Джоан Барфут - Тяжкие повреждения

• Название: Тяжкие повреждения
• Автор: Джоан Барфут
• Издательство: РОСМЭН-ПРЕСС
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-353-01668-8

Айле сорок девять лет, и после трагических событий, связанных с первым замужеством, она наконец-то встретила мужчину, на которого можно положиться. Родди всего лишь семнадцать, он живет с отцом и бабушкой, и ему тесно и неуютно в маленьком провинциальном городке. У них с приятелем есть хитроумный план, как раздобыть денег на побег, и выглядит он довольно безобидно. Но когда судьба столкнет Айлу и Родди лицом к лицу, вся прежняя жизнь кончится. И каждому придется учиться жить заново, порой получая поддержку с самой неожиданной стороны… «Тяжкие повреждения» роман о том, как трагически уязвим каждый из нас, как человек теряет и обретает себя.

Лонг-лист Букеровской премии 2002 года.

---

Бабушка, она чудо, и ее друг Берт, он — прелесть. Они вместе уже вечность, хотя так и не поженились. Сейчас они, конечно, такие старые, даже не верится. Бабушка уже не такая энергичная, как раньше, но все равно твердая, как гвоздь. На нее всегда можно было положиться, а Берт просто как бы прилагается к ней и делает всем приятное.

Даже старики «твердые, как гвоздь». Она что, не понимает, что эти люди могут с ним сделать?

Живут они в глуши. Могут убить его, закопать, и кто узнает?

Нет, ну это жуткая чушь. И все равно он нервно посматривает на Аликс, сосредоточившуюся на дороге. Она бы не повезла его в ловушку.

Твердая, как гвоздь. Мама родная.

В городке они проезжают мимо «Кафе Голди». Он упорно смотрит вперед, и Аликс тоже. Ему интересно, заметила она кафе, обратила ли на него внимание.

Потом слева оказывается улица, по которой можно добраться до бабушкиного дома.

— Скоро снова съездим к твоим, к бабушке и папе, хорошо? — спрашивает Аликс. Значит, она помнит, она обращает на все это внимание.

Еще она верит в будущее.

Потом они проезжают магазины, заправки, прилавки, с которых торгуют пончиками, и снова оказываются в полях, на знакомой ему территории. Он видит себя мальчишкой, крутившим педали велосипеда, где-то здесь, не так давно, переходившим вброд канавы, карабкавшимся через заборы, валявшимся в траве, под солнцем, наблюдавшим за кроликами и муравьями. Тогда, в той, другой жизни. Аликс жмет на тормоза, включает правый поворотник и сворачивает на незаметный проселок, который кажется знакомым. Вроде, он тут ездил на велосипеде, но только часть пути, не до конца. Он вовсе не хотел, чтобы его поймал кто-то из землевладельцев, пока он тут рыскал.

Теперь его, надо понимать, поймали.

Машина гремит и тарахтит на неровной, ухабистой поверхности. Теперь уже слишком поздно, чтобы отвалилась какая-нибудь важная деталь. Если что пойдет не так, они тут застрянут. Теперь он надеется, что машина выдержит, продержится, и они смогут выбраться отсюда, когда придет время или если вдруг понадобится.

В конце проселка они поворачивают.

— Видишь? — говорит Аликс. — Лучше не бывает, правда?

Да. Так и есть. Лучше не бывает, просто картинка, фотография; если бы еще не люди.

— Похоже, мы опоздали, — говорит она. — Вроде, все уже здесь.

Двое мужчин бросают подковы у боковой стены дома, старики, женщина и мужчина, стоят возле клумбы, смотрят на цветы. Молодой парень и мужчина постарше сидят на перилах веранды, свесив ноги. Еще один мужик постарше сидит в большом плетеном кресле. У всех в руках напитки. На веранде, рядом с мужиком в плетеном кресле, сидит женщина. Она в инвалидной коляске. Сейчас никто не двигается. Все повернули головы в сторону машины Аликс. Просто смотрят. И молчат.

Аликс касается его руки.

— Давай, приятель, представление начинается. — Она выходит из машины и кричит: — Привет всем, вот и мы.

Родди медленно открывает свою дверцу. Ставит ноги на чужую землю. Все смотрят. Он не может понять, что за выражение у них на лицах. Аликс стоит у капота, ждет, протянув ему руку. Он никогда не держал ее за руку, ему бы хотелось.

Она тянет его вперед.

— Давайте я всех познакомлю, — громко произносит она.

Это звучит странно, слишком высоко. Наверное, они тоже поражены тем, какой у нее неестественный и визгливый голос. Он видит, как кто-то вздрагивает, кто-то поджимает губы, и улавливает, как будто он — летучая мышь, как кто-то задерживает дыхание, а кто-то вздыхает. Аликс останавливается.

— Простите. Наверное, я волнуюсь. (Она волнуется!) Я не хотела так начинать. Я знаю, это непросто, но мы приехали, и вы все здесь, и это — Род. И давайте все постараемся быть добрее друг к другу, ладно?

