Теодор Крёгер - Четыре года в Сибири

• Название: Четыре года в Сибири
• Автор: Теодор Крёгер
• Жанр: Биографии и Мемуары

Немецкий писатель Теодор Крёгер (настоящее имя Бернхард Альтшвагер) был признанным писателем и членом Имперской писательской печатной палаты в Берлине, в 1941 году переехал по состоянию здоровья сначала в Австрию, а в 1946 году в Швейцарию.

Он описал свой жизненный опыт в нескольких произведениях. Самого большого успеха Крёгер достиг своим романом «Забытая деревня. Четыре года в Сибири» (первое издание в 1934 году, последнее в 1981 году), где в форме романа, переработав свою биографию, описал от первого лица, как он после начала Первой мировой войны пытался сбежать из России в Германию, был арестован по подозрению в шпионаже и выслан в местечко Никитино по ту сторону железнодорожной станции Ивдель в Сибири. Он описывает свои переживания как немецкий военнопленный, рассказывает о своей дружбе с капитаном полиции Иваном Ивановичем и женитьбе на прекрасной татарке Фаиме, о защите немецких и австрийских военнопленных, о том, как он инициировал строительство школы. Роман драматично заканчивается закатом городка Никитино в буре Октябрьской революции. Общий тираж этого романа превысил миллион экземпляров.

---

Внезапно скрипка умолкает! Горящий, вспыхивающий взгляд цыгана – и вокруг него снова снег, холод, Сибирь...

Неистовое, бушующее одобрение из тысяч рук.

Венгры кричат ему „Eljen, Dajos! Eljen!. И снова черноволосый Дайош должен играть.

Потом на подиуме поют, исполняют куплеты и рассказывают действительно хорошие шутки. Начальство слушает благовоспитанно, хотя не понимает ни слова, и улыбается.

Короткие слова благодарности в адрес властей и товарищей, потом мы оставляем их одних.

У выхода стоит фельдфебель. Он берет меня за рукав, он пытается говорить, но только заикаясь произносит слова: – Господин Крёгер, я хотел бы... могу я себе позволить сказать... нашим товарищам, что...

- Нет, фельдфебель, вы обещали, что будете молчать.

- Я не могу... я должен громко сказать это всем...

- Почему?... Я самый счастливый из всех вас, фельдфебель. Вам этого недостаточно?

- Слушаюсь, господин Крёгер!

Старый солдат хватает мою руку. Его губы твердо сжаты. Тяжелая дверь закрывается.

Надо мной сверкают звезды...

Каждое утро, точно в девять часов, было «построение с парадным маршем».

Чтобы вырвать людей из монотонности, каждое утро проводилась строевая подготовка. В валенках, но безупречным походным шагом пленные шли пить кофе в «родной угол». Звучали резкие прусские команды, и колонны маршировали перед унтер-офицерами, а также нередко и перед генералом, который принимал прохождение войск торжественным маршем, отдавая им честь и улыбаясь.

Никто не возражал против этого распоряжения. Каждый приветствовал его, видел в нем доброжелательное развлечение, которое позволяло ему встряхнуть тело и размять кости и снова сильно прогнать ленивую кровь по артериям.

- Федя, у тебя дар мучить живых людей, что... у меня нет слов! Теперь ты уже требуешь от меня, чтобы я пошел с тобой к пекарю Воробью. Что мне там делать? Ты мог бы пойти и один, ты же знаешь точно так же хорошо, как я. Ты, пожалуй, думаешь, мне больше нечего делать, кроме как гулять с тобой? За что же я получаю мое с трудом заработанное жалование? За безделье, или как? Ты легкомысленный человек! Ты хочешь взвалить всю работу на нас, как будто мы рабы на галерах. Два дня я почти не выползал в свое время из того строительства, и если бы не было генерала, я бы уже давно...

- Иван, ты должен только разок пойти со мной, от этого так много зависит, – прошу я.

- Что, я должен? Нет! Очень большая ошибка, мой дорогой! Я вовсе не должен. Я должен надевать пальто, мочить мои ноги? Снаружи собачья погода! Нет, я останусь здесь. У меня так много дел, что у меня нет времени, ни одной минуты. Посмотри, сколько работы, которая ждет меня. Если бы я не был так крепок... я бы уже давно умер.

- Ну, теперь я на тебя всерьез рассердился, – говоря я и ухожу. Я иду один к пекарю Воробью.

Стертые, гнилые ступеньки ведут наверх в его торговое помещение. Маленький прилавок, на нем кучка плохо выпеченных булочек, несколько в стороне пирог, неаппетитный и непонятный. За прилавком гора плохо выпеченных хлебов.

Приходит хозяин, маленький, толстый, не неприятный мужчина. Руки, одежда, волосы и борода запорошены мукой. Его выражение лица недружелюбно, так как он знает, чего я хочу, и он враждебно настроен ко всем новшествам, также он ни в грош не ставит пленных, «врагов».

Мы садимся в комнате рядом с лавкой.

Я достаю бутылку водки. Пекарь сначала косится на нее, потом приносит две рюмки и решительно откупоривает бутылку ладонью.

Наконец, после прелюдии о выпивке и трезвости, о морали умеренности, ее условных преимуществах и недостатках, во время чего мужчина бесцеремонно выпивает несколько рюмок, я, наконец, перехожу к делу.

- Воробей, ну почему ты никак не хочешь понять, что правильное зарабатывание денег приносит радость?

