Сергей Есин - Дневник, 2006 год

• Название: Дневник, 2006 год
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Что касается самого романа, то я, наконец-то начал читать его целиком. После редактуры оказалось, что Боря кое-что туда даже интересное вписал из жизни писателей. Врезки мною сразу чувствуются — ткань перестает быть живой, хотя, казалось бы, все написано в одной и той же стилистике. Но это поправимо, я «разведу» это психологией, сокращу и заставлю текст дышать. Художественный текст не терпит любой, даже интересной, информации, не пропущенной через героя.

15 декабря, пятница. Утром, уходя на работу, вынул из почтового ящика открытку, в которой написано, что президиум ВАКа присудил мне звание доктора наук. На штампе два пропуска: один для номера протокола, другой для название наук — в данном случае филологических. Оба этих пропуска заполнены от руки, внизу также и закорючка — подпись начальника. Открытка стандартная, адрес заполнен рукой С.П.: ее в таком виде, т. е. с адресом на лицевой стороне, много месяцев назад сдали в ВАК вместе с делом о защите. Есть и дата, когда заседал судьбоносный президиум — 20 октября. Так вот, эта — радостная — открыточка лучшее свидетельство о том, как работаю наши учреждения. Потребовалось 55 дней, чтобы поставить штамп, вписать одно слово и несколько цифр и опустить в почтовый ящик! Теперь надо несколько месяцев ждать, пока мне выпишут диплом. Дипломы сейчас, говорят, печатают нового образца. Но все равно, я так рад, так счастлив, и слава тебе, медлительный, погрязший в бюрократической рутине ВАК!

До семинара ходил на Страстной бульвар. В библиотеке Театрального общества под залог моего удостоверения на звание «Заслуженного деятеля искусств России» взял четыре книги Бориса Покровского. Буду читать их в воскресенье — хочешь, не хочешь, но надо писать статью о великом оперном режиссере.

Обсуждали рассказ Ромы Подлесских «Близкие люди» — гротесковое, почти на уровне фантазий сочинение о новых русских. Рома не принимает эту жизнь и это время. Я читал книжку его отца — судя по всему это семейное влияние. Утром прочел большую статью о экологии на улице и в машине. При всем при том оказалось, что в наших квартирах и офисах концентрация вредных веществ в шесть раз выше, чем на самой загазованной транспортом улице. Вот я и понял, откуда у меня в свое время появилась астма. Вспомнил об этом, когда включал на кафедре компьютер. Он никак не включался, потом пришел Илья, что-то отвинтил и сказал: пыль попала на контакты.

16 декабря, суббота. Утром в Сопово открыл книжечку Б.А.Покровского, изданную в 1992 году «Когда выгоняют из Большого театра» и сразу же, единым махом прочел очерк о Кирилле Кондрашине, знаменитом дирижере, оставшемся за рубежом, и Ростиславе Растроповиче и Галине Вишневской. И вдруг все, что я думал раньше, все мои осуждения, мои инвективы, которые допускал относительно их раньше, раздраженный «предательством» и тем, наверное, что вот они «смогли», а я нет, — буквально все начало разваливаться и испаряться. И возникла мысль о такой дурости и невежестве строя, коей он руководствовался, управляя культурой, что можно просто изумиться, как долго культура его терпела. Строй я по-прежнему высоко ценю, — его историческую законность, его безграничные, но нереализованные возможности. Но можно ли не принимать во внимание эгоизм и эгоцентризм художника, не желающего знать никаких помех творчеству. Художник не может ждать, когда в его стране все станет нормально, жизнь коротка. Я свою жизнь, очень долго служа обществу и власти не как художник, а как чиновник, пожалуй, проиграл!

Вечером звонила В.С. — или я ей — и рассказала, что по «Вестям» показали митинг на Триумфальной площади и разгон его ОМОНом. Ну, предположим, сам митинг не разгоняли, а просто не дали собравшимся прогуляться по Тверской к Манежу. Это как раз тот митинг, о котором мне говорил Э.Лимонов. Были, кажется, все оппозиционеры: Лимонов, Касьянов, Хакамада, Каспаров.

17 декабря, воскресенье. Оба дня, и вчера, и сегодня утром, долго ходил по поселку, каждый раз восхищаясь пустынной тишиной и близостью соснового леса. Оба дня читал книгу Бориса Александровича Покровского «Когда выгоняют из Большого театра». Это четыре эссе о людях не по своей воле ушедших из Большого: знаменитый дирижер Кирилл Кондрашин, Станислав Растропович, Галина Вишневская и сам Борис Покровский. Как всегда, многое выписывал и для будущих семинаров, и как человек интересующийся историей отечественной культуры.

