Александра Шарандаченко - Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки

• Название: Регистраторша ЗАГСА. Из дневника киевлянки
• Автор: Александра Шарандаченко
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1964

Александра Филипповна Шарандаченко, учительница киевской средней школы № 4 в Пуще-Водице (ныне школа № 104), два страшных года находилась в немецкой оккупации в Киеве. Работая регистратором «бюро метрик» при «районной управе», она в течение всего этого времени вела дневник, заносила на его страницы все, что видела, что пережила сама и что переживали окружающие люди. В дневнике, ведение которого само по себе было подвигом, рассказывается о тяжелых, полных трагизма оккупационных буднях.

Автор рисует волнующую картину жизни в оккупированном гитлеровцами городе. Буквально каждый штрих этой картины пробуждает у читателя жгучую ненависть к фашизму — злейшему врагу человечества.

---

— Ах, представляю себе тебя с тарелками и подносом!..

Но смеяться перестает, когда узнает, что столовая при районной управе.

— Держись за эту работу, что бы там ни было. Она может пригодиться. Но не бей посуду, а то прогонят.

Рассказываю ему, как с Галиной Афанасьевной прохожу «первый курс обучения», чтобы несчастные тарелки оставались в целости, и снова Андрей смеется.

— Не забывай о необходимости быть вежливой и выдержанной, «панночка Оксана»…

— «Пан Андрей», вы слишком жестоки со мной, — отбиваюсь я, и оба смеемся так, что на нас начинают озираться немецкие офицерские шинели: кто это, кроме них, смеет смеяться?

Рассказываю, кто из знакомых учителей там уже работает, говорю о нескольких «панах» из так называемых «бывших»: эти наши враги первые побежали за высокими должностями, хотя у большинства из них песок уже сыплется. Обозленные на советскую власть, они сейчас активны. Выжили, к несчастью, даром что были «под прессом», выползли, как крысы.

— Держи себя в руках, не говори ничего лишнего, учись не только тарелки носить, но и осторожности в своих действиях и выдержке в этом учреждении, — по-дружески наставляет Андрей. — Сдерживай свои порывы и не злоязычничай, потому что это может только повредить.

Славный Андрей, «милое мое чучело», он и сейчас меня поучает и сдерживает. Ему нет дела до того, что сама жизнь и сложившаяся обстановка приучает людей к сдержанности, осторожности.

Часы промелькнули, как одна короткая минута. Вместе с Андреем наведались в городскую управу. Сегодня Варченко вовсе не было, и мы здесь не задерживались. Андрей пошел «немножко меня проводить».

— Ты уже замерз! Иди.

— Ты не замерзла? Ну, сейчас пойду. Когда увидимся?

— Спадут морозы, приходи на Куреневку. Может, к тому времени узнаю что-нибудь интересное, конкретное…

— Может, и я разыщу Федора. На след двух своих товарищей уже набрел…

Ночь сейчас темная, безлунная. Месяц запрятался, испугавшись холодища. Мороз до того трескучий, что вырывает гвозди из заборов.

Наш большой и беспокойный отряд крепко спит. Мама хорошенько натопила: все сбились в квартиру Наталки — среднюю, наиболее теплую.

Свет у меня роскошный. Сало горит в блюдце ярким язычком пламени без дыма и угара, лучше всякой свечки. Это меня радует: есть возможность читать и писать. Маруся и Наталка принесли целую банку этого сала и еще притащат. Рабочие нашли среди хлама несколько бочек этого добра и решили потихоньку разобрать его на освещение. Мама было кинулась воспользоваться им как жиром и жарить на нем деруны[7], но оказалось, что для этого оно не годится: даже не пахнет салом, обыкновенный парафин.

23 января

Высоко-высоко в небе, дымный от мороза, торчит рог молодого месяца.

Только-только вернулась с работы. Продолжаю работать на кухне, так как обеденный зал успевают обслуживать Галина и Татьяна Афанасьевна. На кухне же работы хватает на нас троих; толчемся весь день, от зари до зари.

Штат столовой подобрался хороший, все свои люди. Утомилась. Даже есть не хочется.

В комнатах тепло. Усталость и тепло клонят ко сну. На коленях лежит раскрытая книжка, а я, сидя на топчане, в кухне, дремлю. Мама советует «до ужина» не засыпать, чтобы сон себе не перебивать, но мне невыразимо хочется спать, и я не могу дождаться, пока другие сойдутся.

Просыпаюсь от шума детворы: с «того двора», от родни вернулись Наталка и Маруся. Зашли на кухню, взволнованные тем, что услышали, и нарушили мое сонное забвение.

— На Крещатике снова повесили пять мужчин и двух женщин. Второй день висят, и над ними плакат: «Так будет со всеми саботажниками и партизанами!..»

Дети уже спят, а мы молча сидим вокруг плошки. О повешенных никто не говорит, но они — перед нашими глазами.

…Болит спина, болят руки, ноги, ноет, точно избитое, все тело, усталость подкашивает ноги в коленях и валит в кровать. Завтра снова на кухню, от зари и до зари.

