Бираго Диоп - Сказки Амаду Кумба

• Название: Сказки Амаду Кумба
• Автор: Бираго Диоп
• Издательство: Гослитиздат
• Жанр: Сказка
• Год: 1961

«Сказки Амаду Кумба», известного сенегальского поэта Бираго Диопа, воспринимаются как художественное произведение современной африканской литературы. Это не просто записи африканского фольклора, — это сказки, художественно воссозданные поэтом, тонким мастером слова.

Перевод с французского И. Никифоровой. Послесловие Е. Гальпериной.

---

На другое утро и в самом деле осушили заводь, перебили всех кайманов и в норе старейшего из них отыскали тело царской дочери.

А в полдень мальчик Гоне пошел за хворостом и в зарослях наткнулся на Диасига-каймана.

— Что ты тут делаешь? — удивился мальчик.

— Я заблудился, Гоне, — ответил кайман, — не снесешь ли ты меня домой?

— Нет больше твоей заводи, — сказал ребенок.

— Тогда отнеси меня, пожалуйста, к большой реке…

Гоне принес циновку и лианы, закатал Диасига в циновку, обвязал ее лианами и взвалил себе на голову. Он шел до самого вечера, пока не пришел к большой реке. На берегу он сложил свою ношу, разрезал лианы и развернул циновку. Тогда Диасиг сказал:

— Гоне, у меня затекло все тело. Спеси ты меня в воду, очень тебя прошу.

Гоне вошел по колени в воду и хотел отпустить Диасига. Но тот опять попросил:

— Иди, пока вода не дойдет до пояса: здесь я еще не могу плавать свободно.

Гоне прошел еще дальше, туда, где вода была ему по пояс.

— Иди еще, пока вода не будет тебе по грудь, — взмолился кайман. Мальчик прошел еще немножко; вода доходила ему уже до груди.

— Иди, иди, пока вода не будет тебе до плеч.

Когда вода дошла Гоне до плеч, Диасиг сказал:

— Теперь отпусти меня.

Гоне послушался, опустил каймана в воду и только что хотел вернуться на берег, как вдруг кайман хвать его за руку!

— Вуй яйо (Ой, мамочка)! — закричал мальчик. — Что ты? Пусти меня!

— Ну нет, не отпущу. Я два дня ничего не ел и очень голоден.

— Ах, Диасиг, разве за доброе дело платят злом?

— Да, за доброе дело всегда платят злом.

— Неправда! Конечно, я в твоей власти. Но ты один на всем свете платишь злом за добро.

— Ты так думаешь?

— Спроси кого хочешь, услышишь, что тебе скажут.

— Идет, — согласился Диасиг, — спросим троих, и если они думают так же, как я, — быть тебе у меня в желудке!

Не успел он договорить, как на водопой приплелась старая-престарая корова. Когда она напилась, кайман подозвал ее и спросил:

— Нагг, ты, что так стара и мудра, скажи нам: добром или злом надо платить за доброе дело?

— За добро всегда платят злом, — промычала корова. — Я это испытала на себе. Когда я была молода и сильна, я приходила с пастбища и меня кормили еще и отрубями с солью и просом, меня и мыли и чистили. И если Пуло-пастушонок иной раз замахивался на меня палкой, хозяин отвешивал ему оплеуху. Тогда я давала много молока, и все быки и коровы в нашем стаде родились от меня. Теперь я стара, не даю молока и не приношу телят. И за мною больше не смотрят, не водят на пастбище. На заре меня палкой выгоняют из хлева, и я бреду одна искать себе пропитания. Потому-то я говорю, что за добро платят злом.

— Ты слышишь, Гоне? — спросил Диасиг-кайман.

— Слышу, — сказал мальчик.

Вихляя тощим задом, острым, как лезвие сабли, и помахивая облезлым хвостом, искусанным клещами, Нагг-корова ушла щипать скудную траву бруссы.

Затем пришла Фасс-лошадь, тоже старая и дряхлая. Прежде чем пить, она своими дрожащими губами стала сгонять пену с воды. Кайман обратился к ней:

— Фасс, ты, что так стара и мудра, скажи нам — мне и этому ребенку, — чем платят за доброе дело, добром или злом?

— Конечно, злом, — отвечала старая лошадь. — Кому-кому, а мне это известно. Слушайте меня оба. Когда я была молода, горяча и сильна, для меня одной держали трех конюхов. Утром, днем и вечером моя кормушка была полна просом и медовой болтушкой. Меня мыли и чистили каждое утро, а уздечку и седло украшали для меня лучшие мавританские мастера. Я бывала в сражениях. Пятьсот пленников взял мой хозяин, и всех их я перевезла на своей спине. Девять лет я носила хозяина и его добычу. А теперь, когда я состарилась, меня чуть свет, стреножив, палкой выгоняют в бруссу искать себе корма.

Сказав это, Фасс-лошадь согнала с воды пену, напилась и ушла. Она брела медленно, спотыкаясь, — путы на ногах сковывали ее движения.

— Ты слышал, Гоне? — спросил Диасиг. — Ну, я сейчас тебя съем — голод дает себя знать.

— Нет, дядя Диасиг, — сказал мальчик, — ты ведь сам сказал, что спросишь троих. Если третий скажет то же, тогда ешь меня.

