Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря

• Название: Жизнь, прожитая не зря
• Автор: Игорь Бойков
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91419-499-1

Перед вами дебютная книга молодого русского писателя Игоря Бойкова. Но в современной литературе он не новичок, его произведения уже публиковались в толстых литературных журналах. Данная книга представляет собой сборник рассказов, повестей и новелл, объединенных одним грозным, как мрачно надвигающийся смерч, словом «Кавказ».

Кавказ, кавказская тематика — сегодня часто можно услышать, что тема есть, а автор, грамотно раскрывающий тему, отсутствует (и это при том, что о Кавказе, о Чечне пишут сейчас многие). Автора! Автора! Где автор? — вопрошает читательская публика.

Здесь он! Здесь, перед вами.

Игорь Бойков родился и долгое время жил в тревожном, почти воюющем Дагестане. Это его родные места, и в книге передан русский взгляд изнутри. В его рассказах есть все: чеченцы, дагестанцы, русские. Автор реалистично живописует то, что бы вы хотели знать о Кавказе. Да, суровый этюд этот подчас в багровых тонах, да, многим книга эта может показаться излишне натуралистичной или даже жестокой. Но это лишь зеркало, отображающее брутальную действительность происходящего. По-настоящему жесткая, бескомпромиссная и дико интересная книга.

---

С той поры он бросил молиться сам. И постепенно перестал верить в бога.

Окоченелый труп подняли, завернули в бурку и перекинули через конское седло. Тщательно прикрутили к нему верёвками, чтоб не свалилось, и поскакали дальше, в долину, куда ещё ночью быстро-быстро утекли остатки разбитой банды.

Не зря Чамсурбек не верил прощённым братьям. В 30-м в колхоз они не пошли — были кулаками, на них горбатилась едва ли не вся сельская беднота. Комбед постановил их раскулачить и выселить прочь из Страны

Гор, в жаркие пропылённые пустыни Средней Азии. Обоих, вместе с семьями. Пожалели только их мать — она была слишком стара и слаба, и не выдержала бы долгой дороги. Ей позволили остаться в селе.

Но Омар и Магомед-Курбан, перерезав ночью всё своё стадо в две сотни бараньих голов — лишь бы не досталось ненавистным «советам» — убили тогдашнего председателя колхоза и снова ушли в горы.

Их преследовали — родня убитого и Чамсурбек вместе с ними — второй, оставшийся в селе коммунист. Настигли на следующий день, возле глухого извилистого ущелья. Братья, прижатые к пропасти, засели за камнями у крутого обрыва и отстреливались ожесточённо.

Подползавшие к ним со всех сторон люди что было сил вжимались в землю, разрывая в клочья одежду об острые камни, и вздрагивали судорожно, слыша над собой свист пуль. Стреляли в ответ быстро, едва прицелившись, украдкой приподнимая головы.

Один из них — сын убитого председателя Сагид — вдруг охнул громко, выпустил из рук винтовку и, схватившись за простреленную грудь руками, ткнулся исказившимся от боли лицом в каменистую, пыльную почву.

— Аллах Акбар! — радостно взревел Магомед-Курбан и на мгновенье высунулся из-за валуна.

Этого хватило, чтобы меткий выстрел Чамсурбека свалил его на месте. Омар же, глянув на упавшего брата, изрыгнул страшное проклятье, бросил винтовку и ринулся с обрыва вниз, прыгая с уступа на уступ, словно тур. Спустившись в мгновение ока к реке, он стремительно бросился в бурные воды Койсу. Со всей страстью отчаяния цепляясь за жизнь, он сумел перебраться через бурлящий, пенящийся поток. Сверху, с уступа вслед ему хлопали выстрелы, но пули лишь шлёпали по воде, не доставая его. Омар выбрался на противоположный берег и, резко бросаясь на ходу из стороны в сторону, опрометью побежал прочь, вниз по извилистому руслу.

Выпустив безрезультатно всю обойму, Чамсурбек скрипнул зубами и в бессильной ярости провожал его взглядом до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Затем опустил винтовку, отвернулся и пошёл назад, туда, где, распластавшись на нагретых солнцем камнях, лежал убитый им бандит. Присел возле него на корточки, дотронулся до изорванного, в репьях бешмета, провёл рукой по одежде, ощущая под ней уже неживое, но ещё тёплое тело. Короткая, щетинистая, задранная кверху борода была заляпана кровью, густо вытекавшей из простреленного лба.

Сына звать не пришлось. Внизу в этот миг громко хлопнула входная дверь, и он вбежал в саклю сам — ошеломлённый, потерянный. Задержался на мгновение на первом этаже, где держали скот, тяжело дыша, шаря глазами по неровным каменным сводам, готовя себя к тому страшному, что предстоит увидеть через мгновенье.

Затем по крутой лестнице ринулся наверх, на второй этаж, где жили люди. Шумно выдохнув, обвёл комнату расширенными, налитыми кровью глазами. Его косматая, со свисающими клочьями тёмной овечьей шерсти папаха была сдвинута на затылок, обнажая высокий, прорезанный морщинами лоб.

Увидев Чамсурбека, все замолчали.

Не снимая сапог, на подошвах которых комьями налипла грязь, он быстро подошёл к отцу. Опустился на пол, рядом с ним. Дотронулся дрогнувшей рукой до плеча.

Вагид повернул к нему лицо. Руки с липкими от холодного пота ладонями потянулись было к сыну, но безвольно упали на пол, едва коснувшись края его одежды. С уст старика слетел болезненный стон.

