Иеромонах Дамаскин (Христенсен) - Не от мира сего

• Название: Не от мира сего
• Автор: Иеромонах Дамаскин (Христенсен)
• Издательство: Русский Паломник
• Жанр: Религия
• Год: 1995

---

Чрезмерное подвижническое усердие запрещалось в монастыре, дабы послушники не впали в прелесть, преувеличивая свои силы, но и простая монастырская дисциплина, отсутствие «удобств» служило хорошей проверкой силы духа послушников. Отец Серафим понимал, как трудно молодым людям отрешиться от привычной жизни своих сверстников в миру и встать на подлинно монашеский путь борения. Он писал: «Несмотря на то, что цель монашества — неотмирность, он существует в мире сем и, разумеется, отражает современную нам жизнь. Избалованные, самодовольные и себялюбивые юноши (а в основном приходят такие) тащат за собой весь мирской «багаж» отношения к жизни, привычки, что в свою очередь влияет на жизнь монастыря. Конечно, ополчаясь на них, можно свести на «нет» их влияние, но стоит дать послабление — и любой самый строгий монастырь незаметно, мало–помалу подпадет влиянию мира.

Истинное православное монашество по своей природе враждебно современному принципу «удобности». Монах постоянно в работе, он не дает себе поблажек, а жертвует собой, предает себя сердцем и душой горнему. В этом и состоит главное отличие от мирской жизни, основанной на принципах хилиазма (призыв облегчить, обустроить земное бытие человека). Сознательное предание себя борьбе с этими принципами и обычаями современной «удобной» жизни встречается ныне редко, да и не всегда это безопасно. Поэтому неудивительно, что сегодняшнее монашество слабо — оно отражает общую слабость Православия в современной жизни».

ВСЕХ ПРИЕЗЖАВШИХ отцы привечали с любовью и заботой, и как же огорчительно было для них, когда их воспитанники отрывались от истоков монашеской жизни, едва прикоснувшись! Многие поначалу были преисполнены самых серьезных намерений и успевали добиться немалого в скиту. Но «хоть дух силен, плоть немощна», и весь образ домонастырской жизни звал, тянул назад. Самих о. Серафима и о. Германа не поработила культура современной Америки, не раздавил мир сей. Но у каждого были на то свои причины: о. Серафим всегда чурался общества, пронизанного материализмом, а о. Герман детство провел в Германии, позже в заботах о матери и сестре ему было некогда искать личных удовольствий.

Один из послушников, соблазнившийся былой «хорошей» жизнью, покинул монастырь, никого не предупредив, оставив подрясник во дворе. Потом вернулся, покаялся. и снова убежал. Так повторялось не раз и не два. Отец Серафим жалел юношу. В летописи он отметил: «Сколь хрупка у молодых любовь к Православию и решимость не отступать!» И далее: «Сохрани наши послушники страх Божий в сердцах своих, решись они служить Богу невзирая ни на что — отошли бы все тяготы и искушения, и ничто бы не мешало им спасать свои души».

Отец Серафим всячески избегал роли «богоносного старца» в отношениях с молодыми послушниками, он знал, что нужно воспитать у них доверительное отношение и открытость в общении с духовным отцом. «Будущему монаху важно научиться не доверять собственным суждениям, — писал он, далее цитируя постановления киновитянам преп. Кассиана Римлянина. — «. Если хотим последовать евангельской заповеди и быть подражателями Апостола и всей первенствующей церкви, или Отцев, которые в наши времена последовали добродетелям и совершенству их, то не должны мы полагаться на свои мнения, обещая себе евангельское совершенство от этого холодного и жалкого состояния; но последуя стопам их, должны стараться не обманывать самих себя и так будем исполнять монастырское благочиние и постановления, чтобы нам отречься от этого мира»».

Этот монашеский принцип был испытан веками. И у себя в монастыре о. Серафим находил ему достаточно подтверждений. Отошедшим от этого правила было уже не суждено вернуться на монашескую стезю.

Показательный пример одного молодого человека, которого отцы привели к Православию. Посетив почти все православные монастыри в Америке, он приехал в Платину, вознамерившись провести там целый год. Через неделю он переменил свое решение и задумал поехать на Гавайи. Его усовестили, и он согласился задержаться еще немного, но сказал: «Я не отступлю от своего решения, на душе у меня покой». Отец Серафим увидел в этом наглядный пример слепоты и глухоты ко всему, кроме собственного «мнения», которое неизвестно откуда залетает в голову. Брат этот немало помог в типографии, но прошел месяц, и он отправился, куда и замышлял. В тот день дождь лил как из ведра. Юноша подошел к отцам и сказал: «Всё работаете? Ну–ну, это дело хорошее. А я хочу от жизни наслаждений». Вскоре он прислал письмо: «мнение» его о жизни на Гавайях оказалось ошибочным, никому он там был не нужен, заботы, докучавшие в монастыре, не оставили его и в миру. Отец Серафим вынужден был признать, что «можно подвести лошадь к воде, но заставить пить нельзя». Однако его заботило, что станет с душой его духовного чада. Оставалось только желать, чтобы Господь ниспослал ему «благотворные страдания». После принятия Православия брат этот был чист душой, полон идеалов. После «загула» в мире духовно переменился, что запечатлелось и в его облике. Отцы, приехавшие его встречать на конечную автобусную остановку, не узнали бывшего брата.

