Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

• Название: Смотрящие вперед
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Жанр: История

---

- Сколько вам лет? - спросил Глеб у сестры.

- Скоро девятнадцать будет...

- Неужели вы мечтаете только о стройках, о дамбах... А о любви - яркой, властной, красивой любви? Все девушки о ней грезят, не так ли?

У него чуть дрогнули словно точеные ноздри, в колючих синих глазах, устремленных на сестру, зажглись золотистые искорки, они вспыхивали и гасли. Все же Глеб был очень хорош собою, надо признать это беспристрастно. Только уж очень у него была длинная шея - как у гусака.

Лиза вспыхнула, но не от слов, а от его взгляда. А я вдруг совершенно точно осознал, что этот парень мне не нравится, хоть он и летчик. Должно быть, я взглянул на него не очень ласково, но лишь Филипп перехватил мой взгляд, Глеб на меня не посмотрел за весь вечер.

Филипп молчал. Может, и он ожидал от Лизы ответа на этот вопрос.

- Видите, я угадал! - торжествовал Глеб.

Лиза чуть выпрямилась и покачала головой.

- И угадали и нет. Скажите, вы читали о путешествии Черской - жены великого исследователя Сибири Ивана Дементьевича Черского?

- Ну и что? - торопил Глеб.

- Мавра Павловна была другом и помощницей мужа во всех его экспедициях, трудах, испытаниях. Она вместе с мужем и двенадцатилетним сыном Сашей пересекла непроходимые до того горы - между реками Индигиркой и Колымой... Белым пятном на карте Севера были места, по которым они прошли. Теперь этот горный хребет носит имя Черского. Всегда вместе по трудным и темным дорогам. Они плыли по Колыме, муж ее умирал, а она выполняла все научные наблюдения, какие надо, заботилась о больном и о ребенке. Мавра Павловна думала, что не переживет смерть мужа, так она его любила... За то любила, что он поднял ее до подвига...

Простая малограмотная девушка... Что бы ей досталось в удел, не встреть она ссыльного ученого Ивана Черского? Он сам и образование ей дал и повел за собою. Но ведь и он, слабый, больной, без нее давно бы пал духом. Это она, сильная русская женщина, поддержала его.

Когда у мужа началась агония, Мавра Павловна стала учить мальчика, как поступить с бумагами и коллекциями, если и она умрет. Черский сказал: "Саша, слушай и исполняй..." С этими словами он умер. Но Мавра Черская все вынесла и довела экспедицию до конца. Вот. Мне бы хотелось стать такой женщиной, как эта Черская. О такой любви я мечтаю.

Лиза опять смутилась. Может, испугалась, что слова ее примут за хвастовство?

- Конечно, теперь и без мужа можно идти в экспедицию, если окончишь университет,-тихо добавила она.- Но мы заговорили о любви...

- Женщины любят сильных, неудачников они презирают,- с горечью сказал Глеб. Оживление его погасло, как и золотые искорки в глазах.

- Черский был слаб, чахоточный даже, но любовь замечательной женщины сделала его сильным,- живо возразил Мальшет.

- Он был силен духом, тем и покорил ее! - Глеб нервно поднялся с места и заходил по комнате, натыкаясь на мебель.- Знаете, что сказал мой отец, когда я добился своей цели? Он сказал: "Научить летать можно и медведя. Весь вопрос - долго ли он будет летать". Как видите, он был прав. Второй раз замертво вцепиться с штурвал...

- Очень прошу, Глеб, не впадай в истерику,- насупившись, попросил Мальшет.

Глеб обиделся и замолк.

Мы с Лизой еще не убрали со стола, как послышалось фырчание мотора. Фома подвез на своем мотоцикле закутанного до самых глаз Ивана Владимировича.

Охи да ахи, восклицания, знакомства, я снова поставил самовар. Теперь поили и кормили вновь прибывших, а мы так, за компанию, выпили по стаканчику. Раскрасневшийся от ветра Фома, в морской суконной куртке и фуражке, очень обрадовался Мальшету, но испугался, увидев на его голове окровавленный бинт.

- Ничего особенного, можно уже снять,- сконфузился Мальшет. Он хотел содрать бинт, но мы запротестовали.

Мальшет объяснил Ивану Владимировичу, почему он очутился здесь: хотел познакомиться с автором труда о климате Каспия. Иван Владимирович очень сдержанно, как он всегда вел себя с малознакомыми людьми, пожал ему руку. Впрочем, он уже много слышал о Мальшете, читал его статьи в специальных и популярных журналах.

Разговор не вязался. Иван Владимирович устал с дороги и скоро ушел спать, извинившись перед всеми. Фома угрюмо разглядывал летчика: чем-то он его поразил.

Я стал мыть посуду, Лиза осторожно, чтоб не запачкать нового платья, вытирала ее чистым полотенцем.

- Думаю, что устали, и спать пора давно - такое пережить сегодня,обратилась она к потерпевшим крушение.