— Это он? — спросил Чамсурбек.

Отец приподнял голову и силился что-то произнести, но лишь захрипел, и его лицо исказилось гримасой мучительной боли.

— Да. Он, — ответил за него Гаджи-Али. — Это Омар. Он тайно вернулся в село.

Вагид попытался снова что-то сказать, но из его рта вновь вырвались одни лишь хрипы, и на перекошенных губах запузырилась кровавая слюна.

— Никто не знал, что он здесь. Твой отец с утра шёл на колхозную пасеку, и на окраине села случайно встретил Омара. Тот пробирался тайком, хотел тихо уйти. Он к матери ночью приходил. Вагид узнал его, и Омар бросился на него с кинжалом.

В этот момент старик с усилием приподнялся на локтях вновь и, устремив свои глубокие, предсмертно мутнеющие глаза на Чамсурбека, выдавил с силой:

— Я был безоружный. Винтовку оставил… На пасеку шёл.

Вагид был известным в округе пчеловодом. Давно, ещё при царе он собирал осенью со своей пасеки богатые урожаи и ездил продавать мёд по всему округу, бывал даже в Темир-хан-Шуре и Петровске.

— Подлый тухум. подлые люди…… — произнёс Гаджи-Али.

Повязка из простыни, которой Магомед-Эмин наскоро перемотал

Вагиду живот, густо побагровела, напитавшись кровью.

Чамсурбек резко выпрямился. Поднял глаза на окружающих:

— Где он сейчас? — спросил он резко. — Убежал?

Все молчали. Даже его мать перестала завывать и, забившись в угол комнаты, сделалась тиха и безмолвна.

— Убежал?! — спросил Чамсурбек снова, возвысив голос.

— Бежать было некуда — его не выпустили из села, — ответил Гаджи-Али тихо. — Омар сидит теперь у себя в доме.

Сказал, и осёкся сразу. Ведь своего дома у Омара больше не было. Его большая просторная сакля была переделана под сельский клуб.

— В бывшем своём доме, — добавил он поспешно.

— В клубе?! — взревел Чамсурбек, сразу вскакивая на ноги. — Здесь, у нас в селе?!

— Да. Заперся там.

Он оскалился, и глаза его, сверкнув, округлились. Не говоря больше ни слова, он бросился в соседнюю комнату и, сорвав со стены винтовку-трёхлинейку, тотчас побежал к выходу, торопливо вставляя в неё обойму и передёргивая на ходу затвор. По каменной лестнице гулко застучали его сапоги.

Никто не шелохнулся. Никто не проронил ни слова. Лишь умирающий тихо пошевелился и скривил лицо: то ли улыбаясь, то ли морщась от боли.

Возле клуба шумела толпа. Десятки мужчин, жилистых, загорелых, возбуждённых запрудили узкую кривую улочку. Толкались. Размахивали руками. И кричали все разом.

Некоторые с удивлением:

— Э, правда убил, да?

— Да нет, ранил, говорят. Кинжалом в живот.

Но больше с гневом, с яростью:

— Э, Омар, сюда иди!

— Выходи, если ты мужчина!

Но никто не вышел. Ворота дома были наглухо заперты. Родственники убийцы не показывались. Все они попрятались где-то, боясь необузданной, распаляющейся злобой толпы — ханскую родню в селе не любили.

Подними сейчас кто-нибудь с земли камень и, выкатив бешеные глаза, с проклятьем швырни его первым в ворота или окно, то на саклю обрушился бы тут же целый камнепад. И вот уже двери трещат под могучим напором человеческих тел, и разъярённая людская лава врывается в дом. Навстречу ей гремят судорожные, беспорядочные выстрелы из нагана, и кто-то, окровавленный, падает на земляной пол. Но крепкие, жилистые руки уже вцепляются в убийцу мёртвой хваткой, выламывают суставы, валят на пол, со злым гвалтом топчут ногами и кромсают кинжалами ещё живое, отчаянно бьющееся в последнем усилии тело.

Но не находилось такого человека. И народ продолжал бестолково толпился на улице, лишь гомоня, ругаясь и зло зыркая на крепкие двери.

Когда Чамсурбек с винтовкой в руках подбежал к дому, все притихли. И уставились на него выжидающе.

— Он там? — громко спросил Чамсурбек, ни к кому конкретно не обращаясь.

Спросил, сам не зная, для чего. И так ведь знал, что там, в доме. Что засел в сакле и, наверное, готов отстреливаться до последнего патрона.

— Там, — подтвердили ему.

— У него, говорят, пулемёт есть, — с тревогой в голосе добавил кто-то.

— Да, поставил его прямо за дверью, и пристрелит любого, кто сунется, — отозвался ещё один.

— Он что, с пулемётом сюда пришёл?! — громко усмехнулся другой. — Думай, что говоришь.

— Да нет, в доме спрятан был под полом. Теперь вернулся — откопал.

Толпа расступилась перед Чамсурбеком, и он быстро подошёл к дверям. Встал сбоку, слева от дверного косяка. Так, чтобы Омар не смог в него попасть через двери, начни он стрелять. Прижался спиной к каменной стене. Протянул руку и взялся за массивное железное кольцо, служившее вместо ручки. Дёрнул его на себя с силой, затем ещё. Двери не поддались — они были заперты на засов изнутри.

Люди вокруг сразу заволновались. Несколько человек принялись пинать ворота ногами.

— Омар, открой дверь!

— Быстро открывай, да!

Чамсурбек дёрнул за кольцо ещё раз. Выругался в полголоса. Ударил по нему прикладом.