Игорь Бойков - Жизнь, прожитая не зря

• Название: Жизнь, прожитая не зря
• Автор: Игорь Бойков
• Издательство: Алетейя
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91419-499-1

Перед вами дебютная книга молодого русского писателя Игоря Бойкова. Но в современной литературе он не новичок, его произведения уже публиковались в толстых литературных журналах. Данная книга представляет собой сборник рассказов, повестей и новелл, объединенных одним грозным, как мрачно надвигающийся смерч, словом «Кавказ».

Кавказ, кавказская тематика — сегодня часто можно услышать, что тема есть, а автор, грамотно раскрывающий тему, отсутствует (и это при том, что о Кавказе, о Чечне пишут сейчас многие). Автора! Автора! Где автор? — вопрошает читательская публика.

Здесь он! Здесь, перед вами.

Игорь Бойков родился и долгое время жил в тревожном, почти воюющем Дагестане. Это его родные места, и в книге передан русский взгляд изнутри. В его рассказах есть все: чеченцы, дагестанцы, русские. Автор реалистично живописует то, что бы вы хотели знать о Кавказе. Да, суровый этюд этот подчас в багровых тонах, да, многим книга эта может показаться излишне натуралистичной или даже жестокой. Но это лишь зеркало, отображающее брутальную действительность происходящего. По-настоящему жесткая, бескомпромиссная и дико интересная книга.

---

— Омар, сдавайся! — неслось снизу. — Пощадим! Судить будем!

К стрельбе и крикам примешивались истошные вопли старухи-матери. Она, брошенная убежавшими в ужасе девушками, так и осталась стоять на улице, прямо напротив окна. Совсем одна.

— Омар! Омар! — надрывалась она. — Не верь им! Не верь!

— Стреляйте! По окнам! — заорал Чамсурбек и бросился к Сагиду, — Чтоб не высунулся!

В ярости он бил в деревянные двери прикладом, что есть мочи молотил ногами.

— В сторону, Чамсурбек! В сторону! — орал Сагид.

Ворота под ударами тарана, наконец, треснули. Люди яростно сорвали их с петель и, толкая друг друга, с рёвом полезли внутрь, в тёмное нутро бывшего кулацкого дома.

Заслышав их крики внизу, на первом этаже, Омар метнулся к лестнице. Но по ней уже громыхали чьи-то ноги.

— Аллах Акбар! — ещё раз взревел он.

Не целясь, выстрелил несколько раз в тёмный лестничный проём, туда, где замелькали людские фигуры. Кто-то вскрикнул и, сшибая остальных, с глухим стуком покатился вниз. Омар захохотал торжествующе и дико, и снова нажал на курок.

Но оружие осталось безмолвным. Он нажимал снова и снова, пока не понял, что закончились патроны. Тогда Омар отшвырнул в сторону револьвер и выхватил из ножен кинжал. Но тут же выронил его, прижав руки к животу и согнувшись пополам от жуткой режущей боли только что вспоровшего его тело свинца. И в этот миг приклад винтовки Чамсурбека, который первым ворвался на второй этаж, словно тяжёлый молот обрушился на его челюсть. Омар отлетел вглубь комнаты и грохнулся спиной на пол.

Упав, он корчился от боли, и, выхаркивая вместе с кровью обломки выбитых зубов, пытался отползти в сторону, к стене. Его окружили разгоряченные взмыленные люди, буравя взглядами, полными ненависти.

— Сагида убил, шакал! — выкрикнул кто-то.

Чамсурбек резко обернулся, обвёл бешеным взглядом горцев, ворвавшихся вместе с ним на второй этаж. Они стояли вокруг него — шумно дышащие, со съехавшими на затылки папахами. Сагида среди них не было.

— Что? Убил?!

Оставив раненого, все метнулись назад, к лестнице. Сагид лежал у самого её основания, на первом этаже, нелепо разметав ноги в стороны и растопырив руки. Голова его была неестественно свёрнута на сторону, и застывший взгляд глубоких карих глаз уткнулся в каменную стену. Чамсурбек, первым сбежав по ступенькам вниз, присел возле него на корточки, потряс за плечо.

— Сагид, — позвал он ошалело. — Сагид.

Тот не шевельнулся. Тогда он схватил его руку и потянул на себя, пытаясь прощупать пульс. Но рука оказалась вялой и неживой, и под влажной кожей запястья ничего не билось и не пульсировало. Тело медленно наливалось смертной тяжестью, чтобы сделаться вскоре стылым и недвижимым. Чамсурбек выпустил его руку из своей, и та, безвольно, словно нехотя, легла на земляной пол.

— Умер, — произнёс один из наклонившихся над Сагидом горцев.

Тогда Чамсрубек резко вскочил на ноги и, не глядя больше ни на кого, бешено ринулся наверх, обратно на второй этаж, где громко стонал и корчился от тяжёлой мучительной раны Омар.

Подлетев к нему, глянул с яростью, в упор, а затем вдруг поднял ногу и с силой наступил сапогом ему на живот, на самую рану. Омар заорал дико.

Чамсурбек надавил сильнее:

— Что, ишачий выкидыш, больно?! — выкрикнул он. — Скулишь, как щенок? А Сагид молчал. И мой отец терпит, умирает молча.

Собрав последние остатки сил, Омар обхватил ногу Чамсурбека своими перепачканными в крови пальцами, неожиданно извернулся и, рыча, с неистовой яростью умирающего впился зубами в голенище его сапога.

— Вот бешеная собака! — воскликнул кто-то с удивлением, — Загрызть готов.

