколько шагов, когда со стороны переулка донесся душераздирающий женский крик. Я обернулся и увидел бегущую ко мне Пашу.

— Павел Ильич, Павел Ильич! — задыхаясь, повторяла она. Я кинулся ей навстречу.

— Что случилось?

Она же, вся в слезах, только и могла произнести:

— Владимир Владимирович застрелился.

Я — стремглав к Таганке. Издали заметил на площади одно-единственное такси. Ворвавшись в машину, я видом и голосом своим испугал уже севшего в нее молодого человека, и он освободил машину.

Пять-семь минут — и я в Лубянском проезде.

Взбегаю на четвертый этаж.

Здесь — коммунальная квартира, одна из шести комнат которой была рабочим кабинетом Маяковского.

Соседи в основном на работе. Дома — трое, четверо. Они немного прояснили подробности сегодняшнего утра. В сочетании с тем, что я узнал постепенно, значительно позднее, теперь можно попытаться нарисовать картину последних часов и минут.

Необходимо вернуться к последнему увлечению поэта — Веронике Полонской.

Маяковский узнал от знакомых, что Полонская будет у Валентина Катаева. Вечером 13 апреля он пришел к Катаеву.

Просидев в большой компании (тут были, помимо хозяев, Ю. Олеша, художник В. Роскин и другие), Владимир Владимирович лишь на рассвете покинул квартиру Катаева на Сретенке.

Несмотря на плохое самочувствие, он вызвался проводить Полонскую и Яншина на Каланчевскую, домой. Попутчиком до Красных ворот оказался Василий Регинин. С Каланчевской Маяковский зашагал на Таганку. Прошло несколько часов, и он явился к Полонской, теперь уже в такси, с тем чтобы до репетиции успеть с ней поговорить, как вчера условились. Та же машина доставила их на Лубянский проезд. Вероника торопилась на репетицию. Она впервые получила заметную роль в готовящейся на малой сцене МХАТа инсценировке по роману Виктора Нина «По ту сторону» (пьеса называлась «Наша молодость»). Владимир Владимирович уговаривал ее задержаться, но безнадежно — она не могла опаздывать и ушла.

Не успела она покинуть квартиру — раздался выстрел.

Маяковский стрелял левой рукой — он был левшой. Стрелял из недавно подаренного ему маленького браунинга. Пуля попала в самое сердце.

Полонская потом рассказывала, что у нее подкосились ноги, когда она услышала выстрел. Она стала кричать и метаться по коридору… В первую минуту у нее не хватило сил заставить себя открыть дверь в комнату…

Когда я прибежал, Вероники уже не было. Выяснилось, что она только недавно, на том же самом злополучном такси, на котором приехала с Маяковским, почти в невменяемом состоянии отправилась в театр. Очевидно, сразу после отбывшей «Скорой помощи».

У комнаты Маяковского — милиционер, вызванный с поста на Лубянской площади, Никого не впускает, хотя дверь и открыта.

Соседи на короткое время отошли от дверей. Я упросил милиционера впустить меня в комнату.

На полу — широко раскинувшееся по диагонали тело. Лоб теплый, глаза приоткрыты…

В эту минуту я остался один — нет, не один, а один на один с неживым Маяковским. Невозможно было поверить, что его нет… Казалось, что он вот-вот пересилит смерть, встанет и скажет: «Это я пошутил: надо жить, надо работать!»

Но как он сам писал:

…нету чудес, / и мечтать о них нечего.

На письменном столе телефон. Позвонил в ЦК партии, в ФОСП и на «Красную розу» Людмиле Владимировне.

Когда я выглянул на площадку, моим глазам предстала тяжелая картина: по лестнице, едва передвигая ноги, поднималась Полонская в сопровождении помощника директора МХАТа Ф.Н. Михальского: самостоятельно, как мне кажется, она не дошла бы. Она направилась не в эту квартиру, а в соседнюю, где ее ждал товарищ, снимавший следствие.

…По лестнице бегут двое мужчин: Керженцев и Кольцов. (Они были а ЦК, когда я туда звонил). Приехали сестры Маяковского — Людмила и Ольга… Появились друзья, близкие знакомые, поэты и писатели.

К вечеру тело Маяковского перевезли в Тендряков переулок. Скульпторы А. Луцкий и С. Меркуров сняли маски с лица и слепки рук.

15, 16 и 17 апреля перед гробом Маяковского в клубе писателей прошло около 150000 человек. В почетном карауле стояли красноармейцы Московской Пролетарской стрелковой дивизии, художники, журналисты, актеры, студенты, писатели — Николай Асеев, Демьян Бедный, Феликс Кон, Василий Каменский и другие.

17 апреля в 3 часа дня Сергей Третьяков открывает траурный митинг. С балкона клуба писателей выступают Халатов — заведующий Госиздатом, Любимова (от Моссовета), Авербах (от РАППа).

Кирсанов читает «Во весь голос»…

Улица Воровского оцеплена конной милицией. Повсюду люди: на крышах, окнах, карнизах.

Говорит А.В. Луначарский:

— Каждый, кто получил весть о смерти Маяковского, в первый момент никак не мог этому поверить. Маяковский был, прежде всего, куском напряженной и горящей жизни, когда сделался рупором величайшего общественного движения, когда от имени миллионов о судьбах миллионов он стал говорить миллионам… Маяковский — поэт того будущего, которое мы строим и за которое мы боремся. В его честь еще много споется песен… Нерукотворный памятник он воздвиг себе, такой сияющий, такой необычайный во всей истории мировой литературы…

Говорит Константин Федин:

— Маяковский занял среди нас, его современников, громадное место. Маяковский был и остался для нас учителем, он показал, как можно счастливо совместить «два меча» — меч борьбы в литературе за ее процветание и меч общественной борьбы за победу самых высоких идеалов человечества.

Семнадцатого апреля 1930 года я вместе с тысячами почитателей Маяковского прощался с ним, провожая его прах в крематорий. Специально оформленный художниками А. Дейнекой, В. Татлиным и другими грузовик с гробом вел Михаил Кольцов.

Но великие поэты не умирают. «Как живой с живыми» разговаривает он с нами и сегодня. Он придет и в наше коммунистическое завтра. И я счастлив, что знал и любил этого человека и могу рассказать о нем людям.

Примечания

1