Олег Скользящий - Непредумышленное

• Название: Непредумышленное
• Автор: Олег Скользящий
• Жанр: Поэзия

…Я в капище забытых преступлений,

Где память пахнет горьким нафталином…

Стою на старых брошенных руинах

Изменником, явившимся с повинной.

Среди погасших прожитых видений…

Без глупых слез и лишних сожалений.

Вокруг — обломки детской колыбели,

Мы просто выросли из нас. Не уцелели.

---

Художественное

 Сегодня опять начинаю охоту с нуля.
Сегодня я выйду из дома на поиски слов,
Где весна атакует город моих котов,
И под шагом ее беззвучно дрожит земля.
Отправлюсь туда, где нельзя ни о чем жалеть,
И не нужно на «больно» делать еще больней,
А если и есть какая-то малость — Бог с ней,
Ведь сегодня Лукавый, кажется, навеселе.
От вихрей цветных рапсодий нельзя уснуть,
И видится на пост-зимнем земном ковре,
Что снег розовый от оранжевых фонарей,
И синие тени мне перечертили путь.
А образы бьются в черепе рикошетом,
Проверяют боевую мою готовность,
Запас оттенков, пачкающих условность,
И дротики перьев, и жала карандашей.
Косыми мазками сплетают россказни кисти,
Несется по глади листа пурпурная лента,
Из красок остались лишь Блэк, Циан и Маджента,
А ночь рассыпала черный бензиновый бисер.
Я рисую весну, хотя ее еще вовсе нет,
Я иду в это место, не выходя из дома,
С этой весной мы пока еще незнакомы,
И ласковость мира ранит еще сильней,
Потому что осталось так много причин для воя,
А в творчестве постоянно живет январь.
Окунаю перо в свою теплую киноварь
И рисую себе тот сад, где я успокоюсь.

Детское

Не обижайся, я больше не буду тебе писать.
Это просто такая сезонная полоса —
Как наматывать на катушку последний срок.
Это дождь наизнанку врывается в небеса,
Это в банке засохли последние чудеса,
Оставив нам только дым и тяжелый рок.
Ты сама это видишь — хлопая дверью лет,
Шурша разноцветными фантиками конфет,
Расставляя по полкам плюшевых медвежат…
Это зАмки песочные смыло чужой волной,
Это просто детство заперто за стеной,
И от сказок пароль крепко в руке зажат.
Крылья сгорают, дым от пожара едкий —
Просто мы больше не бабочки-малолетки,
Из междустрочия смыслы ушли на юг.
Это просто стихи, как теплое солнце, редки —
Холодно чувствам в рифмах размерной клетки.
Не проси меня больше чувствовать боль твою.
Последний серебряник звонко упал в копилку.
В закрытые веки целуешь легко и пылко
И знаешь — внутри по венам течет вода.
Страшные сказки сменились на быт в квадрате.
Раньше чувствовал, верил — огня на полмира хватит,
А теперь обхожу сожженные города.
В салочки, в прятки — игры уже не с нами,
Между игрушками, праздниками и снами,
Детство ласкает чьих-то чужих ребят.
Есть вязи рун и привычка не спать ночами.
Есть плащ-невидимка, хлопающий за плечами,
И есть просто мы, вывернутые в себя.
В участи взрослых мысли теплей не стали,
Давай тогда станем бабочками из стали,
И останется только в мире любви и лжи
Сбрасывать с сердца каменных мыслей глыбы,
И всякой душе ответно шептать «спасибо»,
Если слышится вслед: «надеюсь, ты будешь жив».

Прощальное

В этом доме удушливый запах лекарств и надежд.
Ведущий, вошедший сюда, теперь будет ведом.
Здесь роятся предчувствия траурных черных одежд —
Это смерть приходит в мой дом.
В этом доме тяжелый осадок несбывшихся слов,
Отгремевшее эхо когда-то веселых фраз,
Но мечты теперь стоят дешевле, чем барахло —
Это смерть к нам идет сейчас.
Она не спешит, по пути заходит к знакомым,
И кровью пятнает следы на белом снегу,
И хотя мой рассудок ожиданьем набит до оскомин,
Я могу только ждать, но уже почти не могу.
В этом доме предчувствие боли вьет сети в углах,
Паутиной на плечи ложится груз прожитой лжи,
И хотя будут силы, и раны покроет зола —
Я чувствую стыд за то, что остался жив.
В этом доме кощунственен смех и улыбка — грех,
В этом доме на слезы нет сил, а золото — медь,
Неотвратимость, как ртутный пар, заражает всех —
Они знают, что в этот дом направляется смерть.
Она молча кивает в ответ на мои молитвы,
Улыбается грустно на «Только бы пронесло…»
И делает жизнь надуманной и разбитой,
Окуная в реку Аида свое весло.
Я удерживаю в руках жар чужих ладоней,
Не могу прощаться, слова застревают в горле,
Я прошу передать привет всем, кого я помню.
Я тоже там буду, как только вырвусь на волю.
Появляется молча, не роняя ни звука, ни слова,
Я ввожу ее в наш кенотаф, отходя на край,
Колдует неслышно, как врач у постели больного,
И страшна только тем, что всегда и во всем права.
Ускользает бесшумно, не слышу ее шагов.
Она знает — теперь у меня другие дела.
В истерике бьется сердце, острее вины любовь.
Я не слышу ее, но знаю — она ушла.
Я зову ее в дом, потому что она — честней,
Она чище горячечных снов и тяжелых мук,
Но после ее ухода не выпустить теплых рук,
Которые становятся холодней…

