Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

• Название: Смотрящие вперед
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Жанр: История

---

- Отец-то твой... Павел Дмитриевич будет против...- лукаво протянул Фома.

- Ничего не против, он уж не такой плохой человек, крупный ученый...

Глеб начал было расписывать, какой у него отец, но я, не выдержав, перебил и спросил Фому, как они встретились. Фома с готовностью рассказал.

Он проехал километра три, когда вспомнил, что завтра выходной день. Почувствовав себя свободным, тут же вернулся назад, но войти к нам не осмелился - свет уже погасили. Решил походить до рассвета, а утром помочь летчикам, если им понадобится помощь. Луна светила ярко, и ему пришла мысль пойти посмотреть на самолет (мотоцикл он поставил возле метеоплощадки). Самолет нашел легко и долго осматривал его, зажигая спички. А потом смотрит - летчик идет.

Мы уселись на крыльце. Глеб заявил, что спать не хочет и, если мы не возражаем, будем разговаривать, пока не взойдет солнце. Фома и Глеб тотчас закурили, каждый свои папиросы. Говорил один Глеб. О себе - случаи всякие из своей летной жизни.

Утром Глеб уехал, простившись со всеми довольно сухо. Только Лизе очень долго жал руку, пока она ее не отдернула. Мальшет задержался на пару дней. Ему надо было убедить Ивана Владимировича написать статью о Каспии для "Известий", и тот обещал. Кажется, Филипп ему понравился.

Эти два дня промелькнули очень быстро. Лиза разрешила мне не ходить в школу, но у меня и без школы хлопот был полон рот.

В этот приезд -Мальшета мне так и не довелось поговорить с ним по душам. То он часами спорил с Иваном Владимировичем о каких-то тектонических нарушениях, продуктивной толще, сураханской свите, антиклинальных складках, сейшевых течениях - просто ничего нельзя было понять, будто не на русском языке они говорили. То уходил искать с Лизой следы эоловых наносов. Уж берега-то я знал получше сестры, но из-за всей этой "тарабарщины" чувствовал себя таким дураком, что мне оставалось только идти на кухню ставить самовар и жарить рыбу для прокормления всей ученой компании. А я-то думал, что уже много знаю-все-таки десятиклассник!

Когда Мальшет уехал, обещав на этот раз писать регулярно, сразу стало слишком тихо и пустынно, будто наша метеорологическая станция была не в девяти километрах от веселого рабочего поселка, а на необитаемом острове.

Уезжая, Мальшет оставил крохотную, как уголек, надежду, которая сразу стала разгораться. Он сказал:

- Я теперь еду в Москву и буду настойчиво требовать создания Каспийской экспедиции по трассе будущей дамбы. Она пройдет от вашего Бурунного... Понадобится человека четыре рабочих, желательно с образованием, чтоб они могли при случае помочь в научных наблюдениях. Подобрать подходящих людей мы поручим Яше - ему и карты в руки... Если он, конечно, не против.- И он улыбнулся своей мальшетовской улыбкой, глянув на меня.

Еще бы, я да не хотел! Меня просто распирало всего от гордости и счастья. С того момента я начал бредить этой экспедицией. Мысленно я тотчас подобрал людей: Лиза, Фома, Ефимка и, разумеется, я сам. В их согласии я не сомневался - какой же нормальный человек откажется от участия в экспедиции?

Сестра, как всегда, словно прочла мои мысли.

- А школа? - спросила она грустно.

- Можно договориться с директором и сдать выпускные экзамены осенью...

- А если так не разрешается?

- Тогда будем заканчивать заочно. Такой случай не всегда подвернется.

...Как-то сразу легла зима, и море замерзло до самого горизонта огромная ледяная пустыня, блистающая днем на солнце и ночью при лунном озарении триллионами алмазных искр. Только темные снежные тучи, наползающие из-за моря, как лава, одни могли гасить этот ослепительный блеск.

Каждое утро, еще впотьмах, мне приходилось идти с ломом расширять замерзшую прорубь, в которой Лиза определяла температуру воды. Откровенно говоря, и эта зима была далеко не легкой - много работы, много учебников, которые надо одолеть, утомительное хождение пешком в Бурунный и обратно, к тому же морозы и ветры.

Кроме того, я ввязался в борьбу с Павлушкой Рыжовым - я упоминал о нем в начале моих записок. Целую длиннющую повесть из школьной жизни можно было бы написать о нашей борьбе с Павлушкой... Но я бы тогда, как говорится, отвлекся от своей темы. Скажу коротко: это именно я сумел добиться, что ребята категорически отказались выбирать на какую бы то ни было общественную должность Павлушку.

Учителя упорно его выдвигали (кроме нашего географа, классного руководителя Афанасия Афанасьевича- он-то его раньше всех раскусил), а мы еще упорнее давали ему отвод. Один раз произошел просто скандал. На торжественном заседании в день празднования Октябрьской революции Рыжова опять выдвинули в президиум, не поставив в известность ни одного из нас.

