Адсон Монтьер-Ан-Дер - Новые записки о галлах

• Название: Новые записки о галлах
• Автор: Адсон Монтьер-Ан-Дер
• Жанр: История

---

Итак, теперь вы можете представить мой облик тридцатилетней давности - с одной стороны на зависть харизматический, с другой - совершенно незадачливый. Сразу скажу, что в ту встречу, которая состоялась между нами в мой приезд в Петербург в 1885 г. , очень многое что в моей жизни изменилось: я как бы вновь вернулся к истокам бытия, к его движущей силе, вновь осознав, что в мире нет ничего важней моей любви к Лене, и отныне работа снова отошла на второй план.

Вообразите меня наряженным с иголочки, по последнему крику моды. Кажется, одет я был точно также, как на той фотографии, где я стою рядом с морским вокзалом Каира. Раскопки в Акмиме стали известны на весь мир. В эту экспедицию было вложено много денег, и это позволило мне ощутимо поправить свое пошатнувшееся материальное благосостояние. То ли в шутку, то ли всерьез я разговорился с итальянцем Бенвенуто о том, что одевают сейчас в Европе, при этом намекал, что, желая приодеться по последнему писку, я решусь на любые растраты. Итальянец не очень-то сочувствовал моим намерениям. Сам он тыкал мне в журнал с изображениями очередного достижения человеческого разума телефона, прикидывая, какую модель он приобретет, вернувшись к себе на Апеннины. Надо сказать, что он сумел внушить мне большой интерес к этим громоздким, а иногда до чрезвычайности уродливым аппаратам, и я подумал, что подобное изобретение было бы с моей стороны весьма недурным подарком Лене. Я задумал сделать ей сюрприз: когда приеду в Петербург - обязательно куплю в салоне подобную штуковину и оплачу линию Лены на год вперед, что явит ей трогательный знак внимания с моей стороны. Действительно, телефонная сеть в Питере запущена, но, принадлежа частной компании, из-за высокой стоимости доступна далеко не всем, и тут более чем к месту будет выказать Лене мою щедрость, свидетельствующую о том, насколько частой гостьей она является в моем сердце, когда внутренняя связь с ней у меня не прерывается ни на мгновенье, словно, так сильно разделенные пространством, мы не прекращая беседуем по телефону. Однако, не смотря на увлеченность Бенвенуто, я продолжал пытать его по поводу того, что модно сейчас в европейской одежде, ведь больно уж мне хотелось пощеголять в Петербурге перед Андреем, утереть нос этой зазнайке, не вылезающему из рукописных собраний и воображающему себя крупнейшим знатоком древнерусских летописей. Нет слов, он заставил уважать себя, но это не дает ему основания важничать передо мной, кичиться своим реноме. Почему-то меня, как ученого, он упорно не хочет признавать. Посмотрим, что он скажет, когда наша акмимская находка прогремит на весь мир, и когда я заявлюсь к нему разодетый подобно стильному европейскому аристократу. Своими упорными расспросами я, наконец, вывел итальянца из себя, и тот, захлопнув журнал, сказал: "Слушай, модник, когда мы приедем в Милан, я тебя не выпущу из примерной до тех пор пока ты не взвоешь: Все, я сыт по горло этими...как по-английски...бретельками." "Отлично, - сказал я. - Но только не бретельками, а подтяжками"

Однако, в Петербурге Андрея не оказалось, и я, поразмыслив, тут же отправился к Лене - она жила с бабушкой на её квартире у площади Островского. Только моя рука потянулась к звонку, как я заметил записку на двери : "Звонок не работает. Просьба стучать". Я ещё раз поправил воротник рубашки, придирчиво оглядел себя, смахнул несколько грязных клякс, оказавшихся на кромке плаща, и постучался в дверь. Скоро она открылась, и я увидел Лену. Должно быть, я застал её за домашними хлопотами. Одета она была в скромный, безыскусный халат, а выглядела очень просто. Может, занятая хозяйством, она слишком небрежно убрала свои густые волосы, скрепив их сзади заколкой, и теперь некоторые из них либо слегка выбились, либо, свесившись, окаймляли светлыми прядями её милое лицо, которое каждый раз по-новому очаровывало меня: то живостью и грациозностью выражавшегося в нем ума, то проникновенным взглядом, как бы освещавшим все вокруг, то угадывавшейся в нем полнотой характера, вмещавшем в себя и необычайную требовательность к себе, и обаяние общительности, и игру в кокетливость, и поразительную глубину священного женского начала в ней, перед которой всегда хотелось приклонить колени. Я знал, что эта её интеллигентность - явление врожденное, наследственное. К сожалению, я даже ни разу не видел её родителей, которые трагически погибли, когда она была ещё совсем малышкой, но, зная её бабушку, я мог не сомневаться в том, что благородство и изысканность - их фамильная черта. Марья Сергеевна так звали бабушку, души не чаявшую в своей любимой внучке - так естественно, с первого же взгляда умела внушить уважение к себе - почтительность, которую испытывает каждый, кто склонен отдавать дань не только старческим сединам, но и рафинированности духа, которая читалась в её облике, и которая, очевидно, была не в малой мере залогом того нравственного достоинства, что передалось Лене, придавая её духовной осанке стать и выразительность подлинного аристократизма.