Мэри

У Мэри сегодня дрожь в руках,
Но Мэри не слышит выстрелов.
Мэри не сложно — за шагом шаг,
Под ногами ее блестит стекло.
Тартар театром вокруг кричит
Еще со времен Бастилии,
Франции больно, ее бы лечить,
Но в гороскопе у Мэри бессилие.
Мэри идет через шум и гам,
Сквозь праздник и балаган,
Страшной чумой болеет страна.
Мэри тоже давно больна.
Трехцветной лентой судьбу очертя,
Паяцы вокруг злорадствуют.
Мэри послали ко всем чертям —
И Мэри идет сдаваться им.
Мимо гниющей нации,
Взяв гордость и веры толику,
Живой королевой Франции,
Вперед, по стопам Людовика.
Конвоиры с ней очень бережно,
Прикидываются вельможами.
Мэри вступает в Консьержери —
Последнюю в жизни «прихожую»…
…Я бы спас тебя, Мэри, я бы смог,
Но это — не замок Иф.
Ты бы шла любой из земных дорог,
Но тебе дороже обрыв.
Укутана запахом лилий и пыли,
Мэри, чего ты ждешь?
Завтра утром тебя поцелует навылет
Косой треугольный нож.
Откликнутся камни у Сен Дени
Стоном надгробных плит…
Мэри послали в кромешный Ад,
Но Мэри идет в Аид.
Мэри спокойна, как водная гладь,
Смела, как австрийский лев.
С детства учат в Аиде гулять
Будущих королев.
Кровавую Мэри просит Париж,
Для пьянки Париж готов.
И Мэри завтра взлетит выше крыш,
Избавится от оков,
Чтобы в Аиде, от жара немея,
В лицо мне легко сказать:
«Я пришла за супругом. Я не умею
Оглядываться назад».

Крылья

…Фельдшеры в скорой втыкают в него иголки, он понимает — это уже серьезно,
Друзья замечали кровь на его футболках, он все отшучивался, мол, просто упал на гвозди,
«Заживет до свадьбы», и «мы же давно не дети»… Как и все остальные, далекий от суеверий,
Но последнее время жаловались соседи — в водосток у него забиваются птичьи перья,
Стал загадочен и далек, как рассвет над Сеной, и какой-то бледный, бабушке отдал кошку.
Можно подумать, он точно на что-то подсел, но в конце концов просто вызвали неотложку.
…Он мечется: «Доктор, мне слышатся птичьи крики!» Он стонет: «Доктор, зря вы меня раскрыли!»
Сейчас он знает то, что не знает «Вики»: что двадцать — возраст роста молочных крыльев.
В карантинном отсеке глупые шутки вроде: «Для тебя у Элизы совсем не нашлось крапивы?»
Они думают, что заботятся об уроде, он почти уже не надеется на справедливость.
…Они очень долго спорили, зубоскалили, исследовали с головы и до пят его,
Он понял: они уже наточили скальпели, а крылья слабые и не помогут с пятого…
Они уверяют, что будет совсем не больно, что он будет таким как все и без отклонений.
В шесть тридцать по Москве и не-божьей воле его приговор приводится в исполнение.
А потом он лежит на кровати и смотрит в небо — небо покрыто трещинами и побелкой.
Ему не плохо. И не хорошо. Он просто не был еще никогда такой качественной подделкой.
Вокруг слезы радости, сладости и гирлянды, и он как будто живой и как будто в норме,
Только вскрыли его какие-то дилетанты и сшили как-то неправильно, не по форме…
Не те рычаги, шарниры не те, и кожа какая-то слишком живая и липнет к телу,
Ампутация душ проходит у них без дрожи в руках, но до душ им нет никакого дела.
Ему трудно дышать и жить, он не смотрит новости, не верит в свой пульс и все еще бледен, но
Его завтра спишут, точнее, наверно, выпустят. Поставят на постоянное наблюдение.
Предлагают заняться вязанием или батиком. Он начинает употреблять наркотики.
Они считают, что это психосоматика, прописывают какие-то антибиотики.
Его снова учат, как правильно делать выдохи, как надо справляться с депрессией и апатией,
Позже ставят диагноз — он из другого вида и выписывают ему на листок пять стадий.
…Он жует фастфуд и смотрит хоккей по ящику, не особо волнуясь, кто выиграет: те ли, эти ли…
Они режутся. Эти крепкие, настоящие, главное — чтобы в этот раз не заметили.
Ему говорят, что проблемы с белками и инсулином, дают сильнодействующие препараты,
Он их не слушает, он смотрит куда-то мимо, куда пролегла дорога другим крылатым,
Там какие-то белые тянутся рваным клином. «Спасибо, Элиза, но мне крапивы не надо».
Ему все кажется — скоро он будет с ними…

Цветочки