Джоан Барфут - Тяжкие повреждения

• Название: Тяжкие повреждения
• Автор: Джоан Барфут
• Издательство: РОСМЭН-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01668-8

Айле сорок девять лет, и после трагических событий, связанных с первым замужеством, она наконец-то встретила мужчину, на которого можно положиться. Родди всего лишь семнадцать, он живет с отцом и бабушкой, и ему тесно и неуютно в маленьком провинциальном городке. У них с приятелем есть хитроумный план, как раздобыть денег на побег, и выглядит он довольно безобидно. Но когда судьба столкнет Айлу и Родди лицом к лицу, вся прежняя жизнь кончится. И каждому придется учиться жить заново, порой получая поддержку с самой неожиданной стороны… «Тяжкие повреждения» роман о том, как трагически уязвим каждый из нас, как человек теряет и обретает себя.

Лонг-лист Букеровской премии 2002 года.

---

Во всем был смысл, когда она говорила, а Родди слушал и смотрел на нее так внимательно, что казалось, что он не дышит.

— Я думаю, Мастер Эмброуз понимает. Ведь он — учитель.

Родди, правда, потом все думал: поймет ли на самом деле этот ее Мастер Эмброуз?

— Тебе нравится, когда тебя зовут Сияние Звезд? — ему это было очень интересно. Ему нравилось, что она зовет его Род, но тут другое, это ведь все-таки его настоящее имя.

— Да, очень, я хочу это сохранить. Потому что звезды так далеко, и их так много, и в ясную ночь, когда смотришь на небо, чувствуешь себя таким маленьким, что кажется, что на самом деле очень немногое имеет значение — знаешь, как это бывает? Все, что происходит, такое маленькое, просто пылинка, меньше пылинки, во вселенной, и тебе становится или как-то не по себе, потому что ты явно ничего не значишь, или намного легче, потому что что-нибудь значит каждая пылинка, но ты — это еще не все, не центр мироздания? Ну, что-то в этом роде. Мне казалось, Сияние Звезд — это так прохладно и далеко, свет, но на расстоянии. Да, мне нравится быть Сиянием Звезд. Это заставляет задумываться. Многое осознавать.

Осознавать — это слово Аликс любит.

Может показаться, что, когда чувствуешь себя пылинкой в космосе, пусть даже и хорошей пылинкой, от всего начинаешь отстраняться и смотришь на все безучастно. Он выяснил, что это не так. Аликс относится к тому, что связано с ее пылинкой, очень серьезно. Если она чего хочет, вот как сегодня, непохоже, что она чему-то позволит встать у себя на пути.

Она сейчас тоже как раз одевается. Наденет длинное, легкое платье, в общем, не сильно отличающееся от платья Корпуса Умиротворения, в котором он ее первый раз увидел, давно, в тот невероятный день в суде, только оно бледно-голубое, и на нем такие белые цветочки, типа чаек, или кто они там, на его галстуке. У нее теперь есть джинсы и майки, обычная одежда, но, это уже навсегда, носит она по-прежнему в основном длинные летучие платья.

Из-за того, что будет сегодня, уже начались проблемы. Ее должен был подвезти брат, но когда он услышал, что она задумала, он сказал — ни в жизни. Вообще-то он сказал (Родди слышал, потому что он прямо орал, когда говорил с ней по телефону):

— Господи, Аликс, ну нельзя же так, ты спятила, что ли?

Квартирка у Аликс совсем маленькая. Тут отовсюду почти все слышно. Родди слышал, как ее брат бросил трубку.

— Так, значит, так, — сказала она, улыбаясь. — Придется взять машину напрокат.

Она очень бережлива, у нее денег-то всего ничего. То, что она собирается разориться, взяв на день машину, говорит о том, насколько для нее все это важно.

Родди тоже сказал — нет. Ни за что. Но вот, пожалуйста, сражается с галстуком, который купила Аликс. Еще на нем будут бежевые брюки и голубая рубашка.

— Одет без претензий, — определила это Аликс, — но в то же время демонстрируешь уважение.

Он не уверен, что понимает, что она имеет в виду, в чем тут уважение. В том, что он потрудился быть чистым и выглядеть нормально — так, наверное. Странно, он и в самом деле выглядит нормально. Но чувствует себя совсем иначе. Ему так хочется сбежать; только тогда он не сможет вернуться. Нет, Аликс этого не говорила. Просто он не сможет смотреть ей в глаза.

Он не представляет, как справится со всем этим, но не видит выхода. Он отчасти рассчитывал, что мать Аликс скажет, что это невозможно, что об этом и речи быть не может. Он бы даже не возражал, если бы она сказала, что это — предательство и вообще отвратительно. Он не уверен, что это — не отвратительное предательство, но вот оно, как бы то ни было, и деваться некуда. Неудивительно, что он снова дергает галстук и начинает все сначала. Вероятность катастрофы очень велика. Он теперь задумывается о таких вещах, он учитывает вероятность катастроф. Сегодня у него в голове все время выстраивается возможное развитие событий, на несколько фильмов хватит; и хорошего в них мало, ни один не заканчивается хэппи-эндом.

