Павел Лавут - Маяковский едет по Союзу

• Название: Маяковский едет по Союзу
• Автор: Павел Лавут
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1978

Автор книги ездил с Маяковским по стране в 1926–1930 гг., помогая ему в организации многочисленных творческих вечеров.

Книга представляет собой воспоминания, освещающие главным образом работу поэта в пути: тут и встречи его с попутчиками по вагону, и беседы с молодыми начинающими литераторами в гостиницах, и публичные выступления в разнообразных аудиториях. Приводится ряд ответов на записки, поступавшие из зала. Очень ценен материал, раскрывающий источники отдельных произведений, созданных непосредственно в дорожной обстановке.

Книга дает представление о кипучей работе поэта и о большом влиянии поездок на творчество Маяковского. Автор подробно пишет о последних днях жизни поэта, приводит факты, позволяющие полнее и ярче воссоздать облик Маяковского — поэта, человека, гражданина.

---

В апреле 1926 года на диспуте о книге Шенгели «Как писать статьи, стихи и рассказы» в клубе рабкоров «Правды» Маяковский сказал: «Выпуск этой книги Шенгели так же странен, как если бы ЦК швейников издал бы трактат о том, как вышивать аксельбанты лейб-гвардии его величества полка. Зачем нужна такая затхлая книга? Она является, по моему мнению, сюсюканьем интеллигента, забравшегося в лунную ночь под рояль и мечтающего о вкусе селедки! Приходите ко мне, я вам дам эту селедку въявь, но только перестаньте морочить людям голову своими наставлениями о том, как писать стихи. Их надо делать всей своей жизнью, а не чесать языки о ямбы и хореи…»

В статье «Как делать стихи» Маяковский писал:

«Еще раз решительно оговариваюсь: я не даю никаких правил для того, чтобы человек стал поэтом, чтобы он писал стихи. Таких правил вообще нет. Поэтом называется человек, который и создает эти самые правила».

В этом же году Шенгели выступил в Москве (возможно, и не раз, и не только в Москве) с докладом, в котором он шельмовал и громил поэта. Выступление это, по существу, явилось преддверием к его книжке «Маяковский во весь рост».

Такова предыстория вышеприведенного стихотворения. И вот появляется книжка Шенгели, выпущенная на его собственные средства, под маркой издательства Всероссийского Союза поэтов, да к тому же напечатанная не в столице, а в подмосковной типографии Промторга.

Опережая события, Шенгели оправдывался — мол, кое-кто заявит, что моя оценка Маяковского вызвана его нападками на мои работы. Это не так: «За тринадцать лет литературной деятельности, — сказано в книжонке Шенгели, — мне приходилось видеть самые различные отзывы о моих книгах и статьях, — в том числе и безграмотные и некорректные; между тем, я лишь раз выступил с ответом на вполне достойную статью В. Я. Брюсова о моих переводах Верхарна…»

Не поймешь, чего тут больше: лицемерия или трусости?

Чтобы понять смысл книги, ее цель, авторский стиль, совсем не обязательно затруднять себя чтением всей книги, достаточно познакомиться с ее началом и концом, с ее характерными «шедеврами».

А теперь об апофеозе этого «труда».

Разбирая стихотворение «Юбилейное» (названное им по-своему: «Пушкину». — П. Л.), Шенгели говорит:

«Если и такое оформление дается Маяковскому с большим трудом (о чем он сам заявляет), то у нас лишний повод утверждать, что мастерства у Маяковского нет. Ведь крайне характерно то обстоятельство, что пародии на стихи Маяковского очень легко даются пародистам. Это свидетельствует о поверхностности и о дряблости его стиля».

Но это, конечно, чушь. Пародии имеются на многих писателей, в том числе и на Пушкина.

Заключительный абзац брошюрки являет собой пример типичного желчеизлияния:

«Бедный идеями, обладающий суженным кругозором, ипохондричный, неврастенический, слабый мастер, — он вне всяких сомнений стоит ниже своей эпохи, и эпоха отвернется от него».

Все это печаталось в самый урожайный год поэта, в год создания «Хорошо!» и других замечательных произведений. Вот уж подлинно «напророчил».

И как бы перекликаясь с Шенгели, в одной из ростовских газет автор рецензии на «Хорошо!» называет поэму недолговечной, картонной аркой, которая скоро отсыреет, встретит равнодушный взор прохожего.

Я склонен предполагать, что первый автор писал не то, что думал на самом деле, второй же, скорей всего, просто не разобрался в непревзойденной поэме. (К сожалению, среди писателей и критиков той поры — он не единственный.) Но форма этой рецензии и тогда не могла не вызвать уважения к автору, Ю. Юзовскому, очень талантливому журналисту, впоследствии — одному из крупных литературоведов и искусствоведов.

Отвечая на одну из очередных записок по поводу Шенгели («За что вас кроет Шенгели? Что у вас произошло?»), Маяковский подчеркнул, что тот, кто писал записку, не читал злобной книжки Шенгели, появившейся в ответ на его критику книги, в которой Шенгели пытается научить писать стихи:

― «Профессор» находит, что я исписался. Я себя утешаю тем, что прежде, значит, у меня что-то получалось. Ну, скажем, до революции. Вместе с тем он называет меня плохим футуристом. Тем самым он утверждает за кем-то право называться хорошим футуристом. И тут же заявляет, что футуризм вообще явление антикультурное и реакционное. Явная неувязка. Другое дело, я уже не раз говорил о том, что футуризм себя изжил и не имеет сейчас никакого практического значения. Это был просто переходный этап.

