Дорис Смит - Песня, зовущая домой

• Название: Песня, зовущая домой
• Автор: Дорис Смит
• Издательство: Библиополис
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-7435-0012-6

Книги ирландской писательницы Дорис Смит — это романтический мир, в котором царит любовь, побеждающая все интриги и противодействия. «Песня, зовущая домой» — роман о мире шоу-бизнеса. «Семь сорок» повествует о девушке, чье разбитое сердце пробуждается к новой жизни и настоящей любви.

---

Стоя на другом конце длинного зала, можно было еще легко вообразить, что ты бежишь к гавани, ощущая соленый вкус на губах.

Увижу ли снова его лицо,
Услышу ль его слова?

Теперь он увидел меня и улыбнулся. Я бы так и поступила, если бы это была улыбка из того дня в Плимуте, или из вечера, когда он поехал на старом велосипеде Адама, или из дня, когда я навещала его в больнице, — но она была другой. Глаза над этой улыбкой сейчас выглядели серьезными, почти смущенными. О чем он думал? Раньше мне некогда было подумать об этом.

Я остановилась.

— Хэлло.

— Хэлло. — Все еще не спуская с меня глаз, он сделал неопределенный жест. Его руки приподнялись и упали. — Вот это здорово. — Как будто говорил Йен: это было одним из любимых слов Йена. — Какой сюрприз.

Мы прошли к машине. Йен с трудом тащил один чемодан, Руфь вцепилась в свободную руку Колина.

— Хорошо съездил? — бодро спросила я.

— Спасибо, неплохо, — вежливо ответил Колин.

В машине Руфь втиснулась между нами на переднем сиденье, а разочарованный, но отнесшийся к этому философски Йен уселся сзади.

— Папа, я сказал Деборе, что в этом пальто ты меня не узнаешь.

— Тебя да не узнать? — не раздумывая, отозвался Колин. — С твоей-то ужасной физиономией?

Хихиканье было прервано тоненьким голосом Руфи:

— Папа, мама сделала новые занавески для моей спальни!

Вдруг стало поразительно тихо. Я затаила дыхание.

— Вот как? — вполголоса сказал Колин. Он был не настолько глуп, чтобы показывать свои чувства.

— И еще, папа, у меня была простуда, — снова объявила Руфь.

— Когда?

— Вчера. — Святая простота.

Я открыла рот, чтобы объяснить подробнее, но Колин заговорил первым:

— Простуда? Вчера? И сегодня она уже на улице? Ведь сейчас ниже нуля! — Он с трудом сдерживался.

— Не волнуйся, — успокоила я, — ничего особенного. У нее уже два дня, как нормальная температура.

— Все равно, — Колин все еще хмурился, — с Анни нельзя рисковать. — К моей досаде, он снял руку с руля и потрогал ее лоб.

— Она в полном порядке. Я знаю, что говорю, — раздраженно сказала я.

— Просто лучше не надо было меня встречать, если только есть хоть какой риск.

— Никакого риска не было, — разозлилась я, — не думай, что я совсем уж глупа. — Заметив взгляд уставившихся на меня круглых фиалковых глаз, я сразу замолкла. — Так что ничего плохого не случилось, — закончила я с сияющей улыбкой.

С Руфью, возможно, и не случилось. Но у Колина, уделявшего чрезмерное внимание выезду на шоссе Пэйсли Уэст, лицо выглядело подозрительно красным.

Да, как воссоединение это определенно не вполне оправдало мои надежды.

Глава четырнадцатая

Настроение Колина улучшилось, когда мы добрались до дома и дети потащили его показывать комнаты.

— Ты сделала чудеса, — сказал он. — Я с трудом верю своим глазам.

Но вообще-то вечер по праву принадлежал Йену и Руфи. Они не ложились гораздо дольше, чем я когда-либо разрешала, как будто и не бывало мирных бесед перед сном и золотистого ангела. Они так же дико бесились, как в Дартмуре, и в постель их уложил Колин.

Остаток вечера мы разбирались с корреспонденцией, оставленной для него его секретаршей, и он еще занимался ею, когда я отправилась спать. Я не чувствовала себя несчастной. Возможно, это возвращение оказалось не таким возвышенным, как в балладе, но все же «славный парень» вернулся, мой и Слигачана «славный парень», и когда я услышала, что он поднялся в свою комнату, я чувствовала себя в точности как та глупышка, которой я была двадцать лет назад. Подъемный мост поднят, и все мы в безопасности в замке.

Спокойной ночи, мой милый, спокойного сна.

На следующий день нас просили приехать в Ланарк, и зная, что миссис Камерон наверняка заметит малейшее пятнышко или грязные ногти, я так долго занималась детьми, что на себя времени уже почти не оставалось. В одной комбинации я заскочила в ванную и замерла, разинув рот. Дверь была не заперта, и над раковиной склонился Колин в одних лишь брюках.

