Ваграм Мартиросян - Глупый человек

• Название: Глупый человек
• Автор: Ваграм Мартиросян
• Издательство: Журнал «Дружба народов»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012

---

И я попытался вновь пойти к Богу. Выйдя из дому, на сей раз пошел не в сторону Арагаца, а в противоположном направлении, к автостанции, купил там билет, сел на автобус Ереван — Гюмри, который попросил остановить точно на том месте, на котором в прошлый раз прервал свой путь. Но тут же свернул с шоссе. Часа три-четыре поднимался, обходя все поселения. Я понятия не имел — на Арагаце ли Бог или где еще. Но тут мне был дан обнадеживающий знак: я уже почти выбрался из глубокого ущелья, когда увидел, что по левую сторону, у самого обрыва, на плоском каменном пригорке танцует индус. Он был высокий, полноватый, как-то по-женски или бесполо, что ли, полноватый, с широкой, почти квадратной улыбкой, с подкрашенными глазами и губами, в традиционном национальном костюме, с браслетами на босых ногах, и позвякивание крупных бусин на этих браслетах было почти единственным музыкальным сопровождением его танца, не считая неизвестно откуда доносившегося слабого бренчания какого-то неведомого инструмента. Было видно, что индус — танцовщик искусный, но сам танец напоминал беспорядочное размахивание руками, как если бы человек потерял голову от радости.

«Тарана — экстаз, стихийный всплеск разрастающейся радости, ритмическое выражение ликования и восторга, — закончив танец и откланиваясь, запыхавшись, сказал индус на плохом английском, благодаря чему я его и понял. — Этим танцем артист пытается передать сокровенные чувства человеческого сердца — любовь, радость и упоение. Тарана в такте Тинтала строится по звукоряду Вриндабана Саранга Раги… Я человек чувствительный и глубоко тронут оказанным приемом».

Будучи единственным зрителем, я ничего такого ему не оказывал. Но, тем не менее, досмотрел танец до конца, и — надо отдать должное — танец действительно был восхитителен. В особенности когда индус принялся крутиться вокруг своей оси с такой быстротой, что казалось, будто улыбка его неподвижна, а движется только тело.

— Мы же христиане, что индусу до нашего Бога?

— Разве Бог не един для всех? Впрочем, зрелище танцующего в горах Армении индуса поразило и меня. Я невольно стал озираться по сторонам, чтоб отыскать танцующих европейцев — раз уж мы индоевропейцы и индус уже имеется. Однако справа ничего не было, одни каменные глыбы. Я решил, что уже покидаю реальность и приближаюсь к Богу. Танец индуса околдовал меня, но уже темнело, и я продолжил свой путь. Не успел индус скрыться из виду, как на вершине ближайшей скалы я увидел Смерть.

— Вам не следовало садиться в автобус. Сейчас ведь все только маршрутками пользуются. Автобусы еле ползут, и садятся в них только те, кому сходить по пути, в каком-нибудь селе. Вот она и догадалась, что вы вовсе не в Гюмри едете.

Я поднял голову и уставился в потолок — к чему я все это ей рассказываю?

— Ну, продолжайте, продолжайте, не молчите, — сказала она.

— Я бежал, падая и поднимаясь, скатываясь со склонов и прыгая со скалы на скалу. Я уже задыхался, когда оглянулся и увидел, что вокруг никого нет. Из-под камня бил родник, я припал к нему и стал пить — вода была холодная, живительная. Потом оглядел себя с ног до головы — ни ран, ни царапин, даже брюки целехоньки, хоть раза два по ходу дела я слышал, как трещит ткань. Вдруг кто-то похлопал меня по спине. Обернулся — Смерть. Она приблизила ко мне свое лицо. Меня охватил ужас, я отвел взгляд… Но мы стояли не шелохнувшись так долго, что я не выдержал и взглянул на нее. Что сказать? Это было не так уж и страшно, потому что ничего, собственно, не было: вместо глаз у нее была пустота. Я ждал неминуемого, гадая, как и куда она меня потащит. Но она вдруг воскликнула…

Я запнулся.

— И что потом? Да рассказывайте же, я не буду вас прерывать. Правда.

— Смерть воскликнула:

«Тьфу на тебя, черт лысый… Это ж надо так… Ты погляди!».

Я решил, что она вздумала втянуть меня в беседу, и не проронил ни слова. Но тут она такое сказала, что поди промолчи…

«Так ты же помер. Помер, а в списках моих не значишься».

«Наверное, только что умер», — отозвался я.

«Да нет, лет уж десять будет».

«Может, я умер как поэт, поэты ведь живут недолго, а как прозаик еще жив?».

«Нечего себя тешить, это раньше поэты недолго жили, а нынче — жди, как же…».

«Зря тебе кажется, что все-то ты знаешь. Прозаики живут шестьдесят семь и три десятых года, а поэты — пятьдесят восемь и четыре десятых, это данные „Нью-Йорк таймс“. Я и дату помню: от двадцать четвертого апреля».