Попутно с размышлениями и обдумыванием отдельных положений творческого процесса у Покровского я поймал себя на том, что переживаю странное переосмысление ряда репутаций и исторических моментов и уже не так однозначно воспринимаю прошедшую жизнь.

Сначала, так сказать, «общая часть». Если бы у меня был другой характер, я бы с удовольствием показал цитату, которую собираюсь выписать, своему дорогому и мудрому начальству. Я-то ведь помню, что анонимщик написал обо мне, но помнит ли мое начальство, что написано о нем?

«Авторитетному, преуспевающему человеку всегда грозят доносы, сплетни, протесты, предательства. Властям легко бывает отобрать подходящие для их дела сорта гадостей, чтобы построить обвинение, организовать преследование». С. 182

Теперь «историческая часть». На всякий случай выписал. Война.

«В то время спектакли шли днем, часто прерываясь воздушной тревогой. По вечерам же длился бесконечный треп об искусстве, о Большом театре — с надеждой и не без бахвальства, самоуверенности. Если в этих беседах принимал участие Самосуд, то это был праздник, лучшее развлечение и наука. Это были «наши университеты». С. 19–21

Слово треп в этой цитате осталось не случайно, цитату можно было и усечь.

«В ГИТИСе мы славно трепались, это было главным средством освоить профессию. В Горьком я был лишен этого «предмета»: с мастерами можно беседовать, прогнозировать, дискутировать, но не трепаться». С. 21–23

Покровский не только знаменитый режиссер, но и прекрасный аналитик и теоретик театра. Вот тебе и национальный вопрос.

«Художник — человек; физически и духовно родившийся на месте, которое с этого мгновения становится его Родиной». С. 41

«Есть личности в искусстве, коим не дано сорвать с себя прекрасные путы, связавшие их еще в творческом отрочестве с тем или иным театром, очагом их художественного воспитания. Куда бы ни уехала М. Плисецкая с тяжелым грузом обид на сердце, чем бы ни занимался В. Васильев, как много лет ни прошло бы со дня прощания с Н. Головановым, — на судьбе и памяти о них сияет знак таинства Большого театра. Этого никогда не понимали те, в руках которых — бесправие, в силу которого они свято верят. Каждый удар по «сердечным струнам» вызывает стон, но порвать их невозможно.

Эти удары я знаю. Испытал. Сидя в кабинете министра, под его диктовку выводя на бумаге просьбу об освобождении меня от Большого театра, воспринимал перо как гильотину, безвозвратно отделяющую мое сердце от Храма, в котором я служил сорок лет. За дверьми стояли, как заговорщики из оперы «Бал-маскарад», те, кто «спасал» Большой театр от меня, от Прокофьева и Шостаковича во имя Масканьи, Леонкавалло, милого Массне, обеспечивающих подготовку «звезд» к выгодно-валютным гастролям…» С. 41

Еще:

«Мне кажется, что талант артиста не принадлежит ему одному, и если он не может быть реализован до конца, теряет все человечество. Шаляпин и Кусевицкий творили последние годы на Западе, однако они множили славу русского искусства» С. 24

Поразительные истории о Ростроповиче

«Друзья часто шутят над страстью Ростроповича к знакомству и даже панибратству с вельможами, королями и королевами, премьерами и президентами всех стран мира». С. 61

Но самое сокровенное в книге Покровского это суждения о театре. Для меня самым неожиданным оказалась его точка зрения именно на оперный театр. Это ровно обратное тому, к чему я привык.

«В хорошей опере нет «просто музыки», столь любезной музыковедам, лишенным воображения и желающим слушать музыку вообще».С. 77

«Нет хуже тактичных по отношению к автору дирижеров, они представляют оперу как нечто среднеарифметическое без резких смен нюансов, темпов. Скучно, невыразительно, зато: «Так написал автор!» Беда, если отсутствует собственное, личное соучастие в коллизиях драмы».С. 78

«Большая беда оперного театра заключена в том, что так называемая оперная публика любит и ценит не откровения в решении и организации образа, а свои представления о нем, основанные на привычках, воспоминаниях и мифах. Человек, ни разу не видевший на сцене «Бориса Годунова», каким-то странным образом заранее оставляет его только в шаляпинской версии, конечно, искаженной временем. В человеке, идущем на оперный спектакль, сильны ожидания штампов». С. 139