- Барин, я не верю в это! Конечно, я хочу зарабатывать деньги, столько, сколько возможно, и я с удовольствием мог бы построить новую булочную, но, все же, это не настолько просто, как вы это мне объясняете. Я все еще никак не могу все это правильно понять, вот такой я тугодум. С давних пор я занимаюсь моей булочной, она также самая лучшая в городе, но... теперь я должен сделать все другим?

Наконец, мы спускаемся по тонким ступеням. Под торговым помещением находится пекарня. Невероятная неразбериха господствует там. Я объясняю уже несколько успокоившемуся Воробью, как я все продумал, что необходимо перестроить, как можно увеличить помещения для пекарни и как можно создать помещение для нескольких пленников.

- Петр, ты там внизу? – слышу я внезапно голос Фаиме. – Мы сейчас спустимся к тебе.

- Ах..., ах, эта проклятая лестница, почему она у тебя такая узкая и тонкая? Человек по ней вовсе не может спуститься! Так..., ах... где меня теперь только не носит... ну и жара же тут внизу!

Охая и со стонами спустился Иван Иванович и теперь вытирает пот со лба. За ним появляется, смеясь, Фаиме. Гигант, кажется, больше не может дышать, ему не хватает воздуха, так нерасторопно он смотрит в разные стороны, где мог бы положить свою шапку. Я беру ее у него.

- Ну и жарко у тебя, Воробей, как в аду! Это так и должно быть, скажи-ка? Ну, открой хотя бы окно, быстрее, я тут прямо задыхаюсь! Или ты не знаешь, парень, кто стоит перед тобой? И уже он пытается раскрыть окно. Но пекарь опережает его.

- Ради Бога, ваше высокоблагородие!... Тесто поднимается, ради Бога, нельзя, иначе оно упадет...

- Твое тесто, Воробей, вздор, хоть чуть-чуть воздуха! Оно снова поднимется, как только я уйду. Тогда из-за меня натопишь еще раз.

- Разве это не мило со стороны Ивана Ивановича, что он пришел? – спрашивает Фаиме и легонько стучит по руке толстяка.

- Ну да, здесь все только мучат, иначе и жизни совсем не будет. Итак, – он внезапно прерывается, – вы теперь пришли к общему мнению насчет перестройки?... Смотри, Воробей, это дело совсем простое, ужасно простое. Ты позволишь увеличить это помещение, скажем так, примерно на пять шагов, этого достаточно; потом ты построишь еще помещение для пленников, для пяти-шести человек, где они могли бы жить и спать. Торговое помещение тоже нужно сделать чище, внушительный прилавок непременно необходим, и дело сделано, понятно? Сегодня, прямо сейчас, придут люди и приступят к работе. Строить нужно будет днем и ночью. Сейчас мы живем в совсем другое время. Сон и безделие пора, наконец, прекратить. Мы все должны принять участие, хотим мы или нет.

- Ваше высокоблагородие...

- Не вмешивайся, Воробей, ты не понимаешь этого, но позже ты будешь только благодарен мне, конечно, да, будешь благодарен. Итак, поняли? Работу начать прямо сейчас, без возражений! Иначе ты никогда в жизни больше не сможешь поставлять мне свой хлеб; вкус у него, впрочем, очень скверный; неслыханно предлагать мне что-то в этом роде! И теперь мы можем, пожалуй, идти, не так ли? Он приходит в движение, тяжело поднимается вверх по ступенькам, пекарь молча следует за ним.

- Твой торговый зал ужасен, здесь все нужно поменять. Люди должны радоваться, когда приходят к тебе. Все должно быть полно товара, до потолка, тогда и деньги потоком потекут в кассу. Радуйся, все же, что я помогаю тебе, не делай такое глупое лицо, как будто на тебя какое-то чудище напало. Ты увидишь, дело пойдет. Если нет, тогда доктор возместит твои затраты! Не так ли, Федя?

- Да, я это сделаю, Воробей, я тебе обещаю!

- Тогда другое дело. Я уже боялся за свои с таким трудом заработанные копейки, ваше высокоблагородие...

- Не болтай! – капитан снова прикрикнул на пекаря. – Ты заработал больше, чем только копейки! Разве ты кому-то задолжал? Нет, у тебя долгов нет, значит, ты состоятельный человек! Мы снова на улице.

- Фаиме убедила меня. Я был по дороге домой, когда она встретила меня, и просила меня, чтобы я пошел с ней. Она искала тебя. Я буду обедать у тебя, Федя.

- Кузьмичев, – говорит Иван Иванович, когда мы случайно встречаем солдата, – прямо сейчас отправляйся к моей жене и скажи ей, что я не приду на обед. Потом собери ремесленников, приведи их к пекарю Воробью и скажи, что я приказываю им, чтобы они безотлагательно начали работу. Пусть поторопятся. Если парни в оговоренное время не справятся... я прикажу всех повесить! Потом пойдешь в лагерь для пленных и скажешь Майерхоферу, хорошо запомни это имя, скажешь Майерхоферу, чтобы он сразу шел к Воробью и приступал к перестройке. Он и его ребята тоже должны приступить к работе. Ты меня понял? Повтори!

Солдат вытягивается в струнку и повторяет.

- Ну, хорошо! Марш! – и Иван Иванович важно шагает дальше и поднимается по лестнице к моей квартире.

- Скажи-ка, Федя, ты ведь поверил мне, что у меня так много работы, да? – спрашивает он меня хитро, отдав свое пальто.

- Да, конечно, Иван, я тебе поверил!

- И попал впросак, я тебя провел! Зачем же тогда вокруг меня такая куча чиновников...? И он смеется во все горло над моим удивленным лицом и над своей победой.