Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

• Название: Вышли в жизнь романтики
• Автор: Михаил Златогоров
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

Писатель Михаил Златогоров с юных лет связал свою судьбу с жизнью и боевой деятельностью Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Комсомольцем стал в четырнадцать лет. Работал и пионервожатым, и пропагандистом на стройках и заводах, и сотрудником комсомольских газет и журналов, а в годы Великой Отечественной войны сражался на фронте. Правительство наградило Михаила Златогорова двумя орденами и пятью медалями.

Жизнь, труд, мечты молодого поколения рабочего класса, красота дружбы, любви, творчества были любимыми темами Михаила Златогорова. Этому посвящены его повести: «Крепкие нити», «Море слабых не любит», «Кто стоит рядом», «Перекресток ветров»; книги очерков: «Беспокойные сердца», «Сила сцепления», «Наследники», и другие.

Героине повести «Вышли в жизнь романтики» Юле Костровой восемнадцать лет. Окончив школу в Ленинграде, она едет работать на Север. Девушке приходится трудно на стройке, но вокруг нее хорошие, настоящие люди. Они помогают Юле найти свою профессию и справиться с горечью неудавшейся первой любви.

---

«Сегодня денег не будет».

И какой-то юморист, вспомнивший знаменитую надпись времен гражданской войны, приписал сбоку размашисто:

«Касса закрыта — все ушли на фронт».

К начальнику строительства Одинцову пускали по два человека.

Юля оказалась одной из последних в очереди.

Наконец ее впустили в большой, холодноватый, почти пустой кабинет. Она вошла вслед за молодой работницей с бетонного узла; глаза у той припухшие, в кулаке зажаты брезентовые рукавицы.

— Аванс не выдали, это по какому праву? — сварливо начала работница. — Я и так уже двести рублей задолжала.

Показалось, что работница ошиблась и обращается не по адресу: сидевший за столом человек никак не был похож на начальника большой стройки. На нем заурядное драповое пальтецо, брюки заправлены в сапоги. На вешалке в углу висит серая кепочка. В кабинете никаких чертежей, схем или пультов с мигающими лампочками.

Начальник разговаривал по полевому телефону. Старая деревянная коробка телефона стояла рядом с графином, наполненным рыжим чаем. Лицо у начальника было самое обыкновенное, ничем не примечательное, изо рта вылетали клубочки пара. Голос негромкий, с хрипотцой. («Батманов был совсем не такой», — подумала Юля, вспоминая роман «Далеко от Москвы».)

— Возьмите и сделайте подсыпочку… Подождите, — обернулся он к работнице, — видите, разговариваю… Пусть растаскивают по трассе трубы. Своими, своими людьми обходитесь. И так не загружены. Утром был у тебя, видел. Кирпич, доски — все разбросано. Известь рассыпана, машины по извести ходят. Что-то ты слишком добрый, Прохор Семеныч.

Требует от кого-то, чтобы тот был злым. И сам, видно, недобрый, ох, недобрый. Вот по этому аппарату разговаривал он с офицером-пограничником: «Мы ее из списка вычеркнули, не нужно нам таких».

Положив трубку, Одинцов разыскал на столе бумажку:

— Прогуляли три дня: пятое, шестое, седьмое.

— Я на бетонном работать не буду.

— Пятое, шестое, седьмое июня, — скучным голосом повторил Одинцов. — Сколько недодано раствора за эти дни?

— Через силу выполнять не могу.

— Другие выполняют. А вы хотите не работать и получать?

— Товарищ начальник, в конторе свободное место учетчицы.

— Скажите, почему прогуляли?

— Не выходила по личным причинам! — резко сказала девушка. — Сейчас объяснять не буду. Не хотите в контору, пошлите в столовую.

— Знаете, что я вам скажу? Ленинградский комсомол допустил большую ошибку, послав вас сюда.

— Так не хотите давать аванса?

— Идите на работу. — Одинцов снова взял трубку зазвонившего телефона. — Время рабочее.

— Издевайтесь, издевайтесь… Я в Москву напишу! Министру!.. — выкрикнула работница, закрыла лицо рукавицей и выскочила из кабинета.

«Бездушный», — отметила про себя Юля.

Одинцов снова вел долгий и малопонятный разговор по телефону.

— Давайте, что у вас? — Он взял заявление.

Юля внутренне ощетинилась, готовясь «хладнокровно, с выдержкой» (так советовала Антонина Петровна) объяснить, почему задержалась в Ленинграде. Но объяснений не понадобилось. Начальник только поинтересовался, получала ли она деньги у представителя треста.

— Я на свои приехала.

Он потер лоб, седые виски и, точно вспоминая о чем-то, спросил, остались ли у нее деньги.

— Обедать есть на что? Ну хорошо.

Юлю направили на второй стройучасток к прорабу Прохору Семеновичу Лойко.

Игорь дожидался ее возле конторы.

— Ну как?

— Оформили.

— Молодец. Я, между прочим, был уверен, что ты приедешь.

Он объяснил, что второй стройучасток — это строительство жилых домов будущего города, самая боевая сейчас работа. Бригада, где он с первых дней находится, копает ямы под фундаменты.

— Меня уже и в комсомольский комитет выбрали, — добавил Игорь. — Ты скорее включайся!

Юлю определили в бригаду подсобниц. Жили подсобницы со своей бригадиршей Асей Егоровой в палатке с печкой (это было преимущество, потому что на все палатки печек не хватило). Давали им разные задания: то доски складывать, то убирать возле домов, то подносить кирпич каменщикам.