Но Чамсурбек, выругавшись, снова ударил его прикладом по лицу, наотмашь. Омар разжал челюсти, тяжело откинулся на пол и больше не шевелился. Лишь только хрипел надсадно, и ещё живыми, полными жестокой муки глазами смотрел на своего кровного врага. И не было в них ни раскаяния, ни жалости к себе — одна лишь лютая ненависть и неистребимая животная жажда жизни.

Чамсурбек быстро вскинул винтовку и прицелился раненому прямо в лоб.

— Не убивай его, — произнёс немолодой уже горец, кряжистый, кривоногий, с глубоким сабельным шрамом через всю левую половину лица. — Этого шакала надо отвезти в район, и там судить как бандита и врага советской власти.

Палец Чамсурбека нервно заелозил по спуску.

— У меня отец умирает! — резко бросил он в ответ.

— Ты — коммунист. Ты не должен быть кровником.

— Он и Сагида убил! — выкатив глаза, вскричал Чамсурбек неистово. — Сагида! Ты что, не видел?!

Ему не ответили. Все стояли молча, не шевелясь, дыша прерывисто. Кривоногий со шрамом не возразил более ничего, потупился и отворотил лицо. И Омар затих, неотрывно глядя в глубокую пустоту направленного на него дула винтовки, где затаилась смерть. Его разбитые губы подрагивали, вздувая в уголках красные пузырьки, а глаза расширились и сделались неподвижными.

Чамсурбек выстрелил. Тело Омара резко дёрнулось. И замерло.

— Он же Сагида убил только что! Сагида убил!! — ревел Чамсурбек.

И в ярости, в отчаянии, в бешеной злобе на самого себя, понимая в глубине души, что совершил сейчас уже настоящее убийство, срывающейся рукой передёрнул затвор. И выпустил в уже мёртвого Омара ещё одну, последнюю в обойме пулю.

— Сагида убил!!!! — кричал он исступлённо и клацал пустым затвором, досылая несуществующий патрон в ствол.

А потом, словно очнувшись от липкого дурного сна, медленно опустил её, онемевшую, пустую. Разжал пальцы, и винтовка, упав, глухо ударилась об пол.

Тяжело дыша, облизывая языком пересохшие губы, он шагнул в сторону и, тряхнув головой, часто заморгал глазами, словно силясь понять, что же сейчас произошло, что он наделал.

Поглядел пристально на тело Омара. Его лицо превратилось во вспученную, вспаханную пулями кровавую массу, и брызги крови вместе с капельками мозга разлетелась повсюду, густо заляпав пол и сапоги Чамсурбека.

— Собаке — собачья смерть, — негромко, но внятно произнёс один из горцев.

Чамсурбек отворотил от убитого им человека лицо, подобрал винтовку и, повернувшись, быстро пошёл прочь. На первом этаже он остановился возле трупа Сагида, который всё также лежал на земляном полу, устремив тусклый неживой взгляд в шершавую стену. Посмотрел пристально, тяжко. Потом повернулся и вышел на улицу. Мельком глянул на громко воющую посреди улицы мать Омара. Та упала на колени и, раскачиваясь из стороны в сторону, воздев кверху руки, надрывно рыдала.

— Будь ты про-о-о-оооооокляяяяят!!! Будь прокля-я-я-яяяят!! — завидев Чамсурбека, исступлённо заорала она.

Он молча прошёл сквозь сгрудившуюся опять толпу и почти бегом бросился к дому.

— Будь прокляяяяяяят!!! — неслось ему вслед.

В сакле у Чамсурбека собралась уже почти вся родня. Когда он вошёл, все сразу замолчали, расступаясь и пропуская к отцу. Тот лежал на той же овчине неподвижно, с бледным восковеющим лицом, с предсмертно заострившимися чертами, и глаза его были закрыты. Вначале Чамсурбеку даже показалось, что отец уже умер. Он опустился на пол и с силой схватил отца за руку, сжал холодеющую кисть. Тот с трудом разлепил тяжёлые веки.

— Я… Я его! — выкрикивал Чамсурбек бессвязно, не будучи в силах сразу сказать всё до конца.

Вагид приоткрыл рот, но ответить ничего не смог. Веки его дрогнули и стали закрываться.

Чамсурбек похолодел и, схватив отца за плечи, приподнял, прижимая к себе. Его обагрённые, пахнущие свежей человеческой кровью руки коснулись лица старика.

Отец открыл глаза в последний раз.

— Это кровь Омара, — прошептал Чамсурбек. — Не моя.

Отец скривил рот, а потом повернул голову на бок и умер.

Похороны прошли вечером того же дня, на сельском кладбище. Хоронили двоих — отца Чамсурбека и Сагида. Собралось почти всё село — сотня мужчин недвижно стояла на поросшем травой пологом склоне. Они молчали и лишь время от времени, протяжно бормоча молитвы, проводили ладонями по своим заскорузлым, распаханным глубокими морщинами лицам, как того велит похоронный обычай. Чамсурбек стоял в изголовье могилы, горячими сухими глазами смотрел вниз, в продолговатый, вырытый в каменистой земле провал, накрытый длинной вечерней тенью окрестных гор, и был безмолвен, не молясь и не произнося ни слова. Пять лет назад он вот так же стоял на этом кладбище возле засыпаемой могилы, в которой лежала его умершая от туберкулёза жена.

В наскоро вырытые ямы опустили завёрнутые в саваны тела, заложили их камнями и засыпали землёй. Потом все разошлись по домам.

Ранним утром следующего дня Чамсурбек отправился в райцентр. Он знал, что уезжает надолго, быть может, навсегда. Ночью он твёрдо решил, что так и будет. Что теперь так и должно быть — именно так.