Александр Богданов - Приключения одной философской школы

• Название: Приключения одной философской школы
• Автор: Александр Богданов
• Издательство: Знание
• Жанр: Философия
• Год: 1908

Предлагаемая читателю книга выдающегося отечественного философа и политического деятеля А. А. Богданова содержит критику идей философской школы Г. В. Плеханова. В работе представлена систематическая картина философской деятельности школы. Автор анализирует взгляды руководителя школы и ее основных представителей — Л. Ортодокс, Н. Рахметова, А. Деборина и других, показывает расхождения учителя и учеников по тем или иным вопросам мировоззрения. Освещается борьба школы Плеханова с эмпириокритицистами, эмпириомонистами и махистами.

Для полноты понимания текста необходимо отметить, что Н. Бельтов — это псевдоним Г. Плеханова.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Не нашлось бы, конечно, у Маркса и Энгельса также тех методов критики, которые применяются «школой» к махизму и эмпириомонизму. И вместе с тем, неожиданно для доверчивого читателя, оказалось бы, что одни и те же крупные литературно-философские явления очень различно оцениваются мировыми учителями и — российской школой. Так, Дицгена Плеханов рассматривает, как мыслителя довольно слабого, в философии малообразованного, и впадающего иногда даже в криминальное сходство с «г. Богдановым»; Н. Рах-ов говорит о Дицгене, как философе «идеалистически настроенном и немного наивном» (стр. 41 брошюры). А Энгельс говорит о Дицгене, как о философе, открывшем материалистическую диалектику независимо не только от Маркса и Энгельса, но и от Гегеля… («Л. Фейербах»)[13].

Я, впрочем, не думаю, чтобы Маркс и Энгельс были во всем и вполне согласны с Дицгеном. Но для них всего дороже была общая и основная линия работы. Частичные же разногласия они, если бы нашли время, конечно, выяснили бы путем критики Дицгена, — но только путем критики по существу, а не посредством «определения» Дицгена эпитетами.

Во всяком случае, над философией пролетариата работа необходима, — не только потому, что Маркс и Энгельс не успели достаточно полно ее формулировать, но и потому, что накопляется новый научный материал, который должен быть учтен философией. Может ли остаться без влияния на нее, напр., та великая научно-техническая революция, которая идет на наших глазах? И традиция Маркса-Энгельса должна быть дорога нам не как буква, но как дух…

Отношение их к нынешней философской, как и всякой иной марксистской работе я представляю себе, в образной форме, так:

Жили среди человечества два могучих кузнеца, и искали, где применить свою великую силу. Увидали они что поднимается новая армия, которой предстоят гигантские битвы и невиданные победы. И стали они в ряды этой армии, чтобы ковать для нее оружие. Ковали они мощно и неустанно, как никто, никогда на земле. Разлетались ослепительные искры из-под тяжелых молотов, дробилось все, что негодно и непрочно, и выходила из рук оружейников сверкающая и режущая, надежная сталь. Не все успели они выковать, что армии надо; закону времени подчинены были и они, пришлось и им в свой черед сойти в могилу. Но умирая, не боялись они за свое дело, знали, что продолжат его другие; и если не будет таких сильных, как они, то заменят личную силу коллективной работой. И был завет двух оружейников товарищам; не жалейте о нас и не считайте себя слабее без нас; но идите вперед, и вы выполните то, чего мы не успели. Не бойтесь за будущее, верьте в свое дело, и не смущайтесь ошибками, которые неизбежны. Все будет тогда сделано в свое время; лишь бы кипела борьба и работа, и не было в ней ни остановки, ни примирения, и разгоралось бы в ней ярче и ярче великое пламя общей любви и общей ненависти пролетариата.

Этот завет мы исполним, и дело — по мере сил наших — продолжим…

Примечания

1

«Это ее ремесло».

2

Разумеется, какой-нибудь, положим, деревянный куб может действовать на звучащую струну, изменяя при этом и ее звук. Но это возможно именно потому, и только потому, что и деревянный куб, и звучащая струна принадлежат к одному и тому же ряду комплексов — к конкретному физическому опыту, — и заключают в себе массу элементов одного порядка: и здесь и там элементы твердости, элементы пространственные, цветовые, и т. д.

