Вячеслав Морочко - В память обо мне улыбнись

• Название: В память обо мне улыбнись
• Автор: Вячеслав Морочко
• Жанр: Научная Фантастика

---

* * *

Стараясь не шуметь, я пробрался по коридору в свой кабинет. Рядом за тонкой перегородкой шла обычная работа: ассистенты завершали программу экспериментов с К-облучателем. Еще издали, завидев свое любимое кресло, я почувствовал, как измучен, как хочется спать. Это было огромное великолепное кресло. Я успел по нему соскучиться. В нем так хорошо думалось. Оно освобождало мышцы от напряжения, помогало сосредоточиться. Но едва я погрузился в него, меня, как мальчика, вдруг затрясло. Отец умер. Никогда, никогда больше не увижу я его насмешливой улыбки... Никогда не услышу его едких слов, резких, беспощадных фраз, которые помогали направить мысли в нужное русло. А этот хроноконтакт... Меня, конечно, пригласили как специалиста по витафагии... но, вероятно, не без протекции отца. Видимо, он был прав: будущее не может влиять на прошлое. Какое там влияние! Просто нуль информации: вначале мне сказали, что витафагия побеждена, а затем назвали ее агонией - трудно придумать что-нибудь более подходящее для того, чтобы сбить с толку. Что касается упоминания о какой-то "Гвоздике", то это лишь формальная деталь. Мысли были тяжелые, и мне показалось, что именно они вызвали физическую боль. Ее очаги находились в разных местах - там, где у меня никогда ничего не болело. Боль усиливалась. Стало трудно дышать. Я отправил в рот сразу два шарика анестезина и ждал: облегчение должно было наступить немедленно. Но боль не унималась. Напротив, она стала невыносимой. Больше я не мог терпеть. Вскочил с кресла. Сделал несколько шагов по направлению к двери и почувствовал, что пол уходит у меня из-под ног. Очнулся в кресле. Увидел вокруг тревожные лица. Не хотелось ни двигаться, ни говорить, ни смотреть. Но у меня теперь ничего не болело, и стало неловко перед ребятами. Я заставил себя собраться, сел поприличнее и объявил: - Все в порядке! - То было натуральное кокетство, и на мои слова не обратили внимания. Кто-то сказал: - Мы вас отвезем домой... - Пустяки, - хорохорился я. - Лучше принесите воды. Пил с жадностью. Зубы стучали о края стакана - так бывало всегда после сильнодействующих анестезаторов. - Это мы виноваты, - сказал кто-то из ассистентов. Я нашел в себе силы рассмеяться: - Господи, вы-то здесь причем?! Мне показалось, что смех был не слишком вымученным. Но в следующую секунду я услышал такое, от чего можно было лишиться дара речи. - Мы не знали, что вы у себя, - сказал ассистент. - Мы включили аппаратуру... Понимаете, вышло так, что чертова "Гвоздика" в соседнем боксе оказалась направленной в вашу сторону... - Как вы сказали? "Гвоздика"?! - я, наверно, кричал, хотя почти не слышал своего голоса: в висках штормила кровь. - Простите, я по привычке, - смутился ассистент. - Так мы называем про себя ваш К-облучатель. Он чем-то напоминает цветок гвоздики. "Это точно. Напоминает", - подумал я, а вслух попросил: - Знаете что, ребята, честное слово, мне уже лучше... Хочется немного побыть одному. И они ушли, уверенные, что боль не повторится: ведь "Чертова Гвоздика" теперь была выключена. Я остался сидеть в своем кресле, потрясенный догадкой. Оказывается в сообщении из будущего не было противоречий. Как просто все разрешилось! Выходило, что отец прав, называя разговоры о ранней диагностике пустой болтовней. Витафагологи любили поговорить о ней, а сами тем временем изыскивали новые средства для утоления боли - тончайшего диагностического средства, которое природа подарила человеку в готовом виде. Люди гибли, и боль была для них по-прежнему врагом номер один. Ее притупляли, утоляли, гасили, снимали, однако при этом никогда не забывали порассуждать о ранней диагностике. Гибли и те, кто больше всех любил о ней разглагольствовать. Совершенствовались средства, снижающие общую чувствительность, снимающие боль в суставах, в соматических тканях, в отдельных органах; средства, повышающие общий тонус и настроение, избавляющие от душевных мучений. В борьбе с болью проявилась вся гуманность людей. И боль не выдержала, оставила поле сражения, бежала и унеся с собой единственный шанс на достижении "ранней диагностики". -С этим покончено! - гсказал я решительно. - К-облучатель - моя "Гвоздика" - заставит, наконец, очаги витафагии выдавать себя с головой. Если бы не сеанс хроносвязи, не упоминание в нем о "Гвоздики", вряд ли кому могла прийти в голову мысль встать на защиту боли. Я вдруг подумал, что убеждать уже поздно. Надо действовать. Мне самому уже ничто не поможет. Но именно потому, что осталось так мало времени, надо спешить. И тогда я позвал ребят и рассказал им все, умолчав лишь о сеансе хроносвязи. Каждый из ассистентов высказал что-то свое, но смысл был один: "Я и сам так подумывал, но о ранней диагностике столько говорилось, что я перестал придавать ей значение". - Ну что ж, - сказал я себе, - болезнь, которую мы зовем витафагией, в самом деле только агония. Больным суждено умереть. Остальным мы подарим "Гвоздику".

* * *

Человек ко всему привыкает, даже к мысли о близкой смерти. Витафагия по-прежнему живет в каждом и по-прежнему в девяти случаях из десяти сама погибает. В остальных случаях мы теперь успеваем ей в этом помочь. Высочайшее напряжение всего человечества, концентрация усилий на самом ответственном направлении сделали свое дело. Произведено необходимое количество К-облучателей, химических и биологических средств для диагностики и подавления ранней витафагии. Развернута глобальная сеть лечебных и диагностических центров. Запрещен широкий доступ к анестезирующим средствам. Но всем этим уже занимался не я, хотя мне и была оказана честь: я стал почетным членом комитета, руководившего всей кампанией. Почетным - потому, что уже давно не поднимаюсь с постели. Зато получаю самую свежую информацию, а время от времени с помощью средств телесвязи даже участвую в заседаниях комитета. Я много думал о сыне. Он вырос на моих глазах. Я с тревогой наблюдал за ним в возрасте, когда все мальчики неожиданно обнаруживают у родителей комплекс злокачественной некомпетентности. Я был счастлив, когда он, наконец, благополучно перешагнул через это, и особенно потом, когда он сам стал отцом. Однажды я спросил сына: - Что нового в институте времени? Как дела с Хроносвязью? - Как всегда, отец, - бодро ответил сынок, - продолжаем работать. По нашим расчетам контакта можно ждать уже в этом столетии. Мне стало весело: я все понял. - Скажи, парень, что это была за лаборатория, из которой твоего деда увезли в клинику? - Какая лаборатория? Это малый демонстрационный салон! Старик, я помню, заказал его на один день. А на вопрос о цели отделался шуткой: "Хочу немного вправить мозги одному эскулапу". Дед был шутник. - Это точно, - подтвердил я, не в силах сдержать улыбку. Кто-то теплый и нежный прижался к моей руке: пришел двухлетний человечек мой друг, мой внук. Я глядел на него и думал: "А все-таки здорово, что витафагии подставили ножку... Спасибо, отец!"