Альберто Моравиа - Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)

• Название: Дом, в котором совершено преступление (Рассказы)
• Автор: Альберто Моравиа
• Жанр: Проза

---

Чуть ли не с порога она сразу же выпалила:

- Луиджи, мне очень жаль, но сегодня вечером я не могу быть с тобой. По случаю окончания фильма они решили устроить прощальный ужин в Риме, пригласили меня, и я не могу отказаться. Я хотела предупредить тебя, но ты был в мастерской, и поэтому я не смогла.

Я ей ничего не сказал, но, должно быть, лицо мое сказало многое. Нервы у нее не выдержали, и она добавила уже гораздо громче, чуть ли не с ожесточением:

- Вообще я предпочитаю сказать тебе все сразу, и перестанем ломать эту комедию: мы не подходим друг другу, и лучше нам с тобой больше не видеться. Я думаю об этом уже целый месяц и понимаю, что должна была сказать тебе это раньше, чтобы ты не покупал этот барак.

Услышав эти слова, я сделал такой жест, будто хотел сказать: "Что мне за дело до барака!" - но она поняла мой жест совсем не так и поспешно добавила:

- Но ты не бойся, я уже поговорила с администратором, и ты, если хочешь, можешь получить задаток обратно. Однако я на твоем месте не отказывалась бы от барака: как бы там ни было, это дело выгодное, и ты, как и собирался, можешь хоть завтра переехать туда.

Итак, теперь она еще мне давала советы, готовясь сама, как героиня ее фильма, переехать в Париоли. Она советовала мне не отказываться от барака: кто знает, быть может, он еще когда-нибудь пригодится. У меня глаза наполнились слезами, и я хотел было ей ответить: "Да на что мне сдался этот барак!" - но в эту минуту я перехватил ее смущенный взгляд: он был устремлен мимо меня - на кровать. Я понял, подошел к изголовью постели, взял коробочку с серьгами и протянул ей, говоря:

- Ты искала ее, вот она.

Джулия смутилась и на мгновенье застыла с коробочкой в руках, смотря на меня. Потом повернулась на каблуках и вышла из комнаты.

Я тоже вышел. На асфальтированном шоссе, которое разрезает поселок на две части, стоял автомобиль помощника режиссера, наполовину желтый, наполовину красный. Было темно - в Гордиани ведь мало фонарей, - но, не знаю почему, цвета, в которые была окрашена машина, ярко выделялись даже в полутьме, словно светились. В машине горел свет, и она была битком набита. Я увидел шедшую к машине Джулию - она двигалась не спеша, на ходу надевая серьги - сначала одну, потом другую - и наклоняя при этом голову к плечу. Мне показалось, что ее встретили радостными возгласами. Потом машина тронулась и помчалась, длинная и яркая, выхватывая из тьмы лучами своих фар низкие лачуги и заборы предместья.

Я смотрел вслед машине, пока она не скрылась вдали на шоссе, а затем ушел и сам. Я направился в противоположную сторону - к остановке автобуса, идущего в Рим. О бараке, задатке, даже о том, чтобы попрощаться с родными, я не думал - успею сделать это завтра. Теперь же мне хотелось лишь одного как можно скорее покинуть эту окраину, освободиться от ощущения, что я видно, так считала и Джулия - составляю одно целое с этими вот лачугами, нищетой, оторванностью от остального мира... Своим невольным презрением Джулия убила во мне любовь, но пробудила самолюбие: и я готов был ночевать на скамейке в каком-нибудь парке, только бы не оставаться даже на одну ночь в поселке. Но я вспомнил, что один из моих родственников живет в квартале Понте, и решил отправиться к нему. Автобус, как обычно, был переполнен, и кондуктор нетерпеливо крикнул мне:

- Эй, паренек, поживей проходи вперед!

Его слова, подумал я, хорошее напутствие, ведь я молод и действительно должен идти вперед, у меня впереди еще много-много лет жизни, которые я смогу прожить вдалеке от этого предместья.

Свадебный подарок

Огородником был мой дед, огородником был мой отец, и только я первый нарушил эту семейную традицию. А повинен в этом Рим - он растет на глазах и каждый год пожирает кусок окружающей деревни для своих новых домов и широких улиц. Наш огород лет тридцать-сорок назад находился среди зарослей камыша у самого берега Тибра. Потом Рим опять шагнул дальше, и перед огородом выросли дома; слева пристроилась траттория "У парома" с садом и видом на реку, хозяина ее звали Де Сантис, а справа появился гараж соседа с заправочной колонкой и светящейся неоновой вывеской. Мой отец, который был сильно привязан к земле, продолжал работать на огороде, отправляясь туда каждое утро на велосипеде, я же через некоторое время открыл на проспекте Остиензе маленький магазинчик, где торговал всем, что может понадобиться автомобилистам. Вскоре отец умер, я попытался было сдать огород в аренду, но охотников на него не нашлось, и я позабыл о нем и думать: у меня хватало забот и без салата латука и кочанной капусты. Так огород был заброшен, зарос сорной травой и стал служить свалкой для мусора - его тащили сюда чуть ли не со всего квартала. И превратился мой огород в пустырь, сплошь покрытый диким кустарником и заваленный кучами мусора.

