Зое Вальдес - Детка

• Название: Детка
• Автор: Зое Вальдес
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-8370-0196-4

Роман «Те di la vida enlcra», в русском переводе названный «Детка», – это история девушки. Куки Мартинес, Детки, которая, едва отметив свое шестнадцатилетие, приезжает из провинции в предреволюционную Гавану. Одна дивная гаванская ночь погружает Детку в мир грез, из которого ее не в состоянии вывести даже последующие годы коммунистического абсурда. С отменной непринужденностью, демонстрируя мастерское владение словом. Зоя Вальдес написала пронзительный роман о любви, надежде и разочаровании.

В 1996 году благодаря этой книге Зоя Вальдес стала финалисткой премии за лучший испаноязычный роман.

---

И снова, восемь лет спустя, она почувствовала непреодолимое желание напомадиться поярче, навести лоск, как подобает истинно светской женщине, надеть роскошное вечернее платье, лаковые туфли на высоких каблуках, нейлоновые чулки (жарко в них обалденно, но зато красиво!), припудрить спину и грудь и прямиком отправиться в «Монмартр». Пока эти сумасшедшие мысли проносились в ее голове, она рыдала взахлеб. Чем больше думала она о своем возлюбленном, тем больше текло у нее из обеих ноздрей. В конце концов она порывисто поднялась, утерла полотенцем слезы и сопли и в один миг решилась на то, что запрещала себе долгие годы: отправиться на поиски Уана.

Пока она мылась в большом тазу у себя в комнате, на улице успело стемнеть. Кукита вышла на крышу – здесь было прохладнее – в домашнем халате, обмотав голову полотенцем. Огромное, ярко-красное солнце, как в замедленной съемке, как в дурацком кино, опускалось за дома– казалось, оно навсегда скрывается в неведомой морской глуби. С любого места крыши Куките был виден океан – ей нравилось жить высоко, близко к свету, и чувствовать себя повелительницей всего, что лежит вокруг. Где-то снова включили радио, послышался поющий женский голос, похожий на чириканье городских воробьев. Несомненно, это была та самая француженка. Вечерний ветер разносил над крышами трепетную, жалобную и страстную мелодию, родившуюся на другом краю земли. Кукита не понимала ни слова, но была абсолютно уверена, что певица поет о любимом человеке, которого судьба вырвала из ее жизни. Ей захотелось побежать вслед, за этим голосом, голосом самой любви, захотелось стать такой же, как эта женщина и так же как она восхитить весь мир! Она забыла даже о Хуане Пересе. Больше всего сейчас ей хотелось оказаться рядом с обладательницей этого пронзительного голоса – хотя бы увидеть ее поближе.

Кукита подбежала к черному зияющему люку, спустилась по лестнице, прыгая через две ступеньки, и вихрем ворвалась в комнату Мечунги и Пучунги.

– А вот и наша голубка из своей голубятни. Она, видно, думает, что живет в солярии – только что видела, как она там жарится, точно банан или отбивная… эй, ты, не забывай, что живешь на чердаке… нечего делать вид, будто у тебя там отель «Ритц»… – Пучу была явно в брюзгливом настроении.

– Что это ты к нам в таком наряде, такая сексуальная, соблазнительная, этот халатик, эти влажные волосы?… – с издевкой спросила Мечунга.

Кукита заколебалась, прежде чем ответить, ей было не до шуток, но… Просто она хотела узнать, не собираются ли они куда этим вечером, тогда, может быть, они согласятся проводить ее в одно место… Она была так взволнована, что попросила сигарету – она, которая за всю жизнь не сделала ни одной затяжки, и вот, представьте себе, теперь ей захотелось курить. Нет, она ни в коем случае не собирается никого беспокоить, но ей так скучно, хочется встряхнуться, увидеть новые лица, снова почувствовать себя женщиной, то есть существом желающим и желанным, хочется, наконец, перестать быть тем, чем она была до сего дня: хозяйственным орудием, ломовой лошадью, половой тряпкой, корзиной, полной грязного, вонючего белья. Ей осточертело ждать, изводить себя – чего ради? Если ей не удастся изменить свою жизнь, она сойдет с ума. Она уже готова грызть ногти и выть от тоски. Стоит ей только услышать песню о любви, какое-нибудь болеро, вообще любую музыку, как у нее тут же наворачиваются слезы и она рыдает, словно героиня какой-нибудь радиопостановки или мыльной оперы. Каждая песня оставляет шрам на ее тусклой, бесцветной жизни. Ей не хватает ласки, не хватает жизни, не хватает…

– Петушка, дорогая, петушка тебе не хватает. Нельзя так жить, как ты живешь, без всякого сексуального стимула, – прервала ее Мечунга.

