Элен Каррер д’Анкосс - Александр II. Весна России

• Название: Александр II. Весна России
• Автор: Элен Каррер д’Анкосс
• Издательство: РОССПЭН, Фонд "Президентский центр Б. Н. Ельцина"
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8243-1427-4

Новая книга Э. Каррер д’Анкосс, постоянного секретаря Французской академии, посвящена одному из самых выдающихся представителей царской династии Романовых Александру II — «весне России». Автор пытается понять причины удивительного противоречия: почему именно в период восстановления внешнеполитического статуса страны и проведения беспрецедентных внутригосударственных преобразований, предпринятых Царем-Освободителем, в России поднялась не менее беспрецедентная волна террора против него.

Книга предназначена для широкого круга читателей, интересующихся отечественной историей.

---

В первом ряду тех, кто отстаивал русскую идею, Михаил Погодин. Родившийся в 1800 г. в скромной московской семье, он представлял уже не интеллигентов-аристократов, а разночинцев[36], которые в 30–40-х годах XIX в. начали принимать участие в великом русском споре. Будучи славянофилом, но верным самодержавию, Погодин рассматривает три элемента, лежащие, по его мнению, в основе национального духа: наследие Византии, т. е. христианство и верховенство светской власти; вклад Петра Великого и переустройство страны; наконец, роль дворянства, статус которого основан не на феодальном праве, а на службе государству.

Представитель другого лагеря, Тимофей Грановский, сын разорившегося помещика, еще один разночинец[37], был приглашен после обучения в Санкт-Петербурге и Германии преподавать историю в Московском университете. Публичные лекции, которые он начал читать с 1843 г., сразу же имели грандиозный успех, и Герцен попросил разрешения их опубликовать. В его трудах, как и в погодинских, поднимался все тот же вопрос о русской идее, но Герцен был представителем западнической концепции истории. В то же время преподаватель литературы С. П. Шевырев, близкий Погодину, пытался продемонстрировать, что русская литература черпала вдохновение в истоках русской истории, а не во временах Петра Великого.

Национальная идея тем не менее оставалась тесно связанной с властью; ее было недостаточно для того чтобы вести философские дебаты о национальном характере и России. Именно эта проблема находилась в центре внимания славянофилов, представленных Хомяковым, Киреевским, Аксаковым, Одоевским и Самариным. Славянофилы составили очень активный кружок, собиравшийся с 1840 г. в различных московских салонах. Испытавшие, как и все их поколение, влияние немецкой философии, они тем не менее, интерпретировали, усвоили и переработали ее в «настоящую теологию», по меткому выражению Николая Бердяева.

Славянофилы были в основном высокообразованными представителями московских аристократических семей или помещиками, что во времена крепостного права не могло не оказывать влияние на их воззрения. Идейные вожди этого течения обладали всем необходимым для того, чтобы внести настоящий вклад в общую дискуссию.

Алексей Хомяков был богословом, с широким кругом интересов — от истории до медицины и чисто технических изобретений. Иван Киреевский был главным идеологом течения: он стремился показать единство русской мысли, основанной на универсальности православия. Он констатировал, что эта особенность привела к появлению у русских глобальной системы мышления, в которой жизнь и мысль, жизнь интеллектуальная, жизнь общественная и частная переплелись друг с другом. Петр Киреевский, брат Ивана, не писал, но принимал участие в общих дискуссиях. Известный писатель Константин Аксаков отмечал по поводу проекта славянофилов, что они «превозносили историческое и духовное призвание России, как представительницы православного Востока и славянского племени». Юрий Самарин, впоследствии сыгравший важную роль в освобождении крепостных, посвящал свои труды различным религиозно-философским сюжетам, но прежде всего грядущим реформам. Наконец, Владимир Одоевский в «Русских ночах», насыщенных философскими диалогами, развивает национальную концепцию славянофилов: «Девятнадцатый век принадлежит России», — писал он, делая упор на молодость и чистоту страны по сравнению со старушкой Европой, ждущей от нее своего спасения.

Все славянофилы сходились в необходимости утверждения приоритета православной России над Россией императорской и над делом Петра Великого, которое они осуждали (Чаадаев близок этим идеям). Они обвиняли Петра Великого в том, что тот навязал народу — носителю религиозного сознания — государственную власть, в то время как в их глазах власть сама по себе — отклонение от нормы. Народ естественным образом объединяет соборность, дух свободы и солидарности, представляющий собой саму суть православия, — писал Хомяков, — но все это уничтожила власть. Власть, особенно власть Петра Великого, западная по сути: это организованное и рациональное римско-католическое христианство, противоположное по духу православной религии, носительнице гармонии, мира, единения и любви.

