Юлий Дунский - Экипаж

• Название: Экипаж
• Автор: Юлий Дунский
• Жанр: Короткие истории

---

—  Наташа, ты же хотела ребенка.

—  Я уже сказала, что не хочу, — жалобно про­говорила она. — Что тебе еще надо?

—   Обожди... Это ты сама или доктора за тебя решают? Или это твоя боль за тебя решила?.. Сейчас здорово больно?

—  Сейчас терпимо.

—  Вот и поговорим, пока можно... Наташа заговорила раздраженно и сбивчиво:

—  Я не соглашалась, я не хотела его терять, ни за что не соглашалась — мама тебе скажет. Терпела, терпела, терпела, но настал мой предел. Больше не могу.

—  Тогда я тебе так скажу. Ты все делаешь по-своему, со мной не считаешься и сейчас поступишь по-своему. Но только запомни: если человек сделал не как хотел, а поддался боли; или страху, или еще

какому-нибудь на него давлению — после и жалко и стыдно будет, а уже не переделаешь... А между прочим, человек — это такой прочный механизм, что может вытерпеть бесконечно много. Больно, а ты тер­пи. И придет вроде второго дыхания — легче станет!

В комнату заглянула Анна Максимовна и, обрадо­вавшись, что разговор идет мирный, вышла: не хотела мешать.

— А я думала, ты, наоборот, рад будешь, — горько сказала Наташа. Тимченко поглядел на нее и ничего не ответил. Она смутилась, неуверенно улыбнулась отцу.

Красный «жигуленок» шел в потоке машин по Са­довому кольцу. Сидя рядом с Игорем, Тамара гово­рила:

—  В Токио, конечно, очень интересно. Совершенно ни на что не похоже. Но я жутко устала. Жутко... Может, оттого, что не с тобой летала.

—  Маловероятно, но все равно спасибо. Тамара помолчала, потом ни с того ни с сего спро­сила:

—  А вот скажи, Тимченко — он тупенький?

—  То есть?

—  Ну... Не просекает. Он меня опять против тебя предупреждал!.. Говорил: если будет к тебе клеиться, гони его в шею.

—  Ну и что в этом глупого?

—  Нет, серьезно.

—  А серьезно вот что: в своем деле он академик. А вообще-то я ангелов не люблю... Не врет, не пьет, жене не изменяет... А для меня однозначно: если му­жик не изменяет жене, значит, уже отстрелялся. Или

жена такое гестапо, что от нее не побегаешь... Так что это не заслуга... Но мы отклонились. Я его не люблю, но глубоко уважаю. Именно за ум. В воздухе умнее его человека нет... Там он и дипломат, и орга­низатор, и психолог. И не потому, что прочел сто книжек по психологии — он их вообще не читает. А просто прирожденный лидер.

—  Ну, это не ум. Это что-то другое.

—  Ум. Пойми, ум не может быть универсальным. Все мы умные — и все по-разному... Поэтому на Та­ганку ходи со мной и насчет Бермудского треуголь­ника — тоже ко мне. А по всем остальным вопросам обращайтесь к товарищу Тимченко.

Машина выехала в узкий проезд между метро и театром и остановилась. Игорь и Тамара стали про­бираться сквозь вежливую толпу ко входу.

Игорь и Тамара лежали в постели. Горел только ночник. Игорь уже дремал. А Тамара, взбудораженная хорошим вечером, все не могла заснуть.

—  Не спи! Не смей спать! — требовала она.

— Сейчас буду рисовать твой портрет.

— И она пальцем стала обводить контур его лица.

— Лоб низкий, без морщин. Все понятно: человек не думает, не страдает... Нос хрящеватый, хитрый...

От легкого прикосновения было приятно, хотя и щекотно. Игорь улыбался, но не открывал глаза.

—  Рот у тебя слабый и жадный... Но не злой.

—  И на том спасибо, — пробормотал Игорь.

—  Не нравится? Пожалуйста... Зачеркнем и нари­суем снова.

Она пальцем «перечеркнула» лицо Игоря и стала обводить заново.

—  Лоб широкий, ясный... Нос тонкий, энергичный. Рот мой любимый, мой мягкий, мой ласковый...

Она поцеловала Игоря в губы и замерла, прижав­шись лицом к его лицу.

Перед тем как отойти ко сну, Тимченко решил съесть яблоко. Он чистил его, а жена в сотый раз говорила:

—  Напрасно ты не ешь с кожурой. В ней все ви­тамины.

Андрей Васильевич, занятый своими мыслями, не ответил.

В спальню вошла Наташа, спокойная, веселая, с заметно уже округлившимся животиком. Она поцело­вала мать.

—  Спокойной ночи, родители.

Потом потерлась носом о щеку отца, схватила с тарелки самое красивое яблоко и ушла к себе.

Тимченко машинально протянул руку, давая изме­рить себе давление, и вдруг объявил:

—  Послезавтра в госпиталь ложусь. Годовая мед­комиссия.

Анна Максимовна разволновалась, даже бросила резиновую грущу прибора.