— Ладно, — согласился кайман. — Но не надейся, ты не услышишь ничего нового.

Вдруг, откуда ни возьмись, прискакал галопом Лёк-заяц. И Диасиг подозвал его.

— Дядюшка Лёк, ты старше всех, скажи же нам, кто из нас прав. Я говорю, что за добро платят злом, а этот мальчишка твердит, что за добро надо платить добром.

Лёк поскреб подбородок, почесал за ухом и, в свою очередь, спросил:

— Диасиг, друг мой, станешь ты спрашивать у слепого, бел ли хлопок и черен ли ворон?

— Нет, конечно, — ответил кайман.

— Можешь ты сказать, каков будет путь ребенка, если ты не знаешь его родителей?

— Конечно, нет.

— Тогда ты сперва объясни мне, что здесь происходит, и, быть может, я после этого смогу дать тебе правильный ответ.

— Видишь ли, дядюшка Лёк, этот мальчик нашел меня в бруссе, завернул в циновку и принес схода. Но у меня разыгрался аппетит, и я хочу его съесть. Не умирать же мне с голоду, когда мальчишка под рукой! Глупо было бы отпустить его да искать другой добычи.

— Ты, бесспорно, прав, — признал Лёк. — Но слышал ли ты поговорку: нездоровые речи надо слушать здоровым ухом. Бог дал мне хорошие уши, и не все слова, что ты произнес, показались мне вполне здравыми.

— Как так? — спросил кайман.

— Вот ты утверждаешь, что этот малыш принес тебя сюда в циновке. А мне что-то не верится.

— Да, да, это правда, — подтвердил мальчик.

— Ты лжец, как и все мальчишки, — сказал заяц.

— Он правду говорит, — возразил Диасиг.

— Не поверю, пока не увижу собственными глазами. Выходите-ка оба на берег.

Гоне и Диасиг вылезли из воды.

— И ты нес этого жирного каймана в циновке? Как же ты это сделал?

— Я его завернул и обвязал лианой.

— Хорошо, покажи, как это было.

Диасиг вполз на циновку, и Гоне снова завернул его.

— И ты его связал?

— Да.

— Завяжи-ка, я посмотрю…

Мальчик накрепко обвязал циновку.

— И тащил его на голове?

— Ну да!

— Покажи, как…

Когда мальчик поднял циновку с кайманом и взвалил эту ношу на голову, Лёк-заяц спросил:

— Гоне, твои родичи — кузнецы?

— О нет!

— Стало быть, Диасиг не твой предок? И ваш род не считает его священным?

— Вовсе нет!

— Тащи тогда эту ношу домой. Твой отец и мать, все друзья и родные скажут тебе спасибо за хороший обед. Так следует наказывать тех, кто не помнит добра.

Проделки зайца

Хорек, Виверра, Пальмовая куница, Крыса и еще кое-кто из землероющих порядком удивились, когда заяц Лёк навестил их всех по очереди в то раннее утро. Длинноухий коротышка каждому что-то шептал, а потом торопливо скакал дальше, к соседнему жилью.

Солнце пекло безжалостно, и Лёк укрылся наконец в прохладной тени своего куста, дожидаясь конца дня.

С наступлением ночи весь длинномордый народец окружил сомкнутыми рядами деревню, где жили люди и где не один предок этих животных оставил свою бренную шкурку всего лишь за крылышко цыпленка, несколько зернышек проса или другие, уж совсем пустяковые кражи. А все потому, что дети в деревне были проворнее Голо-обезьяны и быстроноги, как М’Биль-лань, и ловко орудовали тяжелыми дубинками.

Итак, Виверра, Хорек, Крыса, Пальмовая куница и прочие, оставив позади поля арахиса и проса, подошли к деревне И’Диум. В тот вечер воспоминание о печальном конце их отцов и дедов заслонила надежда на богатую добычу, которую посулил им Лёк-заяц: груды проса, цыплята, арахис, маниока и даже мед… Все эти припасы, как объяснил заяц, Бур-царь сложил в хижине без окон и дверей, построенной посреди деревни.

Говоря так, Лёк отлично знал, что лжет больше чем наполовину. Вернее, он просто «позабыл» упомянуть об одной мелочи. Он побоялся сказать, что еще находится в той хижине. А ведь Тиуай-попугай рассказал ему об этом. Тиуай подслушал беседу Бура с его советниками перед тем, как была построена хижина без окон и дверей. Добраться до нее можно было только, если прорыть ход под землей от околицы до самой середины деревни. И на семью семь сотен локтей в окружности были снесены все дома для того, чтобы никто не мог подойти незамеченным к хижине без окон и дверей, за семью крепкими оградами.

Своевольный Бур-царь, прихотям которого потакали с самого детства, приказал заточить в эту хижину без окон и дверей за семью оградами свою младшую дочь Анту, чтобы узнать, как он говорил, может ли родиться ребенок у женщины, не познавшей мужчины.

А Тиуай-попугай, подслушав царский приказ, сообщил о нем Лёку-зайцу без всякой задней мысли — он просто любил поболтать, и Лёк был первым, кого он повстречал, слетев с дерева, под которым шла беседа царя и его советников. И Лёк, не почитавший никого, даже родного отца, решил перехитрить Бура-царя. А для начала обманул длинномордое племя, чтобы при его помощи проделать задуманное.