Фома поспешно поднялся и стал прощаться. Я вышел его проводить. Луна безмятежно плыла в вышине, озаряя холмы и море.

- Может, останешься ночевать,- нерешительно пригласил я,- постелю на полу... А? Вместе ляжем. Ехать далеко.

- Спасибо. На мотоцикле скоро. Откуда они взялись... вдруг?

Я еще раз объяснил ему все. Фома чего-то долго размышлял.

- Чей же сын... этот Глеб Львов? Однофамилец или...

Я так и ахнул: как же до меня не дошло? Слишком я обрадовался Мальшету и ничего не соображал. Конечно, Глеб Павлович Львов - сын профессора Львова, климатолога и географа...

- Его сын? - шепотом допрашивал Фома. Кулаки его угрожающе сжались.

Я просто, что называется, обалдел. Неужели Иван Владимирович узнал Глеба и оттого был так сдержан и скоро ушел к себе? Ну да! Как же я-то был так недогадлив? И сестра тоже...

- Глеб ни при чем,- стал я торопливо доказывать Фоме,- он сам пострадал от отца. Даже мачеха была к нему добрее, чем этот родной отец.

- Мачеха... Ты говоришь о моей матери? Она была к нему добра... к своему новому сыну? Зато меня она бросила...

У меня просто руки опустились и язык стал ватным.

- Яблочко от яблони недалеко падает,- сумрачно сказал Фома и, повозившись немного с мотором, уехал.

Я стоял на крыльце, пока не замерз. Наконец вошел в дом. Лиза, уже в стареньком платьице, ставила на завтра блины. Глеба она уложила на диване в столовой, Мальшета на моей постели. Я хотел все рассказать Лизе, но вдруг подумал, что она может потом не уснуть всю ночь, и промолчал.

Я устроился в кухне на сундуке, подстелив под себя бараний тулуп Ивана Владимировича. Когда Лиза наконец потушила свет, Мальшет уже похрапывал, растянувшись во весь рост на моей койке, которая явно была ему коротка: ноги просунулись сквозь прутья спинки. Скоро уснула и сестра, нахлопотавшись за день. Но я попял, что мне сегодня не уснуть. Я был просто подавлен.

Всю эту ночь - ох и долго же она длилась! -я думал на разные лады о величайшем негодяе, который только существовал, о Павле Дмитриевиче Львове и о его сыне.

Подушка нестерпимо нагревалась, и я с досадой то и дело переворачивал ее. Луна заглядывала в окна, принося с собой какую-то тревогу, беспокойство. Все давно спали, я один, наверное, так мучился. Все же и я стал понемногу поддаваться дремоте, как вдруг скрипнула половица. Я с усилием раскрыл слипающиеся глаза. Львов, совершенно одетый - или он и не раздевался,прошел мимо меня, стараясь ступать как можно тише. Он еще не вышел в сени, как на меня навалился сон. Не знаю, сколько я спал - девять, пятнадцать минут, полчаса,- разбудил меня беспокойный толчок сердца, сна как не бывало. "А вдруг он повесится?" - подумал я. Наскоро одевшись, я заглянул в столовую. Диван был пуст.

Я вышел во двор. Глеба нигде не было. Смущенный, я обошел дом, заглянул в сарай - везде пустынно и тихо. Ветер шевельнул веревку, протянутую через двор, словно взял рукой и потряс. Луна плыла так же высоко, но уже побледнела. На востоке пробивалась слабая заря, без румянца. Я вышел на дорогу и остановился. Где же ему быть? Может, у разбитого самолета?

Не раздумывая, я бросился туда, как вдруг увидел идущих мне навстречу Фому и Глеба. Они шли рядом и о чем-то говорили. Увидев меня, нисколько не удивились.

- Какая странная ночь... Ты знаешь, Яша, кого я нашел? Сына моей мачехи...- сообщил мне Львов как-то чересчур радостно. Лицо его сияло, словно он встретил родного брата, которого разыскивал годами, а ведь еще вчера - я был уверен в этом - он и не вспоминал о Фоме.

Фома вел себя сдержанно и, казалось, не особенно доверял этой радости. Не потому, что думал, будто Глеб притворяется, а просто считал, что радость эта непрочная, мимолетная.

- Я теперь буду постоянно навещать тебя в Бурунном. Какая неожиданность, что мы встретились у самолета,- быстро и весело говорил Глеб.- И ты теперь, когда будешь в Москве, останавливайся только у нас. Аграфена-то Гордеевна как будет рада! У меня ведь там отдельная комната, так и числится за мной. Можешь всегда приехать и жить у меня.

- Да я найду, где остановиться,- нехотя возразил Фома.

- Нет, только у нас, у нас... Ведь это твоя родная мать, хоть и не желала знать тебя и не писала.

- Писала она... только я редко отвечал. Отец-то совсем не переписывался, а мне не запрещал писать.

- Как - писала? - Глеб почему-то ужасно был поражен и словно недоволен этим.- Будем теперь все вместе жить...- пробормотал он. Это была такая явная чушь, что я просто поразился.