—  Я так и знала!.. Каждый год одно и то же: говоришь мне за день.

—  Ну раньше бы сказал — какая разница? Не в тюрьму ведь иду, сухарей сушить не надо... Отдохну месяц... И нет причин волноваться.

—  Да, да... Как будто ты не волнуешься. — Анна Максимовна уже взяла себя в руки. — На меня на­шумел ни за что ни про что. А между прочим, вол­новаться тебе нечего. Ты в прекрасной форме — го­ворю как врач.

Андрей Васильевич помолчал, потом сказал груст­но:

— Конечно, волнуюсь. С каждым годом все больше... Это только коньяк от возраста становится лучше.

Весь экипаж Тимченко проходил комиссию одно­временно.

Летчикам проверяли зрение... Слух... Брали кровь на анализ — из пальца, из вены...

Усеянные датчиками, сидели они в белых строгих кабинетах, среди приборов и циферблатов... Стояли на рентгене, лежали на электрокардиограмме. Крутили педали велосипеда, поднятого над по­лом, — это проверялась работа сердца под нагруз­кой...

Вечерами смотрели телевизор... Играли в домино, в шахматы, читали... А утром опять разбредались по кабинетам.

...И вот пришел последний день. Андрей Васильевич стоял в кабинете главврача и спрашивал с улыбкой:

—  Ну как, товарищ профессор, не пора еще по­дковы сдирать?

То есть? — не понял профессор.

—  А это когда коняга старый отработает свое, пора  на  живодерку,  так  с  него  подковы  сдирают,

чтобы не пропадало добро.

А-а... Нет, до этого еще не дошло... Летайте.

—  А велосипед?

—  Велосипед вы крутили так себе. Хуже, чем в прошлый раз.

—  Так я ж не велосипедист, — улыбнулся Тим ченко. — Я летчик.

Он вышел в коридор и увидел своего второго пи­лота — расстроенного и бледного. С лица Андрея Ва­сильевича сползла улыбка.

—  Что такое?

—  Списали... Отлетался... Андрей Васильевич, что же это получается? Я ж тебя моложе на восемь лет!

Бессознательный эгоизм этих слов не обидел Тим­ченко. Он прекрасно понимал, что творится сейчас в душе второго.

— Миша, ну что тебе сказать? Это как у Пушкина: «Сегодня ты, а завтра я». — Он говорил, а сам чув­ствовал, как неубедительно звучат его утешения. — И потом, на земле тоже работа. Все равно ты в ави­ации. Найдут тебе должность, и вообще... А, вались оно все! Пойдем выпьем.

Снова «Ту-154» летел в Африку. В кабине шел спокойный веселый разговор.

—  Мой Вовка, — рассказывал штурман, — в со­чинении написал: «Бывали в моей жизни невзгоды, но бывали и взгоды...»

—  Как-как? — не понял Тимченко.

—  Взгоды, — повторил штурман. А Игорь Сквор­цов похвалил:

—   Логично! Раз есть невзгоды, должны быть и взгоды. Слово-творец... Сколько ему поставили?

—  Трояк.

Второй пилот — он был новенький и в обсуждении Вовкиных дел участия не принимал — спросил у ко­мандира:

—  Андрей Васильевич, а кому вы самовар везете?

—  У нас там кореш появился, — объяснил штур­ман. — Не какой-нибудь, а министр авиации.

—  Хороший мужик, — кивнул Тимченко. А штур­ман с преувеличенным сожалением посмотрел на Иго­ря.

—  Да... Наверно, встречать придет, а Тамары-то и нет.

...Самолет, скользя по невидимому склону, прибли­жался  к посадочной  полосе... Пилот приподнял нос

- машины, выдержал ее над полосой — и вот колеса мягко, неслышно соединились с землей. Только дым от сгоревшей резины улетел назад, и громадная ма­шина покатила, успокаиваясь, по своей бетонной до­роге.

...Когда летчики вышли из кабины, у трапа их ждал представитель Аэрофлота, огорченный и встре­воженный.

— Андрей Васильевич, — сказал он. — В стране волнения. Что именно происходит, пока непонятно, но очень похоже, что это начали мятеж правые...

А Тимченко и без его объяснений видел, что аэро­порт заняли военные. Перегородив перрон, стояли ше­ренгой автоматчики, ехал по взлетному полю броне­транспортер с тяжелым зенитным пулеметом, а изда­лека, из города, доносился знакомый с войны гул — там шла стрельба.

Бронетранспортер стал боком, загородив дорогу го­товой к выруливанию бело-красной «Сессне».

Летчики, у ног которых стояла коробка с элект­рическим самоваром — подарок министру авиа­ции, — смотрели молча, как министра выволокли из кабины «Сессны», как застрелили в упор одного из его телохранителей, как министра потащили, подго­няя прикладами автоматических винтовок, как за­толкали в бронетранспортер. Белый костюм молодого африканца был уже в крови, парчовая шапочка сле­тела.

— Товарищи, в город ни в коем случае, — говорил представитель Аэрофлота. — Аэропорт пока что не закрыт, вылетите обратным рейсом по расписанию...