Описал о. Серафим и другой случай. Один из братий весьма преуспел на пути к монашеству. На Преображение после всенощной, после проникновенной проповеди о. Серафима, на вершине горы, он едва сумел спуститься — слезы радости застили глаза. «Да сохранит Господь в нем это доброе чувство, да не остынет сердце его», — записал о. Серафим. Не прошло и двух месяцев, как брат этот захандрил. Он пенял отцам, что те совершают службу неканонизированному святому (игум. Назарию Валаамскому), негодовал на богослужениях, которые раньше приводили дух в радость. Несколькими днями позже он и вовсе покинул монастырь. «Вот наглядный пример того, как стремление стать «мудрее мудрецов», самонадеянная критика приводят к утрате благодати Божией, — писал о. Серафим, — охладев духом, сей брат очень скоро увидел огромную разницу во взглядах своих и Братства и вернулся в мир. Кто там будет духовно наставлять его? Господи, научи нас вести брань с нашими сокрытыми страстями и пребывать в страхе!»

Но и в миру отошедшие братия не преуспели в духовности, как убедились отцы. Один из «блудных сынов» напомнил о. Серафиму бесплодную смоковницу. «Господи! Сподоби нас принести плоды, а не терять зеленые листья!» — молил о. Серафим.

Он понимал, что упование на собственное мнение — результат глухоты и слепоты к воле Божией. Достаточно смиренно размыслить над обстоятельствами жизни, и сразу увидится воля свыше, нужно только вооружить глаза верой. Например, проскитавшись две недели, один из братии вернулся в монастырь, голодный и холодный. Отец Серафим подметил: «Накануне его ухода мы читали Евангелие: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен для Царствия Божия» (Лк. 9:62). А накануне возвращения — притчу о блудном сыне».

Святоотеческое правило — не обольщаться собственным мнением — полезно не только монахам. Однажды, когда за трапезой сидело 19 человек (православных священников и мирян), о. Серафим заметил, «сколь различны их духовная направленность и заботы. И сколь безрадостна судьба тех, кто уповает на свои силы. Только те, кто не думает о своей «умудренности», а мнение свое полагает недостаточным, могут надеяться на духовный расцвет».

ОТЕЦ СЕРАФИМ, прожив плечом к плечу с о. Германом не один год, придавал огромное значение единению душ, и как трудно ему было принимать тех, кого это вообще не трогало. Сам он не жалел себя в работе, и до чего ж невыносимо ему было наблюдать праздность и суесловие братии, ждущих, что кто‑то придет и распорядится, что им делать дальше. Еще хуже того, когда они вдруг затевали мелочные — даже и не по монашеским меркам — споры. Однажды, услышав, как «старший» брат громогласно выговаривает Феофилу за то, что тот, чистя зубы, «истратил много талой воды», о. Серафим сказал, что подобные стычки «порождают разрушительный дух». О том же говорил авва Дорофей, наставлявший земляков — монахов–египтян:

«Каждый из нас оставил, что имел; имевший великое, и имевший что‑нибудь, и тот оставил, что имел, каждый по силе своей. И приходя в монастырь, маловажными вещами исполняем пристрастие наше (в нашем случае — талая вода). Однако мы не должны так делать: но как мы отреклись от мира и вещей его, так должны отречься и от самого пристрастия к вещам и знать, в чём состоит сие отречение, и зачем мы пришли в монастырь, и что значит одеяние, в которое мы облеклись; должны сообразоваться с ним подвизаться, подобно Отцам нашим». Чтобы добиться единодушия в монастыре, нужно, чтобы братия видели перспективу общего дела, верили в общую цель и четко ее представляли, радовались возможности работать ради нее на любом поприще. Противоположность этому — «своекоштное» монашество, неправильное по форме объединение людей без общей цели, где всякий делает, что ему вздумается, живут этакими старыми девами и холостяками. Об одном из искавших такого прибежища о. Серафим писал с болью сердца: «Он просто ищет теплый уголок, где бы ему не мешали, где он мог бы жить своей жизнью. Послушание для него — чисто внешнее, и только в необходимых рамках, дабы не пошатнуть сове маленькое благополучие, не прикипая сердцем к делам Братства. Сейчас уже очевидно, что его цели расходятся с нашими, но он пока держится за нас душевной привязанностью. Нам претит мысль отсылать его прочь, чтобы искал себе истинных единомышленников (хотя, очевидно, он их не найдет), но не хочется и тащить такой «балласт», требуя от него, что он должен исполнять добровольно. Его выходки порой донельзя опустошают меня и о. Германа, ибо он ставит под сомнение всю нашу жизнь, толком не поняв и не оценив ее. Да, эта жизнь трудна, требует великого борения, невероятной душевной чуткости и напряжения — ее легко порушить».