– Детоньке не хватает петушка, а может, курочки? Не-ет, если бы так – за чем дело стало, курочек тут хватает, – насмешливо заметила Пучунга.

Ей нужна только одна вещь – пойдемте туда, отгадайте куда – всего одна небольшая услуга, чтобы… чтобы они сегодня вечером сводили ее в… кабаре. В кабаре?! – воскликнули в унисон подруги. Ну тебя и бросает – вчера еще ходила как монашка, а сегодня на блядки потянуло! Кукита рассказала все: и о передаче по радио, и о предполагаемом имени своего предполагаемого возлюбленного, но главное – об удивительной истории Эдит Пиаф, почти такой же трагической, как и ее собственная. Сочетание стольких исключительных качеств в одной женщине, весьма невзрачной на вид, если верить диктору, пробудило в Куке желание расшевелить свой угаснувший было чувственный аппетит к окружающему миру. Подружки все поняли и сразу же согласились. В конце концов сами они за все эти восемь лет не пропустили ни одного вечера. Не было бара, ресторана, кафе или кабаре, завсегдатайшами которых они бы не считались, при этом их неизменным шофером оставался Иво, самый услужливый и самый незаменимый мужчина на всем нашем островке. С тех пор как Иво стал их любовником, он уже тысячу раз получал расчет и столько же – милостивое разрешение вернуться. И вот в тот самый момент, когда окончательно стемнело и на город спустилась ночь, ясная, во всем своем звездном великолепии (о эти звезды, я пишу о них во всех своих романах – ни на что не похожие, потрясающие, возвышенные, дивные, непревзойденные… ладно, ладно, перестаю занудствовать), так вот именно в этот самый момент, осиянный огнями первых светляков, трое дамочек вышли на улицу, расфуфыренные, как королевы карнавала. Иво уже поджидал на Аламеда-де-Паула в ослепительном новом «шевроле» последней модели. Он предпочитал хранить верность «шевроле», потому что однажды, решив попробовать «студебекер», пять раз подряд угодил в аварию, после чего дружки долго подкалывали его насчет «студебекеров», «студебакеров» и проч. В тот вечер Малекон показался Детке еще более обворожительным, чем восемь лет назад. Да, такая уж она, Гавана: чем больше по ней колесишь, тем больше любишь. Она никогда не надоедает и всякий раз кажется только прекраснее, потому что всякий раз тебя ждет новое приключение, новый обольстительный соблазн, от которого сердце тает, как сливочное мороженое. Даже обратившись в развалины, даже расставаясь с последней из своих иллюзий, Гавана всегда останется Гаваной. И если ты будешь бродить по ней, вчитываясь в книги, написанные в ее честь, где этот город появляется как некая кудесница, если вместо того, чтобы изучать Гавану, как то делал историк Эусебио Леаль, ты приласкаешь ее как усталую полуночницу, запутавшись в собственных сомнениях и долгах изгнанничества, с мукой невозможности, которая, согласно Лесаме Лиме, Маменькиному Сынку, и есть единственный стимул, – ты поймешь, что Гавана – это город, полный не только боли, но и ожидания любви.

В кабаре яблоку негде было упасть. Пришлось выждать какое-то время, пока чувства, жадно впитывающие все подряд, как пересохшая губка, не привыкнут к запаху рома и табачного дыма, дорогих духов и вульгарных дешевых одеколонов, не научатся различать переливы настоящих драгоценностей и смиряться с наглыми подделками, не смогут хорошенько разобраться, чем одна женщина лучше или хуже другой и почему при равных вырезах у одной грудь смотрится жалко, а у другой так и выпирает наружу. Следовало вникнуть в тонкую природу различий между капроновыми и шелковыми чулками, оценить мужские стрижки, ухоженность усов и подбородков, пахнущих «Олд Спайс» или «Роже Галле», обозреть галстуки, чтобы наконец подметить: человек двадцать из присутствующих носят в узле жемчужную заколку, кое у кого поблескивают крошечные, едва заметные бриллиантики, большинство же ходит с самым банальным зажимом, а то и вовсе ни с чем. Помимо этого нужно было самой какое-то время постоять на месте под встревоженными взглядами, чтобы приучить их к себе и успешно вписаться в пространство. Только так можно раствориться в этой смачной жизни, насыщенной музыкальным ритмом и желанием, которые единственно и составляют подлинное оправдание нашего бытия.

