Ольга Чайковская - Екатерина Великая. «Золотой век» Российской Империи

• Название: Екатерина Великая. «Золотой век» Российской Империи
• Автор: Ольга Чайковская
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55215-3

«Русский Петр I хотел сделать нас немцами, а немка Екатерина II – русскими», – писал известный острослов кн. Вяземский. Да, принцесса из захолустного прусского княжества Софья Августа Фредерика Ангальт-Цербская захватила российский престол незаконно, свергнув собственного мужа. Да, она до конца жизни говорила по-русски с сильным акцентом, а ее «безграмотность» вошла в анекдоты (говорят, Екатерина делала по четыре ошибки в слове из трех букв – вместо «еще» писала «исчо»). Да, «доброе сердце» и «душа республиканки» не помешали императрице беспощадно подавить Пугачевский бунт и превратить крепостных крестьян фактически в рабов. Но почетное звание Великой она носит по заслугам, а ее 34-летнее царствование, самое долгое в нашей истории, не зря окрестили «Золотым веком»: при Екатерине население страны выросло в полтора раза, были модернизированы армия и госаппарат, отвоеваны огромные территории, а Россия стала Сверхдержавой – по словам «екатерининских орлов», «ни одна пушка в Европе без нашего разрешения выстрелить не могла». И сколько бы скабрезных анекдотов ни рассказывали про ее альковные утехи, как бы ни клеймили «северной Мессалиной», даже собственные слабости Екатерина умела обращать на пользу государству – имена ее фаворитов вписаны в русскую историю золотом, а их заслуги перед Отечеством неоспоримы.

Эта книга – лучшая биография Императрицы с большой буквы, которая, не кривя душой, могла сказать о себе: «вступив на престол, я стремилась к добру» и заслужила право наравне с величайшими мужчинами называться гением власти.

---

Петру нужна была в основном война (и то, что с ней связано, – содержание армии и флота, расходы на бесконечные дипломатические переговоры и т. д.). Народ должен был оплачивать его сражения, и удачные, и неудачные. В этом отношении любопытно наблюдать, как работает пристрастие историков, будь то восхваление или очернение. На долю Петра достались одни восхваления.

Полтавскую битву воспели, возведя ее едва ли не в ранг великого события, но ровно через два года после нее Петр отправился во второй азовский поход. Не дождавшись подкреплений и вопреки советам, наш военный гений двинулся в Молдавию, где и дал туркам себя окружить; они не только обвели русский лагерь окопами, но и поставили на высотах свои батареи таким образом, что отрезали петровское войско от воды. Армии грозила неминуемая гибель, ее, как говорили тогда, спасло чудо, а может быть, драгоценности Екатерины, которыми подкупили визиря, а может быть, возмущение против султана его янычар. Все же был заключен мир, позорный, согласно которому Россия не только теряла Азов, но и должна была сама разрушить возведенный ею Таганрог и другие крепости. О Полтаве все знают, о втором азовском походе – никто. Не пришло ли время пересмотреть не только царствование Екатерины II, но и Петра I?

Сколько крестьянских душ мужского пола должны были выбиваться из сил, чтобы оплатить этот поход? – Петр менее всего думал об этом, он, как видно, надеялся на то, что его администрация какими бы то ни было средствами выжмет из России деньги, нужные для войны.

Чтобы лучше понимать Екатерину, полезно бывает спуститься (как в темный погреб) в Петровскую эпоху.

Откуда же тогда в Записках самой Екатерины слова о том, что оба генерал-майора «не единожды (!) принуждены были употребить против них (крестьян) оружие, даже и до пушек»? Их можно было бы объяснить тем, что Екатерина писала эти строки лет через тридцать после указанных событий, ее память могла сохранить для нее главное – что в своих инструкциях и наставлениях она предполагала возможность такого усмирения. «Даже и до пушек», уже сама интонация фразы убеждает, что речь идет о самом крайнем средстве, да она и прямо говорит об этом в своих наставлениях генералам. И в ее памяти это могло слиться со случаями подобных расправ вообще.

Но у нее слово вообще нередко расходилось с делом, и вовсе не потому, что она была «Тартюфом в юбке», а потому, что вела борьбу и видела необходимость в военной тактике и в военных хитростях.

* * *

Мы сейчас окажемся в кругу совсем иных, совершенно мирных проблем. В 1765 году, в октябре, Екатерина издала рескрипт о создании общества «ко исправлению земледелия и домоводства». Почтенное предприятие. Екатерина дала обществу шесть тысяч рублей на покупку дома и устройство библиотеки, а также подарила свой девиз: «Пчела, в улей мед приносящая» с надписью – «полезное». Общество действительно замышлялось полезным, предметом его занятий должно было стать не только земледелие, но звероловные и иные промыслы, горное дело, а также мануфактуры. Учредителями были придворные вельможи во главе с Григорием Орловым. Захар Чернышев в своей речи при вступлении высоко оценил покровительство императрицы, заявив, что она «к Минервину щиту присоединила Церерин серп» (аллегорический способ выражения, столь свойственный XVIII веку, имел, помимо художественного, еще и тот смысл, что позволял выражаться кратко с помощью образов, которые были всем понятны).