3

Последняя работа Плеханова — брошюра «Основные вопросы марксизма» — указывает, как будто, на решительный поворот в его взглядах, касающихся «материи». Говорю — «как будто», — потому что ясной формулировки этого поворота там нет. Там просто игнорируется самый вопрос о «вещах в себе», лежащих «по ту сторону явлений», и дело идет только об обыкновенных «вещах», которые принимаются как «чувственные» объекты, т. е. как данные опыта. Но есть одно и такое место, которое может быть истолковано, как прямой отказ от прежних воззрений. Плеханов цитирует Фейербаха: «Я есмь я для самого себя, и ты — для другого. Но таковым я являюсь только как чувственное существо. Абстрактный же рассудок изолирует это для-себя-бытие, как субстанцию, атом, я, бог; поэтому связь для-себя-бытия с бытием-для-другого является у него произвольной. То, что мыслится мною вне чувственности (ohne Sinnlichkeit) мыслится вне всякой связи». К этой цитате Плеханов делает два замечания. Во-первых, термин «чувственное» он поясняет словами — «т. е. материальное». Но так как «чувственность» — это и есть опыт, и только опыт, то оказывается, что ни о какой материи как «вещи в себе», материи вне опыта не может уже быть и речи; все сводится к «чувственному», т. е. к явлению, опыту, «элементам». Как будто, все очень хорошо. Но… тут выступает второе замечание Плеханова к цитате: «Мы очень рекомендуем эти слова Фейербаха вниманию г. Богданова» (стр. 20). Что хотел этим сказать Плеханов? Обратить мое внимание на то, что я солидарен с Фейербахом в этом случае? Но я это, конечно, знал и раньше. Обратить мое внимание на то, что он, Плеханов, переходит к точке зрения Фейербаха, порывая с полу-кантианской «вещью в себе»? Не похоже и на это — тон, как будто, полемический… И опять все спутано и неясно относительно «чувственности» и «материи».

4

Плеханов был одним из первых популяризаторов идей марксизма в России, мы все долго учились по его произведениям, и потому нет ничего удивительного, что мы долгое время искренно считали его действительным представителем и философских воззрений Маркса-Энгельса. Поэтому, года 4 тому назад, критикуя плехановскую «вещь в себе», я отнес эту критику и к Энгельсу, от имени которого упорно говорил Плеханов. Недавно Плеханов на публичном реферате, в ответ на мое указание о его расхождении по этому вопросу с Энгельсом, попытался использовать против меня соответственное место из моей книги («Эмпириомонизм», II ч., стр. 41). На этом я прервал его словами «Тогда я Вам поверил, а потом проверил!» Теперь Плеханов в своем фельетоне — ответе на мое открытое письмо — передает эти слова, приводя их в кавычках, следующим образом: «Я так думал прежде, а теперь вижу, что ошибался». — Для меня совершенно непостижимо то… хладнокровие, с которым Плеханов цитирует в радикально переделанном виде мои слова, сказанные очень громко и очень ясно и при тысяче свидетелей. В переделке устранено главное — серьезное обвинение, открыто брошенное мною Плеханову.

5

Где нет действительной связи с наукой, там обыкновенно выступает на сцену «аппарат учености» — цитаты, цитаты без конца. Это одна из болезней разбираемой школы. Мысль читателя непрерывно дробится приводимыми всего чаще без надобности именами и текстами — очень часто иностранными, без перевода. Возьмите последнюю брошюру Плеханова: «Основные вопросы марксизма»: популярная по существу брошюра в 4 обычных печатных листа; цитат — несколько сотен, и ни английские, ни немецкие, ни даже древне-французские в большинстве не переведены: так легче запугать читателя, чтобы он чувствовал глубину учености автора. Две трети цитат излишни. Приведу один, по-истине классический, образец: «…еще Гегель говорил, что моря и реки сближают людей, между тем как горы их разделяют. Впрочем, моря сближают людей только на сравнительно более высоких стадиях развитая производительных сил; на более же низких море, по справедливому замечанию Ратцеля, очень сильно затрудняет сношения между разделенными им племенами» (стр. 39–40). Чтобы высказать банальнейшую истину, вошедшую уже давно в самые элементарные учебники политической экономии и истории культуры, понадобилось потревожить прах Гегеля и сослаться на географа Ратцеля. — Если Маркс много цитировал в «Капитале», то не для доказательства, что дважды два — четыре.

6

Это отнюдь не мое только мнение, это также мнение такого знатока английской истории, как Энгельс. Вот что говорит он о тогдашней английской «аристократии»:

«…Хотя тогда, как и теперь, они назывались аристократией, но они уже давно стояли на пути к тому, чтобы сделаться — как во Франции лишь спустя долгое время Луи-Филипп — первыми буржуа нации. К счастью для Англии, старые феодальные бароны перебили друг друга в войнах Алой и Белой Розы. Их преемники, хотя и были, по большей части, потомками тех же древних фамилий, происходили из таких отдаленных боковых линий, что составляли совершенно новую корпорацию; их привычки к стремления были гораздо более буржуазны, чем феодальны, они хорошо знали цену деньгам, и быстро повысили свою земельную ренту, вытеснивши сотни мелких арендаторов, и заменивши их овцами. Генрих VIII массами создавал новых буржуа-лэндлордов, раздаривая и продавая за бесценок церковные имущества; в том же направлении действовали непрерывно продолжавшиеся до конца XVII века конфискации больших имений, которые затем передавались разным выскочкам. Поэтому-то английская „аристократия“ со времени Генриха VII не только не противодействовала промышленному развитию, но, наоборот, старалась извлечь из него пользу». (Выше цитиров. английское предисловие, Neue Zeit 1892-3 I В. № 2).