Анатолий Марченко - Звездочеты

• Название: Звездочеты
• Автор: Анатолий Марченко
• Издательство: Современник
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1979

Анатолий Марченко — автор повестей «Дозорной тропой», «Смеющиеся глаза», «Юность уходит в бой», «Как солнце дню» и романа о Ф. Э. Дзержинском «Третьего не дано».

Роман «Звездочеты» — многоплановое, остросюжетное произведение. Его хронологические рамки — предвоенные годы и суровое время Великой Отечественной войны.

Главные герои книги — военачальники и солдаты, пограничники и чекисты, представители творческой интеллигенции. Значительное место в романе отведено советской разведчице, действующей на территории гитлеровской Германии.

---

Семен из укрытия смотрел на офицера, мысленно сравнивая его с собой и подспудно, независимо от своей воли, зажигаясь чувством неприязни и раздражения из-за того, что офицер вел себя слишком самоуверенно и бесцеремонно, всем своим видом показывая, что вполне может и даже хочет вот так же самодовольно и нагловато-весело ходить по любой территории, кому бы она ни принадлежала.

— Наблюдайте внимательно, — приказал Семен Фомичеву, лежавшему рядом с ним, встал и пошел к укрытию.

Семен похлопал своего коня по упругой лоснящейся шее и, набрав левый повод, вставил ногу в чуть звякнувшее стремя, готовясь опуститься в седло, как его остановил встревоженный и удивленный голос Фомичева:

— Товарищ лейтенант… Товарищ лейтенант…

Семен обернулся и тут же услышал раскатистый, звонкий и безудержно-веселый смех немца. Ярость охватила его: офицер стоял у нашего пограничного столба и, обхватив его длинными, гибкими руками, пытался раскачать, будто пробуя, насколько крепко он врыт в землю. Столб не подавался, и немец, то и дело поглядывая в нашу сторону, по-мальчишески задорно, лающе хохотал. Семен хорошо видел его лицо — оно было красивым, даже слишком красивым для мужчины, и эта красота никак не вязалась с тем, что делал сейчас этот вконец обнаглевший, самоуверенный фашист.

Семен выхватил револьвер и выстрелил вверх. Офицер удивленно взглянул в ту сторону, откуда раздался выстрел, как бы сожалея, что русские пограничники придают его невинной шутке столь серьезное значение. И тут же разразился новым приступом громкого хохота. Он нехотя отошел от столба, не переставая смеяться.

«Кто ты? — подумал Семен. — Наверное, мы с тобой ровесники. Оба недавние выпускники училищ. Но какие разные!»

Только теперь Семен заметил, что из кустарника навстречу ему неторопливой, сосредоточенной походкой шел второй офицер. Он не смеялся, был мрачен и, казалось, не разделял веселой беззаботности первого. Подойдя вплотную к продолжавшему хохотать офицеру, он что-то сказал ему и погрозил кулаком в сторону советской заставы. Потом они скрылись в кустах.

— Разнуздались, паразиты, — жестко произнес Фомичев, будто речь шла о лошадях. — Зануздать их пора, товарищ лейтенант.

— Пора, — подтвердил Семен. — Придет время — зануздаем.

Они поехали дальше. Семен хмурился, с трудом сдерживал раздражение. За последние дни на него, будто по заказу, свалилось много неприятностей. Одна из них оставила тяжкий и горький осадок на душе.

Случилось это вскоре после отъезда отца. Семен уже совсем было решил попросить краткосрочный отпуск, чтобы съездить за Настей, как неожиданно его вызвали в отряд. С той поры, как накалилась обстановка, офицеров с границы в штаб отряда вызывали очень редко, обычно штабники сами приезжали на заставы и на месте решали возникавшие вопросы. Поэтому так насторожил Семена звонок Орленко. Тем более что в этот раз Орленко обошелся без обычных для него шуток.

— Вот, братец мой, — будто извиняясь перед Семеном, сказал Орленко, отводя погрустневшие глаза в сторону. — Честно говорю: ломаю голову, как разговор начать. Эх, да чего тут мистерию-буфф разыгрывать. Конкретно, влетело мне за твоего отца по первое число.

— За отца? — встревожился Семен. — Случилось что? Не понимаю…

— Я вот тоже не очень-то все это понимаю. Сперва думал, разыгрывают меня. Герой Гвадалахары, орденоносец, известный художник…

— И что же? — Семен уже не мог сдерживать себя. — Что же?

— Как тебе сказать… Обвиняют его в чем-то серьезном. А меня в том, что на границу пустил, на заставу.

Орленко говорил все это необычно медленно, подбирая слова, и Семену казалось, что тот не решается сообщить ему самого главного.

Так оно и было. Правда, ему, Орленко, не сочли возможным сообщить обо всех причинах, вызвавших арест Легостаева, но дали понять совершенно определенно, что он как политработник проявил явное благодушие, беспечность, если не самое настоящее ротозейство. Начальник отряда Смородинов, получив нагоняй из округа, распалился и круто повел себя в разговоре с Орленко, поставив ему в вину то, что он своевременно не доложил о своем решении отправить Легостаева-старшего на заставу.

— Он же орденоносец, воевал в Испании… — пытался оправдываться Орленко.