Первым президентом общества стал Орлов. Кроме вельмож-учредителей, сюда вошли представители юстиц-, берг– и медицинской коллегий, профессора химии, биологии и других наук; вошел в него великий математик Эйлер (у которого Екатерина буквально вымолила согласие приехать в Россию), а также придворный садовник (очевидно, как представитель практики).

Но главное заключалось в том, что общество это должно было быть вольным, самоуправляющимся. Это для русского уха звучало несколько загадочно: как может быть в России вольное учреждение, то есть не зависимое ни от кого, в том числе и от самодержавной власти? Но ощущение загадочности возросло, когда в конце того же года общество получило странное письмо.

«По скудоумию моему, – писал неизвестный автор, – не в состоянии я служить вам полезным сочинением, а вместо того позвольте мне в пользу общества сделать вам вопросы». Вопросы, сделанные «в пользу общества»! Что же это за вопросы? «Многие разумные авторы поставляют и самые опыты доказывают, что земледельчество не может процветать тут, где земледелец не имеет ничего собственного». Далее автор разъясняет: «Я по сие время почитаю собственным то, что ни у меня, ни у детей моих без законной причины никто отнять не может, и, по моему мнению, то одно может сделать меня рачительным».

Вот какой вольнодумец нашелся сразу же, лишь только появился такой центр экономической мысли и практики, как Вольное экономическое общество. Не о почве или удобрениях говорил он, не о сельскохозяйственных орудиях, а с редкой смелостью поставил кардинальную проблему страны, и экономическую, и социальную.

Можно предположить, что растерянность в обществе была немалая, опасный вопрос решили не рассматривать – во всяком случае, его нет в журнале заседаний.

Однако неизвестный автор на этом ничуть не успокоился. Вскоре на очередном заседании секретарь общества доложил, что им получен деревянный ящичек, в котором была тысяча золотых червонцев, а в приложенном письме содержалась просьба объявить на эти деньги конкурс на тему: нужно ли крестьянину для общенародной пользы иметь земельную собственность или только одну движимую. Предлагалось установить награду для победителя (сто червонцев) и напечатать условия конкурса в газетах.

Объявление о конкурсе было напечатано в газетах и, как ни странно, вызвало приток ответов, пришедших из разных углов не только России, но и из западных стран (всего прислали 160 сочинений). Лучшим было единогласно признано сочинение Беарде де л’Абея, профессора Дижонской академии.

Между тем уже самый конкурс вызвал тревогу в среде дворян, которые, конечно, почувствовали, какая угроза для них таится в, казалось бы, академическом вопросе, особенно если он вынесен на столь широкое обсуждение. Принял участие в конкурсе и знаменитый Сумароков. Чтобы понять все значение этого его шага, надо представить себе, что такое был для своего времени этот человек.

Он был любимым поэтом эпохи, в мемуарной литературе его имя встречается нередко, его читали не только в столицах, но и по дворянским провинциальным поместьям. Его стихи заучивали наизусть, его трагедии были знамениты и разыгрывались в театрах. Вместе с тем он был признанным и авторитетным идеологом целой группы дворянской интеллигенции, его тянуло к социальным проблемам, он всегда готов был ввязаться в идейный спор. У Сумарокова была своя позиция по отношению к праву дворян владеть крепостными, он признавал это право, но ставил его в зависимость от уровня образования и нравственности самого дворянина.

Какое барина различье с мужиком?
И тот и тот – земли одушевленный ком.
И если не ясней ум барский мужикова,
То я различия не вижу никакого.

Иначе говоря, дворянин, не отвечающий образцу Просвещения, не имеет права пользоваться своими дворянскими привилегиями. При этом поэт прибавлял мстительно:

А если у тебя безмозгла голова,
Пойди и землю рой или руби дрова… —
А во дворянство, так сказать, не суйся.

Он был бесспорным сторонником Екатерины и, бесспорно, одним из самых передовых российских дворян. Как же он ответил на вопрос анонима – нужно ли обществу, чтобы крестьянин владел земельной собственностью?

Прежде всего «надобно спросить, – пишет Сумароков, – потребна ли ради общего благоденствия крепостным людям свобода? На что скажу: потребна ли канарейке, забавляющей меня, вольность или потребна клетка, и потребна ли стерегущей мой дом собаке цепь? Канарейке лучше без клетки, а собаке без цепи. Однако одна улетит, а другая будет грызть людей. Так одно потребно ради крестьянина и другое – ради дворянина; теперь осталось решить (очевидно, предыдущий вопрос поэт считает решенным. – О. Ч.), что потребно ради общего блаженства; а потом, если вольность крестьянам лучше укрепления, надобно уже решать задачу объявленную. На сие все скажут общества сыны, да и рабы общества сами (?), что из двух худ лучше не иметь крестьянам земли собственной, да и нельзя, ибо земли все собственные дворянские… Что за дворянин будет тогда, когда мужики и земли будут не его. Впрочем, свобода крестьянская не только обществу вредна, но и пагубна, того и толковать не подлежит».

Дворянство столь очевидно было встревожено вопросом, выдвинутым на конкурс, что даже лучший представитель его заговорил на уровне фонвизинской госпожи Простаковой.

Между тем руководители Вольного общества не знали, что делать с ответом дижонского профессора, потому что статья его, присланная на конкурс, была поразительна.