Славянофилы обращались к русским институтам прошлого: крестьянской общине (миру) и земскому собору. Они воплощали в себе, как и семья, идеальную общественную жизнь, игнорирующую любую внешнюю власть. Но исходя их этих предпосылок, славянофилы пришли к противоречивым выводам. Будучи анархистами в своем отрицании власти, они пришли к более традиционной концепции организации общества, констатируя, что человек слишком слаб, чтобы жить самостоятельно, ему необходимо правительство, а самодержавие предпочтительнее западных систем. Если они принимали таким образом полновластие российского монарха, то это потому, что стоя над противоречиями, он один нес за них ответственность, а стало быть, и брал на себя вину, давая народу возможность свободно следовать зову духа.

Все славянофилы выступали за освобождение крепостных и политические реформы, гарантирующие свободу слова. В конечном счете их позиция была последовательной: в силу необходимости они принимали правительство, но хотели, чтобы оно как можно меньше вмешивалось в жизнь народа, который они считали достаточно мудрым для принятия решений, касающихся его самого. За свободу народа, против бюрократических препон на пути к этой свободе: мысль была выражена достаточно ясно. Власть не могла смириться с такой программой и, не колеблясь, накладывала запреты на публикации славянофилов, свободное слово которых долгое время не могло вырваться из тисков цензуры.

Западники, воспитанные на идеях Просвещения, были не меньшими утопистами, чем славянофилы. Идеальной России последних они противопоставляли идеальный Запад, который мог бы стать образцом для России, с тем чтобы модернизировать ее и дать ей стать частью всемирной истории. В отличие от славянофилов, которые почти все были выходцами из дворянства, в рядах западников уже наметилась социальная дифференциация, которая будет характерной для новых людей следующего поколения, поколения 60-х годов. Если Бакунин был знатного происхождения, то Белинский — сыном бедного врача. Славянофилы и западники опирались на немецкую идеалистическую философию и на ее основе строили свое восприятие России и выдвигали свои предложения. Но первые делали из нее вывод о русской особости и о необходимости строить будущее на этом фундаменте. Вторые принимали за образец Запад. К тому же западники расходились во взглядах на религиозные проблемы и на возможности применить западный путь к России, хотя все дружно одобряли деяния Петра Великого, как отправную точку модернизации страны. Виссарион Белинский, авторитетный критик, оказывавший большое влияние на интеллектуальную жизнь страны, утверждал, что русский народ — народ-атеист, несмотря на любовь отверженных к Христу. Первоначально идеалист, он в последние годы жизни перешел на радикальные политические позиции, что отразилось в его «Письме Гоголю», ходившем по всей России. «Наши славянофилы, — пишет он в нем[38], — сильно помогли мне сбросить с себя мистическое верование в народ. Где и когда народ освободил себя? Всегда и все делалось через личности».

«Письмо Гоголю» после смерти Белинского в 1848 г. читали в радикальных кругах, оно стало манифестом ниспровергающей авторитеты молодежи, произвело сильное впечатление на Достоевского. Несомненно, некоторые западники занимали более умеренные позиции, выступая за постепенную политическую эволюцию и просвещение народа. Среди этих умеренных либералов, как правило верующих, были Николай Станкевич, близкий Бакунину, однако не разделявший его воинственный атеизм, а также профессор Грановский. Но именно Герцен насытил западничество конкретно-политическим содержанием, превратив идейную борьбу в движение, ориентированное на революцию.

Прежде чем подробнее говорить о Герцене, упомянем идейных последователей Фурье, объединившихся в 1845 г. в кружок, под председательством чиновника Министерства иностранных дел Михаила Петрашевского. Он собирал чиновников и литераторов в своем салоне, где выступал с речами о преобразовании общества на принципах маленьких самодостаточных общин. К утопическому представлению об обществе, которое должно быть гармоничным и мирным лишь благодаря достоинствам такой организации, Петрашевский добавил систематическое противостояние российскому политическому режиму. И поскольку он был убежден в разумности фурьеризма, организовал в своем имении фаланстер для крестьян, которые тут же его сожгли. Это было предвосхищением драмы, которую двумя десятилетиями позже предстояло пережить народникам.