Павлушка, задрав нос, прошествовал на сцену - его хлебом не корми, была бы возможность поважничать. Ребята разволновались и стали кричать:

- Долой Рыжова!

Здесь же в первом ряду сидел его отец - директор рыбозавода, такой же пухлый, белесый и рыхлый, как и Павлушка. Наш школьный директор, должно быть, почувствовал себя неловко и, желая замять инцидент, хотел объявить заседание открытым. Но я встал и потребовал вывести Павлушку из президиума на том основании. что мы его не уважаем.

Это был настоящий скандал, и Рыжову-сыну пришлось уйти. Потом эту историю разбирали и на педсовете, и на бюро, и на комсомольском, и на классном собраниях. Меня вызвали на педсовет и задали вопрос: как я лично отношусь к своему товарищу и однокласснику Павлу Рыжову.

Я, не задумываясь, выпалил, что терпеть его не могу! Учителя переглянулись и спрашивают:

- За что?

Я ответил, как и думал на самом деле, что он плохой комсомолец. Что лучше быть хорошим, честным беспартийным, чем плохим комсомольцем. Плох же он тем, что краснобай. Ему ничего не стоит к месту и не к месту употреблять такие великие слова, как Родина, партия, коммунизм, космос, спутники, комсомол. Но на самом деле он не чувствует ни космоса, ни коммунизма ничего! От частого употребления слова эти для него стерлись, как хорошая, но затасканная песня, и ровно ничего не значат. Он говорит одно, а делает другое. Вернее, он ничего не делает, а только говорит. Небось когда мы сажали пришкольный сад или вместе с ловцами-комсомольцами работали на строительстве клуба, Павлушка палец о палец не ударил. А на Первое мая вышел на трибуну "от учеников", хотя мы его не уполномочивали, и сказал:

"Мы построили клуб!"

И потом, он лицемер: перед учителями один, а перед нами совсем другой. И, наконец, самое в нем отвратительное, что он с пеленок властолюбив и любит распоряжаться. Ну, а мы не дураки и не дадим ему такой возможности...

Афанасий Афанасьевич, который до того смотрел в пол,встал и при мне говорит:

- Очень точная характеристика. Молодец, Ефремов! Оставайся таким принципиальным навсегда.

А кое-кто из учителей рассердился, зачем он при мне это сказал. Ну, вот и все. Мы побороли!.. Только какое-то предчувствие говорит мне, что с Павлушкой нам придется бороться всю жизнь.

Приходили письма. Глеб писал Лизе - не знаю что, не читал. Мальшет нам обоим, коротко, с "гулькин нос", и больше спрашивал, чем сообщал. С Иваном Владимировичем у них шла обширная переписка, на том же тарабарском наречии: "брекчированные доломиты гокракско-спириалисового возраста". Если это перевести на русский язык, следовало понимать, что денег на экспедицию не дают...

Приходили письма и для меня лично. Писала Марфа - дочь заслуженной артистки Оленевой. Она прислала свою фотографию. Никогда я не видел таких глаз, такого рта - какое-то совсем особенное выражение. Она неизмеримо красивее Лизы и, судя по письмам, необыкновенно умна. Увлекается плаваньем, греблей и фехтованием на рапире. Я сам сделал модель парусной шхуны (Иван Владимирович только консультировал), вроде той, что нам подарил Турышев, и послал ей на память. Яхту я назвал "Марфа" - написал масляной краской на борту.

Всю весну мы очень много с Лизой зубрили - до обалдения. Только раз и устроили себе праздник, когда вышла из печати книга Ивана Владимировича "Проблема Каспия". Выпили за круглым столом шампанского и от всей души поздравили нашего милого старика. Жаль, что не было Фомы, он охотился на тюленей. Было очень весело. Иван Владимирович подарил нам по экземпляру своей книги с автографом.

Экзамены мы выдержали успешно. Лиза на четыре и пять, я на одни пятерки. Был выпускной бал (мне почему-то взгрустнулось на этом вечере). Лиза надела наконец по назначению свое новое платье, то, серебристое в поперечную полоску. Такое точно платье есть и у Марфы...

Мы окончили десятилетку, но как-то не верилось. Значит, всё, и мы уже взрослые... А школа, как и детство, уже прошлое. Нам выдали аттестат зрелости. Теперь от нас ждали больших свершений от каждого. Потому что это была эпоха больших свершений. Шел первый год семилетки. Он начался запуском космической ракеты. В доках спешно отстраивали атомный ледокол. Турбины электростанций работали на атомном топливе. В газетах писали: "Символом нашей эпохи стали космическая ракета и окруженное орбитами электронов ядро атома". Символом нашей эпохи стал человек,