Аликс, какой бы она ни казалась, совсем не наивна. Она сказала;

— Я с ними не заговорю об этом до последнего. А там, что бы они ни решили, передумать уже не смогут.

С ним она об этом заговорила уже много дней назад. Она по-разному общается с разными людьми; значит, она все продумывает и высчитывает. Она, наверное, поняла, что если сразу выплеснет ему все, он просто сбежит, даже не думая о том, к чему это приведет. Вместо этого она его уговаривала, и убеждала, и даже прибегала к грубой лести, и, в конце концов, оросила ему вызов:

— Ты должен знать, в чем дело. Иначе все это так и будет тебя преследовать, и ты никогда над этим не поднимешься. Всегда будешь знать, что оказался недостаточно зрелым, чтобы сделать то, что нужно было сделать. А жить с этим всю жизнь — ужасно, так мне кажется.

Да, его ангел бывает суров.

Но ее уверенность так умиротворяет. В ее голосе нет суровости. Не то что психолог, который вдруг срывается, или делает вид, что срывается, начиная орать на какого-нибудь несчастного упертого придурка:

— Думай! Думай! Думай! Ты что, хочешь, чтобы вся твоя жизнь была такой? Не можешь уяснить, что если делаешь то-то, происходит то-то? Собираешься всю жизнь быть кретином?

Психологи, они всегда так делали, как скорости переключали: то тихие и понимающие, то крутые, почти жестокие. Жестокие, но не так, как некоторые охранники, по-другому, по-своему.

Аликс многое делает возможным. Или, как сегодня, неизбежным. Господи, там легче было, не так страшно, что побьют, как его дважды били, без всякой причины, просто оказался не там, а у кого-то было не то настроение. Как-то ночью один псих поджег матрас. Кто его знает, где он взял спички, но все коридоры были в дыму, охранники забегали, орали все, сирены включились, много всего было. Даже тогда не было так страшно.

Аликс, мысли об Аликс помогали ему пережить каждый день в те месяцы. Не психологи, не занятия, не работа, не другие пацаны, даже не Дер — только то, что он знал, что приедет Аликс. Что она по собственной воле снова и снова проделывает этот путь, и снова смотрит на него с тем же участием, сосредоточенностью, радостью и интересом, что и в первый раз.

Он всем ей обязан.

То, что в дни посещений она рассказывала ему о себе именно так, почти без выражения, не упоминая о чувствах, в конце концов, позволило ему тоже просто рассказать, что произошло. Он, правда, начал осторожно, заговорил о бабушке, об отце, и о том, как они переехали из города сюда.

— Почему? — спросила она.

Он рассказал ей о маме: о безудержном веселье, которое помнил, и о печали. О том, как она исчезла первый раз, а потом — последний. Аликс на мгновение прикрыла свои большие глаза, но только кивнула и сказала:

— Понимаю.

Как будто она в самом деле все поняла, даже увидела. Может быть, она увидела, как его мама забирается на мост, встает на краю, падает и летит вниз, вниз, на шоссе, не прощающее ничего; к бесконечному шелесту шин и вечному сверканию фар.

Про Майка он ей тоже рассказал; хотя и не все. Он рассказал, как Майк и его мама пришли к бабушке, как началась их дружба и как укрепилась потом. Про все их вылазки, приключения, даже про воровство в магазинах, и про пиво, и про травку, все рассказал; но даже не упомянул про их большие планы и мечты. Опасная область — и для Аликс, и для него.

Когда его срок подходил к концу, миссис Шоу, главный консультант-психолог, вызвала его к себе в кабинет и сказала:

— Ты, как я вижу, очень хорошо справился с учебой. Мы так и предполагали, что у тебя все получится, и я рада, что ты чего-то достиг за то время, когда был с нами. (С нами — как будто они его пригласили, и он пришел.) — Мне бы хотелось, чтобы ты был более активен на занятиях в группе, но иногда человек получает от этих сеансов больше, чем осознает. Возможно, ты это поймешь на собственном примере. Так, и что ты планируешь делать, когда выйдешь? Ты уже принял какие-нибудь решения? Потому что очень важно, выйдя отсюда, сразу встать на верный путь, и если ты ничего не решил, мы можем попытаться помочь тебе определиться и устроиться.

Но он был не такой, как другие. Ему было куда пойти, у него был дом. Отец и бабушка собирались за ним приехать. Он не знал, каково это будет, жить с ними после всего этого.

— Все нормально, — сказал он миссис Шоу. — Все уже улажено.

Он вырос и изменился куда больше, чем они думали. Стал не то что жестче, но взрослее. Отец, казавшийся намного старше, сказал:

— Привет, сынок. Хорошо, что ты снова с нами.

И все. Ничего о том, что они вдвоем куда-нибудь поедут. Дома бабушка все время прикасалась к Родди: к рукам, к плечам, к спине, к ладоням и смотрела на него. Как будто хотела что-то спросить и боялась.

Когда она позвала снизу: «Родди, ужинать», — он сел за стол и сказал, что теперь он — Род.

Хотя, если честно, он им не был. Уже ближе, но имя ему еще не совсем подходило.