- Привет. Не ожидала ?

- Нет...То есть...Ну как ? Ты же не предупредил о приезде. Я...не подготовилась. Так неожиданно.

Ее лицо, поначалу напряженное, чем-то озабоченное, просветлело, и в том, как на несколько мгновений озарился её лик, я лучше всяких слов понял, как рада она меня видеть. С другой стороны мне было неприятно: рядом с её простотой, откровенностью, одомашненностью мой иностранный лоск казался искусственным, исполненным принужденности. Тот шик, которым я хотел сразить Андрея, теперь ставил меня в неловкое положение, делая из меня самодовольного, напыщенного франта. Мой франтоватый костюм совершенно не к месту ставил ненужные границы между нами, подчеркивая установившуюся двусмысленность наших отношений ещё и тем, что я ненамеренно рисовался своим академизмом, в погоне за которым можно было утратить глубину взаимопонимания.

- Ты не пригласишь меня войти ?

- Ох, извини, конечно проходи. Раздевайся. Ух, какие большие чемоданы. Что же ты даже не сообщил ничего, не известил меня ?

Сняв шляпу, держа тулью в правой руке, я принялся разглагольствовать:

- Ну, во-первых я не думал, что нужно обязательно предупреждать: мне хотелось нагрянуть к тебе внезапно, как приятная неожиданность. А во-вторых на самом деле я хотел остановиться у Андрея и прямо с вокзала рванулся к нему. Но его нет. Представляешь, никто не знает где он. А ведь я его предупреждал, что приеду. Ему-то я как раз сообщал. Писал, и даже телеграфировал. Что ты, без толку! Я хотел его обнять, хотел вспомнить молодость, хотел поговорить о том, о сем - столько ведь всего накопилось, о чем хочется рассказать. И что ? Оказывается, я ему напрасно писал: жди, жди. Он просто не получил моих телеграмм. Честное слово, такое впечатление, что его вообще не бывает в Петербурге. Ты случайно не знаешь, где он ?

- Откуда ? Хотя.. ты знаешь, вроде бы говорили, что он сейчас в Минске. По-моему, конференция по Нестору.

- Вот ! Так я и знал. Вот для меня дружба всегда на первом месте. Вру - на втором, после любви. После, - я приблизился к ней и поцеловал, - после любви к тебе.

- Да ?

- Да. А этот мошенник так зазнался, что, я не знаю, избегает ли он меня, презирает - я не пойму. Тебе не кажется, что он слишком возомнил о себе ? Я ведь между прочим тоже не последний человек в науке. Но почему я должен стоять на зловонной лестнице, оббивать свои кулаки о его дверь, потом искать носильщиков, чтобы они помогли перенести мои вещи к тебе, почему он совершенно наплевал на меня, этот старый плут, а ? Он случайно не умрет от самомнения ?

- Не знаю. Я его практически не вижу. Но... я слышала, что он очень испортился. Говорят, что его заела гордыня. Не знаю, смог бы ты теперь назвать его своим другом.

Зацепив шляпу за вешалку, я ткнул в Лену указательным пальцем:

- Он мой друг. Ты понимаешь ? Друг. Настоящий друг. Поэтому, как бы он там не помавал своими треклятыми лаврами - мне все равно, лишь бы я мог его увидеть и натрепаться вдоволь. Кстати, ты знаешь, что я ему привез ? Его дневники. Ты читала его дневники ? Нет, не те. Я говорю о других, которые он писал, когда мы с ним жили в одной квартире. Когда у нас с ним был один кусок хлеба на двоих, и мы в день пополам делили один стакан чаю. Между прочим, когда с человеком очень долгое время пьешь из одного стакана, ты с ним становишься кровным братом. И если бы мы с ним тогда столько лет не преодолевали эту нищету, ты была бы права - мне в конце концов опостылело б его чванство, и я о нем думать бы забыл. Но когда столько пережито вместе можно стерпеть любую выходку с его стороны.

К этому моменту я уже окончательно избавился от пижонских, в миг опротивевших мне плаща, шарфа, перчаток и почувствовал, что мы сразу же стали ближе друг к другу.

- Но оставим этого пройдоху, - теперь я взял её за плечи и с нежностью приблизился к её устам, к её очам, выискивая перемены в её взоре, в частоте её дыхания. Господи, я так давно её не видел. - Ну как ты ? Как ты поживаешь ?