С Плачидо, владельцем гаража, мы были друзьями, более того, можно сказать - почти братьями. В двадцать лет мы с ним были очень похожи - оба худые, беспокойные, непоседливые, с блестящими глазами, напомаженными чубами, заядлые спортсмены, не дураки выпить. Я, можно сказать, остался почти таким же, но Плачидо переменился; с каждым годом он становился все положительнее и солиднее, и в конце концов его стало совсем не узнать. Он и впрямь превратился в тихоню, что вполне соответствовало его имени *. Изменили его деньги - те, что приносил ему его гараж, и те, что он зарабатывал, занимаясь посредничеством и перепродажей автомобилей. Изменился и его характер, но я этого не замечал, потому что увидеть перемены во внешнем облике человека очень легко - достаточно лишь поглядеть на него, а вот увидеть, как изменился внутренний облик человека, можно только тогда, когда он обнаруживает это в своих поступках. Я продолжал считать его своим лучшим другом, да так оно и было на самом деле, потому что мне ничего не было от него нужно, кроме дружбы, а это ему не стоило денег. Его же, как мне пришлось вскоре убедиться, теперь волновало только то, что стоит денег, и дорожил он только тем, на чем можно заработать.

* Плачидо - тихий, спокойный (итал.).

Мой пустовавший земельный участок не давал Плачидо спокойно спать, и в один прекрасный день он предложил мне следующее: я дам свой участок, а он оплатит строительные материалы и работу, и мы совместно построим второй, такой же большой, как у него, гараж и будем его вместе эксплуатировать. Итак, мы с ним должны были создать акционерное общество, а в случае если у нас дела пойдут плохо, Плачидо приобретет мою долю, выплатив мне стоимость земельного участка. Я тогда находился в затруднительном положении не столько потому, что моя торговля шла не слишком успешно, сколько потому, что намеревался жениться и мне предстояло снять более просторную квартиру. Жениться я собирался на девушке из своего квартала, дочери Де Сантиса, хозяина траттории "У парома", - Консолине, с которой, так же как и с Плачидо, я вместе вырос; все трое мы когда-то играли в прятки в густых зарослях на берегу Тибра. Консолина была девушка, как говорится, что надо может быть, немного маловата ростом, но ладно скроена, кровь с молоком; у нее было круглое маленькое личико, крутая шея и черная коса вокруг головы. Работала Консолина у отца за повара - у нее были, что называется, золотые руки. Я влюбился в нее, помню, однажды летом, когда, как всегда, сидел за столиком с друзьями в саду траттории, под увитым зеленью навесом. То и дело я откидывался назад вместе со стулом, и мне таким образом удавалось видеть Консолину, стоявшую на кухне перед плитой в широком и длинном переднике, доходившем ей чуть не до пят. Обнаженной полной рукой она легко, без усилия, держала над огнем жаровни то сковороду с жарким-ассорти, то вертел с нанизанной на него курицей. Нужно сказать, что Консолина, конечно, заметила мои взгляды и тоже стала на меня поглядывать; в результате изрядно подгорели и жаркое и курица, а ее отец начал на нее орать, и обоих их окутало облако густого дыма. Короче говоря, мы обручились, но отец Консолины смотрел на нашу женитьбу довольно косо, потому что Консолина была для него сокровищем, - он знал, что ему нелегко будет найти другую такую хорошую повариху; к тому же Консолина была его единственная дочь, и он был к ней очень привязан.

Дело, значит, было так. Скажем, в понедельник я подписал контракт, который пожелал составить этот дотошный Плачидо, твердивший: "Никогда ничего нельзя знать наперед, мы с тобой друзья, но все же лучше заключить договор", - а в среду отец Консолины, после нашего с ним разговора о предстоящей свадьбе, сделал мне, в свою очередь, следующее предложение: я предоставлю свой земельный участок, а он за свой счет построит на нем домик для меня и Консолины и к тому же расширит садик своей траттории. Консолина же за это по-прежнему будет поварихой в траттории, а впоследствии, когда он состарится, я займу его место, и таким образом все останется в наследство мне и моим детям.

Это предложение мне понравилось - простое, выгодное, сделанное от чистого сердца, однако я не мог тотчас же дать согласие и сказал, что есть одно затруднение - контракт, который я заключил с Плачидо. Отец Консолины спросил меня, начали ли мы уже строить, и, узнав, что еще ничего не сделано, воскликнул: "Ну, раз так, то пойди к Плачидо и попроси его расторгнуть ваш договор. Черт возьми, ведь вы с ним друзья, и потом, он же ничего не теряет!" Я тоже так считал, и мое возражение касалось не столько существа дела, сколько формы; Плачидо, как я полагал, не мог отказать мне в такой просьбе.