— Наивный ты человек, — недобро усмехнулся Смородинов и, понизив голос, добавил: — Ты что, запамятовал, как не чета твоему Легостаеву… — Он, не договорив, оборвал мысль на полуслове. — А теперь вот жди «оргов», — так он сокращенно называл организационные выводы. — Влетит нам с тобой по первое число.

— Да в чем его конкретно обвиняют, Легостаева? — наперед зная, что не получит ясного и прямого ответа, спросил Орленко.

— Об этом, товарищ дорогой, нам не докладывают, — внушительно сказал Смородинов. — Давай лучше подумаем, что делать будем с Легостаевым-младшим.

— А что с ним делать? Сын за отца не отвечает…

— Да ты кто — дите? — вскинулся Смородинов. — Любой же начинающий следователь тебя к стенке припрет: отец приезжал к сыну? Приезжал. Отец арестован? Арестован. У нас зря не арестуют. А куда он, этот отец, приезжал? На заставу. А кто даст гарантию, с какой целью он туда приезжал?

— Все ясно, — сказал Орленко. Он отлично понимал, это не тот случай, когда надо петушиться и ерепениться. И в то же время решил постоять за Легостаева-младшего. — Что касается Семена Легостаева, — добавил он твердо, — то я за него ручаюсь. Коммунист. Сделал заставу отличной. Первая по задержаниям нарушителей границы. Боеготовность на высоте, в пример ставим.

Начальник отряда вытер носовым платком бугристый лоб, устало сказал:

— И я ручаюсь. А что толку? Все равно прикажут отозвать с заставы. В тыловое подразделение. Как минимум. Так ради него самого…

— Хорошо, — согласился Орленко. — Если ради него.

— Романтик ты, Орленко, ей-ей, романтик. А я реалист, за грешную землю зубами держусь. И обязан принять соответствующие меры. Что будет потом — это уж дело десятое. Там разберутся. А Легостаева немедленно отзови. И объясни ему, растолкуй в пределах возможного. Ну, скажи, что нужно укрепить тылы.

— Так он мне и поверит, — грустно улыбнулся Орленко. — Ну сам посуди. Конкретно, граница — как бочка с порохом, поднеси спичку — взорвется, а мы его в тыл…

Начальник отряда задумался, что-то припоминая.

— Не мне тебя бдительности учить, — заговорил он. — У нас до тебя, три года назад, знаешь, какой случай был? К начальнику заставы сестра приехала. С мужем. Погостить. Муж инженер, заядлый охотник. И давай с ружьишком у самой границы промышлять. А начзаставы хлопает ушами: родственничек, чего, мол, опасаться? И дохлопался. Тот охотничек всю систему охраны границы вынюхал, маршруты нарядов по времени засек да в одну прекрасную ночку и был таков. И оказалось: завербованный он германской разведкой натуральный шпион в собственном соку. А что после было — до сих пор неохота пересказывать. Начальника отряда — по шапке, начальника заставы — под трибунал. И так далее, и тому подобное. Комиссара, между прочим, тоже не позабыли — партбилет на стол положил. Вот такая симфония…

— Понимаю, — не перебивая, выслушал его Орленко. — Ушами хлопать — дело непроизводительное. Однако взвесь данный конкретный факт: логики нет. Нет! Ну, если Легостаев-старший такой, как тот охотничек, чего же он не ушел? И вообще, приезжал зачем? Тень на себя бросить да сына под удар поставить?

— Ну, я не следователь, и ты мне голову логикой не забивай. У меня и без нее забот — во! — Смородинов чиркнул ладонью на взмокшей шее. — Да и у тебя небось тоже. А ждать, пока носом ткнут да в ротозеи зачислят, — в этом есть логика?

На том разговор и оборвался. «Что ж, он по-своему прав, — подумал Орленко. — Только не легче от этого, ничуть не легче».

И вот ему пришлось беседовать с Семеном, который никак не мог понять, в чем обвиняют отца.

— Я же его лучше себя знаю, — возбужденно доказывал Семен, словно Орленко мог снять обвинение. — Да он за Советскую власть горло перегрызет!

— Не сомневаюсь, — подхватил Орленко. — И убежден — явное недоразумение. Все прояснится, образуется. Я тебе приведу конкретный пример…

Он начал было рассказывать о каком-то своем знакомом, который попал примерно в такую же ситуацию, в какой оказался Легостаев, но вынужден был рассказ прервать, так как его снова позвал к себе начальник отряда.

Вернулся он не скоро. У Семена было вдоволь времени, чтобы подумать о происшедшем. Хотя Орленко и не произнес слова «арестован», Семен и без того догадался, что над отцом нависла опасность. Первое, что пришло в голову, — портрет. Тот самый, который сняла со стены и спрятала в шифоньер мать еще до своего отъезда. Кто-то из знакомых, видимо, знал, что Тухачевский позировал Легостаеву и что они вместе служили в Ленинградском военном округе. Тухачевский в свое время бывал в Германии, а теперь вот и Легостаев, бросив все дела, неожиданно отправился на советско-германскую границу. И разве поверит кто-либо, что единственная причина этой странной поездки — сын. Захотелось повидаться с сыном? Но почему именно сейчас, когда граница так накалена? И почему так поспешно уехал?