Стараюсь прогнать с глаз картину ночи на Крещатике, где сейчас ветер покачивает повешенных. Всех не перевешают!

26 января

Случайно узнала, что в бюро метрик требуется регистратор. Собственно говоря, мне об этом сказала кухарка. Какой же это чудный человек! Исподволь следит за мной, улыбается, а вчера сказала тепло и душевно, как мать:

— Тяжела для вас эта работа, Ксана. Долго вы тут не выдержите — заболеете. Не на ваш она характер…

Сегодня, когда вымыла пол и села чистить картошку, она отозвала меня в сторонку и шепотом сказала:

— Пойдите сейчас же в комнату шесть, в бюро метрик, по-нашему загс. Это недалеко от кухни. Пройдете лишь коридор и свернете вправо, а там поговорите с Виноградовым, заведующим. Это вроде хороший человек. Регистратора у него нет, потому что председатель назначил туда какую-то учительницу из города, а она передумала. Для нее это далеко, с первого числа движение трамваев снова прекратится. Сегодня в кабинете председателя я слышала об этом разговор…

К нам подошла техничка, искавшая какую-то тряпку. Елена Михайловна дала тряпку, кому-то — нож, а затем, стоя около плиты и помешивая «нисчемный» суп в котле, продолжала:

— А ведь вы человек грамотный.

Я потеряла всякий интерес к картошке и в обеденный перерыв пошла в шестую комнату, где застала начальника бюро отдыхающим после так называемого обеда.

Мне навстречу из-за стола поднялся высокий сухощавый человек пожилого возраста, которого согнули не столько годы, сколько голод. Истощенное, почерневшее, как земля, лицо, какой-то потусторонний взгляд глаз из-под синих очков сделали этого человека похожим на мертвеца. Испугавшись его вида, я едва не убежала. От этой ошибки меня спас приветливый голос:

— Чем могу помочь?

Тогда, осмелев, подошла ближе. Убедившись, что начальник бюро еще живой, рассказала, что прослышала о свободном месте регистратора, что сама я учительница, поступившая на работу в столовую, здесь же, при управе, но еще не оформлена, так как работаю всего несколько дней, что председатель, мол, послал переговорить с ним о месте регистратора.

Поинтересовался моим образованием, где именно на Куреневке живу, какая семья, есть ли дети…

Чтобы разжалобить, наговорила, что детей у меня трое (их же у нас действительно трое!), что муж погиб в плену (сама даже похоронила!), что на иждивении-дети погибшего брата, сестра с детьми… Не знаю, что бы еще наговорила, но его, видимо, несчастья давили не меньше, чем нас, и он сочувственно оказал:

— Хорошо, я не буду искать себе регистратора. Уладьте дело с председателем или с городской управой, с отделом женской секции, а потом приходите работать. Образование ваше меня вполне устраивает, к тому же вы еще словесница…

С заявлением решила обратиться в женскую секцию. Непосредственно председатель может мне отказать, резервируя эту должность для кого-нибудь из знакомых. Но когда в женской секции на заявления напишут «принять и оформить», то примет: так более официально и вернее.

Решила действовать, нисколько не откладывая. Нетерпение лишает покоя, удерживает лишь поздний час, а то сегодня же метнулась бы в город.

Заявление у меня написано, а свободного времени тоже достаточно. Ни на чем не могу сосредоточиться.

В душе почему-то зреет надежда, что я действительно буду работать в загсе. Что ни говори, а бюро метрик нельзя сравнить со столовой: оно может оказаться куда более полезным местом для «грамотной невольницы», которая ищет возможность непосредственно помогать людям и стремится сделать что-нибудь более значительное и нужное, чем подавать на стол пустые помои. Наконец, должность в этом бюро ближе свяжет с другими отделами такого важного учреждения, как управа.

27 января

В восемь часов вышла из дому. Утро морозное, но с теплым ветерком, мелким снежком. Идти приятно, хоть тяжело и жарко: мело несколько дней, снегу много, a сил мало, так как с утра и росинки не было во рту, даже «понык» не перепал.

Нетерпение подгоняет, а мысли ткут дорогое кружево оптимистических мечтаний, несбыточных желаний.

Бреду. Обгоняю, или голодные обшарпанные фигуры опережают меня, слышу громкие разговоры о людском горе, глубокие вздохи, в жалобах людей улавливаю надежду и безнадежность, то не высказанное до конца, о чем вслух нельзя говорить…

Дорожки, с утра протоптанные пешеходами, — узенькие, сторониться устала, а потому пошла по мостовой. Какая-то женщина, не столь пожилая, сколько истощенная, едва тянет санки с дровами. Утомившись фантазировать молча, решила переключиться на более реальное и полезное.

— Давайте-ка я вам помогу!

Женщина благодарно на меня посмотрела:

— Спасибо.

Беру в одну руку портфель, другой — гужи саней. Дрова тут же становятся легче, и санки, словно ничем не нагруженные, быстро покатились за нами.