Едва подруги вошли в бар, как все взгляды обратились в их сторону. Учитывая, что Мечунга и Пучунга исправно посещали «Монмартр» и были здесь хорошо известны, публика буквально пожирала глазами Детку Куку, которой пришла в голову гениальная идея купить в «Конце века» отрез желтого гринсбона. Общеизвестно, что вообще-то гринсбон – материал для людей бедных, а желтый гринсбон служит символом обета, приносимого Богоматери Заступнице. Но в этом гринсбоне была своя изюминка, он выглядел совсем иначе. Желтая ткань имела яркий отлив и напоминала «тюленью кожу» цвета майорана. Кукита отнесла отрез к портнихе и уломала ее сшить приталенное платье с V-образным вырезом спереди, так чтобы почти вся грудь была открыта, и еще более смелым V-образным вырезом сзади, доходившим едва не до талии. Были там и специальные ленточки, которые не позволяли бретелькам соскальзывать с плеч. В этом-то платье Кукита Мартинес – просто конфетка! – и появилась в «Монмартре». Кроме того, на ногах ее красовались туфли на десятидюймовых каблуках, обшитые той же тканью, и тонкие кроваво-красные чулки со швом, на который так любят пялиться мужики, а талию стягивал широкий лаковый пояс. На плечи она накинула йорйе (знаю, знаю, что правильно надо говорить горжетка, но разве настоящий кубинец станет утруждать себя правильным произношением), ярко-желтый цвет которой местами переходил в блеклые тона, а с краю на ткани пестрела вышитая бабочка. На левом запястье Куки поблескивал браслет из дешевого золота с медальончиком Богородицы Милосердия. Серьги были как серьги, без особых затей, из золота той же пробы – крестная Мария Андрея в свое время хорошенько потрудилась над ними, чтобы они отводили сглаз и приносили счастье в любви. Пучунгита, как и в прошлый раз, ярко накрасила Куку, но легкая испарина уже проступила у той на лбу, над верхней губой и у крыльев носа. Достав кружевной платок, Детка вытерла свой молодой, а посему еще сладкий и пьянящий пот. Кукита дрожала как мокрая мышь, да и как не дрожать, когда столько мужских глаз исследует ее, и столько язвительных женских взглядов оценивает: тут было все – и зависть, и затаенное желание. Привыкнув немного к здешней толчее, она с облегчением улыбнулась, устроившись наконец – бывает же такое! – за тем же самым столиком, что и в ту незабываемую ночь. Теперь Кукита чувствовала себя на своем месте – так, словно все это было устроено ради нее, словно это она, а не Пиаф, была звездой на ночном небосклоне. Подруги заказали три мятных коктейля. Ни для кого не секрет, что мятный коктейль – это именно тот напиток, от которого в голове у женщины все моментально путается. Благодаря мяте, Кукита живо вспомнила сладостные испарения своего обожаемого мучителя. И ей тут же – вынь да положь – снова захотелось поцеловать его губы. Помимо Детки, еще один субъект в зале вызывал повышенное внимание буржуазной публики – с той лишь разницей, что экстравагантность Кукиты проистекала от недостатка средств, а экстравагантность этого знаменитого художника по имени Роберто Гарсия Йорк носила чисто художественный характер. О, каким прекрасным может быть безудержное расточительство, когда оно превращено в искусство! Художник был в черном фраке, черном цилиндре, а за спиной у него красовались два огромных ангельских крыла. Это была своего рода дань признания Марлен Дитрих и ее голубому ангелу. Подруга художника, француженка Жанин, была раздета под Жозефин Бейкер. Так что публика просто не могла не обращать на них внимания. Только один тип с тяжеловатыми, но обаятельными чертами лица полностью игнорировал пышный наряд художника. Раскосый, казавшийся меньше, чем был на самом деле, он сидел у стойки и не сводил с Детки неумолимого взгляда. Кукита приняла равнодушный вид и не поддалась гипнозу; не сделай она этого, сегодня, быть может, она жила бы в Лондоне замужем за одышливым и брюзгливым писателем – эмигрантом.