«Какого года?».

«Этого».

«Вряд ли американская статистика применима к армянским поэтам, но даже если ты и прав, то ты до этих пятидесяти восьми и четырех десятых все равно годков пятнадцать не дотянул».

«Может, я умер как советский человек, но воскрес как гражданин свободной Армении?».

«Как советский человек ты не умер».

«Значит, я умер как человек, а как гражданин еще живу».

Она повернулась, чтобы уйти.

«Погоди, — окликнул я ее, — я могу привести и другие подтверждения того, что мог попасть в число мертвых… хоть и жив».

Никаких подтверждений у меня, собственно, не было, просто мне стало как-то обидно: что если Смерть уйдет, а Бога я так и не найду? Я подумал, что, может, стоит упомянуть опухоль, которая около двух лет назад выросла у меня на левом боку? Но мерзавка точно читала мои мысли.

«Нет у тебя никаких подтверждений. То, что выросло у тебя на боку, — обыкновенный жировик, доброкачественный, к тому же он уже рассасывается. Меня не проведешь».

Она повернулась и ушла.

Всего этого я девушке не рассказал.

— В общем, мы расстались.

— Но вы же сказали, что она что-то воскликнула.

— Воскликнула: «Э-ээ…», потом повернулась и ушла. Видимо, просто хотела показать, что от нее не убежишь, — промямлил я.

— Какая невероятная история!

Вдруг какая-то женщина средних лет встала со своего места, быстро подошла к двери в глубине пещеры, дверь отворилась, и женщину втянуло внутрь.

Мы с девушкой переглянулись.

— Оттуда же никто не выходил, — сказала она испуганно.

Если она ждала, что я ей что-то объясню, то напрасно — я понятия не имел, что происходило внутри.

Какое-то время мы сидели молча. Черты ее лица нравились мне все больше и больше.

— А почему вы решили подняться на Арагац, если не были уверены в том, что Бог здесь?

— А куда еще мне было подниматься? Был период, когда я думал, что Он в Норвегии. Страна, о которой ничего не говорится в новостях, а значит, там спокойствие и достаток. Но потом я подумал, что стоит немного вникнуть — и станет ясно, что… Страны, они ведь как яйца: снаружи и не поймешь — сырые они, вареные или тухлые. Уж не знаю, мое это уравнение или кто другой придумал, но это правда.

Я хотел сказать — «сравнение». Что это со мной творится?

— Ясно, — произнесла девушка безразличным тоном, — но какое это имеет отношение к Арагацу?

— Ну, первым делом я подумал об Арарате. Но гора-то, как известно, в Турции. Вот и остался Арагац.

Было очевидно, что мой ответ ее не удовлетворил, но добавить мне было нечего.

— Ну а ты? — я сообразил, что надо бы поинтересоваться и ею. — Ты знала заранее место, где обретается Бог?

— Конечно. Я пошла в церковь, зашла к священнику в исповедальню и сказала, что у меня к Богу есть огромная просьба, но я хочу обратиться к Нему лично, чтобы быть уверенной, что Он ее исполнит. Священник пытался меня отговорить, но, когда увидел, что это бесполезно, все подробно объяснил. Правда, все произошло не так быстро. Все, кого я ни спрашивала, либо прикидывались, что ничего не знают, либо лукавили, чего-то недоговаривали. Я поднялась со стороны Бюракана, даже в поселок зашла. В местном магазинчике ко мне подошла какая-то бабка, уборщица, наверное, впрочем, по вашим описаниям очень напоминавшая ту старуху, которая повстречалась вам. Ну, и говорит мне: мол, доселе ни змея на брюхе своем не доползала, ни птица на крылах своих не долетала, сяк же ты, девочка, сюда добрела?

— Сяк? — переспросил я.

— Да, «сяк». «Сяк ты сюда добрела? Или тебе сам черт не брат?» Я говорю: бабуль, мы здесь еще прошлым летом отдыхали. Но она сказала, что не помнит такого. И вообще не помнит, чтобы после смерти Виктора Амбарцумяна кто чужой на летние каникулы в Бюракан поднимался, тем более молодая девка. Я спросила у нее — какие дороги отходят от сельской площади. Она говорит: «Одна в Тифлис ведет, другая — в Ереван, ну а третья — гедан-гялмаз». Ну, я сразу смекнула, что она-то мне и нужна.

— «Гедан-гялмаз» по-турецки значит ушедший не воротится.

— Еще старуха предупредила меня, чтобы я остерегалась закусочной «Хаш на высоте 3250 м», там, мол, кругом полно пьяных мужиков. Ну, я ее и обошла за версту. Только, что самое противное, из-за этого мне пришлось идти по наполовину подтаявшему снегу. Никогда не знаешь — удастся сделать еще один шаг или провалишься по пояс. Хорошо еще, я набрела на родник, выпила воды — и усталость как рукой сняло. Погодите-ка, что значит «ушедший не воротится»? Наш священник ничего такого не говорил. Я передам Богу свою просьбу и вернусь в Ереван.