Ощущение, без которого нельзя

Из машины Аликс, с переднего сиденья выбирается некто — очень худой. Совсем не бросающийся в глаза. За звяканьем подков, за негромкими, осмотрительными разговорами, за доносящимися из открытых окон прелюдиями и фугами Баха, выбранными за спокойствие и благопристойность, они все слышали, как по проселку приближается машина, одна из тех консервных банок, которые Аликс берет на прокат, и все они замерли, чтобы потом осторожно, на время, вернуться к своим занятиям; чтобы, как полагает Айла, не придавать этому особого значения; чтобы не пугать и не расстраивать ее еще больше, чем она, как они все, наверное, думают, уже напугана и расстроена.

Идея эта кажется совершенно никудышной всем, кроме, ясное дело, Аликс. Реакция была единодушной, хотя выражалась по-разному.

— Просто беда с этим ребенком, — сказала Мэдилейн. — Как ей такое в голову могло прийти?

— Дура чертова, — сказал Джейми, который отказался их сюда везти. — Могла бы оставаться в своем Корпусе Умиротворения, если собирается на свободе откалывать такие номера.

Лайл сказал:

— Хорошего мало. Но решить да или нет должна была Айла.

Если Айла беспокоилась, что он будет слишком ее опекать, защищать от внешних обстоятельств и даже от нее самой, то напрасно. Он, похоже, решил, что сделал все, что мог, и будет делать все, что должен, но в остальном то, что она наполовину парализована и передвигается в инвалидной коляске, ничего не меняет. По большому счету это — хороший подход, но она бы совсем не возражала, если бы он решительно и свирепо сказал: «Ни за что. Я не позволю». Вместо этого он рассердился, но сказал только:

«Ох, Айла. Ну зачем?» И еще: «Знаешь, тут ведь речь не только об Аликс. То, что планировалось на сегодня, касается всех, это должен был быть праздник. Для тебя, но и для всех остальных тоже. Я не понимаю, почему Аликс взялась менять правила, которым подчиняются все».

Айла тоже не понимает, но, похоже, это понимает сама Аликс. Потому что желания Аликс сильнее и непреодолимее, чем у прочих? Потому что, уйдя от Мастера Эмброуза, сделав этот серьезный рывок на свободу, она требует и заслуживает какого угодно поощрения и вознаграждения?

Ну а если честно? Из любопытства. Дело в том, что сейчас — самый удачный момент. Как сказала Аликс, Айла на своей земле и среди своих.

И еще — острая потребность судить; и, в глубине ее отчаянной неподвижности, жажда разрушения.

Что ж, вот и он, худой и совсем не бросающийся в глаза.

Аликс ухватила его за руку и ведет к веранде. В это время мальчики Лайла, бросив игру в подковы, направляются к дому. Мэдилейн и Берт выходят из сада. Джейми и Мартин слезают с перил веранды, на которых сидели, свесив ноги. Все собираются вокруг; они похожи на охранников. Или на шайку.

Только Лайл не двигается с места. Он продолжает сидеть рядом с Айлой, держа на колене бокал пива, как будто ситуация самая рядовая, и знакомство незначительное, даже нет нужды вставать навстречу новому гостю.

И она, разумеется, тоже не двигается.

При ближайшем рассмотрении — мальчик как мальчик. Аликс, поприветствовав всех слишком громко и жизнерадостно, смущается, даже вроде бы робеет, даже пугается. Поняла, в конце концов, как страшно ошиблась?

Так ей и надо.

При ближайшем рассмотрении Айла узнает силуэт. Последний раз она его видела с ружьем в руке, он поворачивался, поднимался на мыски, снова твердо вставал на ноги. Глядите-ка, вот и тот палец. Она, не отрываясь, смотрит на этот палец, на тот, который все изменил, принес горе и боль, о которых этот худой силуэт понятия не имеет. Вот он, перед ней.

Левой рукой он цепляется за руку Аликс, как напуганный ребенок.

Айла старается не смотреть ему в лицо, не встречаться с ним взглядом. Прошлый раз, когда она это сделала, их, его взгляд и ее, ненадолго замкнула друг на друга страшная неизбежность. И вот теперь — снова.

— А это, — говорит Аликс, — моя мама, Айла. Мама, это Род.

После чего даже Аликс не знает, что сказать. Молчание длится долго. Айла даже не слышит ничьего дыхания, только свои неглубокие вдохи.

Она смотрит на его правую руку и протягивает свою. Она хочет прикоснуться к этой руке, к этому его пальцу.

— По-моему, — сухо произносит она, — мы встречались.

Она думала, что это прозвучит скорее холодно, чем сухо, но нет, не прозвучало. Она чувствует, как его рука дрожит и слабеет в ее руке. Она наконец поднимает взгляд и видит, что в глазах у него отчаяние. Должно быть, больше всего на свете он хочет вырваться и убежать. Она усиливает хватку, вот и пригодились ее по-новому сильные руки. Да нет, он не убежит. Он слишком испуган — попался, бедолага.

Но почему он тогда приехал?

Из-за Аликс, конечно. Аликс его держит, гораздо крепче, чем держит сейчас за другую руку. Ее дочь хороша собой, но Айла не думает, что дело тут в красоте.

Мальчик совсем не хорош собой. Волосы у него длиннее, чем в тот день в «Кафе Голди». В глазах нет тогдашнего острого ужаса и паники, но видны ужас и паника помягче, вызванные тем, что происходит сейчас. У него тонкие губы, маленький подбородок. Не урод. Обыкновенный, не хуже других, но и не лучше.