Здесь уместно вспомнить, как Маяковский, выступая в Нью-Йорке в 1925 году, сказал: «Футуризм и советское строительство не могут идти рядом. Отныне я против футуризма. Отныне я буду бороться с ним».

Борьба с Шенгели была тяжелой, но не бесполезной. В этой полемике Маяковский отстаивал и развивал новаторские принципы поэзии.

ВОЛГА — ЗИМОЙ

Отклонив все намеченные мной маршруты, Владимир Владимирович предложил волжские города. Это было в январе 1927 года. Я советовал дождаться навигации, чтоб соединить полезное с приятным. «Сейчас морозные дни. Придется передвигаться и в бесплацкартных вагонах. Утомительные ночные пересадки…» — говорил я Маяковскому. Но он продолжал настаивать, и меня буквально ошарашил:

— Во-первых, не люблю речных черепах, а во-вторых — это не прогулка, а работа с засученными рукавами!

Да, он всю жизнь ездил, творил, выступал с засученными рукавами! Именно эта волжская эпопея, с которой и начался «болдинский» год Маяковского, являет собой яркий пример его титанического труда.

Мы тронулись вниз по Волге… по железной дороге.

Нижний. Тридцатиградусный мороз, резкий режущий ветер…

Лед за пристанью за ближней, оковала Волга рот, это красный, это Нижний, это зимний Новгород. По первой реке в российском сторечьи скользим… цепенеем… зацапаны ветром…[10]

На розвальнях переезжаем реку. Маяковский ежится, цедит сквозь зубы:

— Не помню таких морозищей. Жаль, интересно было бы поближе разглядеть ярмарку…

Еще поворот, и, перевалив крутую гору, мы в гостинице «Россия».

В номере холодно, неуютно. Маяковский поначалу отсиживается. Приходят молодые литераторы, зовут его в четыре часа к себе.

Владимир Владимирович, как всегда, решил сначала осмотреть город.

Огромная площадь; прорезав вкривь ее, неслышную поступь дикарских лап сквозь северную Скифию я направляю в местный ВАПП.

Без пяти четыре — он на собрании литературной группы «Молодая гвардия». Маяковский просит ребят[11] почитать свои стихи и вместе с авторами обсуждает их.

Идет живой и откровенный разговор о поэзии, о литературе. Маяковский читает свои произведения.

Один из вечеров в городском театре назывался «Идем путешествовать».

Маяковский спрашивает:

— Как дела? Народ будет? Интересуются?

— Может быть, интересуются, но мороз удерживает.

— Значит, хорошо, что я роздал массу записок. И еще пригласил писателей.

Но эта «щедрость» не спасла положения. В холодном трехъярусном театре людей мало. Сидят в пальто. Обстановка непривычная.

Маяковский вышел на сцену в пальто. Я ахнул — это так не похоже на него. Правда, в театре холодно, зал не прогревается, на сцене, как всегда, особенно продувает. И все же — удивительно… Потом я раскусил: это была демонстрация. Он медленно снял пальто и повесил на спинку стула — мол, берите с меня пример.

Примеру этому последовали лишь единицы, и Маяковский поначалу, стоя на авансцене, молчал, вероятно обдумывал, как разогреть слушателей, как установить контакт, с чего начать?

— Товарищи! — доверительно обратился он к залу. — Хотя народу мало, но зато каждый на вес золота!

Зашевелились.

— Кому будет в результате теплее, покажет будущее: тем, которые пришли на мой сегодняшний вечер, или тем, которые променяли мой сегодняшний вечер на домашний уют и камин!

Оживление, смех. Кое-кто реагировал немедленно, пристроив свои пальто на пустующие кресла. И вот уже зал принял вполне сносный облик — все пошло своим чередом.

...

Владимир Владимирович несколько мрачноват — предлагает «согреться бильярдом». Начинается своеобразное священнодействие. Первая проблема — выбрать хороший кий: тяжелый, длинный, прямой. Он проверял их в вытянутой левой руке, взвешивал один за другим и прищуренным глазом уточнял прямизну. Потом, отобрав кусок хорошего мела, деловито смазывал кий и смежные суставы пальцев обеих рук.

Шары любил ставить сам — это как бы часть игры.

Больше по душе была ему «американка»: самая простая из игр — бей любым любого. На другие игры не хватало терпения. Нравилась быстрая смена положений, движение и азарт. Такая игра частично заменяла физическую работу — ведь он почти не присаживался, шагая вокруг стола. Бильярд служил разрядкой в непрерывной и напряженной работе мозга. Но выключиться совершенно он не мог — то, прерывая игру, он что-то заносил в записную книжку, то как бы по инерции читал или, вернее, нашептывал готовые или строящиеся строчки, найденные рифмы. И наконец, бильярд — хотя и не массовый, но вид спорта.