* * *

В дырочки палатки сквозит небо.

Брезентовая стена рядом с койкой тихонько колеблется. То вздувается, то опадает.

Как и вчера и позавчера, солнце над горной тундрой не заходит, но сегодня к сиянию круглосуточного дня примешивается холодноватый, беспокоящий отблеск.

Юля откидывает одеяло, натягивает лыжные брюки. Сдернув с гвоздика полотенце, выбегает на улицу полотняного городка.

Ох и красота!

Белое и зеленое.

Белое и голубое.

Снег выпал. Июньский снег!

Только в Заполярье могут случаться такие чудеса.

Чистый-чистый, сахарный покров равнины — и дымчатая голубизна далеких сопок. Пушистый белый холод — и нарядный летний убор маленьких, хрупких, но таких цепких и отважных полярных березок. Мелкое кружево листвы пронизано теплым, зеленым светом.

Снег выделяет, подчеркивает черноту воды в озерах и прямизну шоссе, вокруг которого раскинулся лагерь строителей.

Возле палатки рукомойник, здесь же титан.

Юля сгребает с крышки титана свежую порошу. Мокрым комком, как губкой, обтирает руки, шею, лицо. До чего здорово!

Вчера всей палаткой ходили на пологий, прогретый солнцем склон сопки, собирали полярные маки, колокольчики, одуванчики. Им-то, бедным кустикам цветов, сейчас не очень уютно под снежной пеленой.

…Ты не бойся ни жары
И ни хо-ло-да! —

громко запела Юля.

Она стянула через голову майку и ощутила на шее медный сосок рукомойника. Тотчас же ледяные струйки прохватили ее до ребер. Ойкнула, но соска не отпустила.

— Буратино, веселый человечек… простудишься!

В глаза лезут мокрые пряди. Юля ничего не видит, но узнает по голосу Асю Егорову, бригадиршу.

— Мамка, это ж одно удовольствие. Попробуй!

— Вытирайся скорее!

— Антонина Петровна так советовала. Лучшая закалка.

— Забюллетенишь, вот и будет закалка.

— Ты посмотри, Ася, какая прелесть: белое и зеленое.

— Сегодня шифер сгружать. Машины придут из Металлического. Все будет мокрое от этого снега. Чему тут радоваться?

Вот всегда она такая, «мамка, мамуля», как прозвали Асю в бригаде, — никогда не разделяет Юлиных восторгов.

В палатке перед зеркальцем Ася расчесывает, заплетает густые волосы цвета темной меди. Косы идут ей, она полная, румяная.

Ася старше всех, ей уже двадцать четыре года, она работала на фабрике ткачихой, а потом контролером ОТК. Во всем разбирается. Если мастер неправильно закроет наряд, сама пойдет в бухгалтерию и добьется правды. Спокойная, рассудительная.

— У нас на фабрике страстей наговорили, — делилась она с Юлей. — Запоешь ты, говорят, на Севере «Сулико». Как укусит комар — помрешь. Ездить, говорят, там только на собаках можно. И кругом белые медведи бродят… Глупости все. Пока в палатке поживем. А ближе к зиме потребуем, чтобы в щитовой дом переселили.

«Буратино» — так Ася прозвала Юлю. Считает ее непоседливей, неугомонной, как тот забавный деревянный человечек, что описан в сказке. (А в школе подруги звали Юлю «Юлой» за невысокий рост и стремительную походку.)

Шутливые прозвища даны и остальным обитателям палатки.

Возле печки — всегда жалуется, что зябнет, — спит хорошенькая смуглая Руфина, Руфа — «чертовски милая девушка».

Мурлыча песенку, застилает койку русоголовая, всегда приветливая Ядя — «Одуванчик». Она не ленинградка, приехала из Белоруссии. Здесь работает ее брат Николай — буровой машинист на руднике, бывший пограничник. Он часто навещает сестру, любит ее и заботится о ней, а она стирает ему бельишко. Часто вместе сидят в уголке и читают полученные с родины письма.

Проснулись, но еще нежатся под одеялом «Сестрички» — Нелли и Майка. Они очень разные, но их водой не разольешь: отсюда и прозвище «Сестрички».

У тоненькой большеглазой Нелли характер переменчивый. То щебечет без умолку, пересказывает кинофильмы, то целыми часами молчит, о чем-то вспоминает. Или вдруг заплачет без всякой причины. Может, одна только Майка и знает, что творится на душе у Нелли.

У Майки-коротышки сильные руки и мальчишеские повадки. Майка то восхищает Юлю, то злит. Иной раз хочется Майку расцеловать, иной раз за нее стыдно. Майка курит, вставляет в разговор блатные словечки. За ругань палатка объявила ей однажды бойкот (против бойкота возражала одна лишь Нелли). Майка страдала, ни в какую другую палатку переселяться не соглашалась и спала на улице, пока Егорова не разрешила ей вернуться, строго предупредив: «Услышу еще раз — исключим навсегда». На работе Майка сноровистая. Под койкой у нее всегда пила, штыковая лопата, гаечный ключ и другой рабочий инструмент. Раз прекратилась подача воды из временной котельной и слесаря на месте не оказалось. Все скисли, а Майка сказала: «Сейчас будет порядок». Через развороченные траншеи, через груды угля пролезла в дальний закуток котельной, что-то зажала, что-то отпустила — и вода пошла. Умела она и стряпать, но возиться с готовкой обеда не любила и в столовую тоже почти не ходила: питалась преимущественно конфетами и пряниками. Между прочим, никто лучше Майки не был осведомлен, какие продукты привезли в буфет.