— Извини, я зайду потом, — как ребенок, сказала я.

— С какой стати? Здесь достаточно места, — непринужденно сказал он. Как и все комнаты Слигачана, ванная была очень просторной.

Не так просто было ответить на его вопрос. Мы были мужем и женой, и почему бы мне здесь и не находиться, но все же… Дебора Камерон, ты в своем уме? Ты же купаешься, когда на тебе гораздо меньше надето... Я сделала один шаг в ванную и остановилась, являя самую неприличную картину, которую когда-либо мог видеть Колин, в моей белой комбинации с синими бантиками. Но он, все еще очень загорелый, казалось, не видел тут ничего необычного. Теперь он воткнул шнур бритвы в розетку. Я смущенно пустила воду в ванную.

— Только я и остался? — спросил Колин, когда я нервно бросила:

— Ты нашел чистую рубашку? Я положила ее на твою кровать.

Его глаза в зеркале смотрели на меня так же нежно и задумчиво, как они смотрели на Руфь. Пора было мне повзрослеть. Я согласилась жить под его крышей как жена во всех, кроме одного, смыслах. И это значило, что надо естественно принимать все другие нюансы совместного проживания. Если бы только он не рассматривал меня так! Может, он считает мои руки патетически тонкими?

— Дебора, — вдруг сказал он, положив бритву и втирая приятно пахнувший лосьон в подбородок, — я должен извиниться. — Я вздрогнула. — За вчерашнее. Я должен был знать, что ты не будешь неосторожной с Анни. Просто… — Он замолчал. — Ну, наверное, когда дело касается ее, я всегда опасаюсь худшего. — Голубые глаза смотрели на меня по-детски, прося прощения.

Я повернулась и встретила его взгляд, забыв про мои глупые бантики и детские кружавчики. Не было ничего важнее, чем утешить его.

— Не надо. Теперь она совсем здорова, и я буду очень о ней заботиться. Для этого ты на мне женился, и я не подведу тебя.

Взгляд изменился — как, трудно объяснить, разве что из него ушла часть детскости. Вернулся взгляд, остановивший мой порыв вчера в аэропорту — серьезный и стеснительный.

— Знаю. И спасибо.

Через несколько минут в своей комнате я безуспешно сражалась с длинной застежкой-молнией на спине, когда раздался голос:

— Кажется, тебе не помешала бы еще одна рука.

Теперь уже я оставила дверь приоткрытой, и Колин зашел без всякого смущения. От висевшего на шее белого полотенца его тело казалось еще более загорелым. Он подошел и застегнул мне платье.

— Новое? — спросил он.

Платье было новым, в обтяжку, тонкой шерстяной вязки, цвета бренди и куплено специально для встречи Рождества с его родными.

— Идет к твоим глазам, — заметил он, когда я кивнула, и снова я увидела в зеркале его глаза, темно-голубые и на этот раз с легким блеском веселья.

— Они совершенно необычного цвета, — добавил он. — Я обратил внимание сразу, как увидел тебя.

— Да, — по-детски отозвалась я, — конечно уж заметил. Мне всегда хотелось, чтобы они были голубыми.

Наступила еще одна короткая пауза, молчание, казавшееся многозначительным, и лицо, выглядывавшее из-за моего плеча, вдруг порозовело.

— Тебе нравятся голубые глаза?

Я уже наговорила лишнего, поступая именно так, от чего предостерегал меня Адам. Мне нравились голубые глаза, веселые, мерцающие, серьезные, поблескивающие — глаза, как море или как фиорды и озера родины владельца этих глаз. Я их обожала. Но какой же дурой я была бы, если бы созналась в этом.

— Да, но это потому, что у моего отца были голубые глаза, — торопливо объяснила я. — И во всем другом я очень на него была похожа.

Со щек Колина сошел румянец. Он выпрямился и чуть потрепал меня по плечу.

— Понятно. Ну, все равно ты выглядишь прекрасно, — великодушно добавил он.

По дороге в Ланарк Колин показал мне городок, где он родился, большую мрачную церковь, куда, как я уже догадалась, Камероны всей семьей ходили каждое воскресенье, и школу из красного кирпича, в которой учились он и его братья.

Встреча Рождества была обставлена старомодно. Миссис Камерон не признавала заокеанских украшений. У нее были остролист и плющ, и красные хлопушки с картинками про Санта Клауса, и ее поздравительные открытки выстроились на камине и вдоль пианино точь-в-точь как выстраивались у нас, когда я была маленькой. Тосты говорились и выпивались с торжественностью, которую я нашла очаровательной, а перед чаем мы уселись вокруг огня и пели рождественские песни. Я обнаружила, что мои родные и вправду были те «простые люди», о которых пел Колин, когда я в первый раз его увидела, и это так же согревало мне душу, как и сознание того, что я теперь была одна из них. Детские подарки, не исключая и подарков от Колина, тоже не представляли ничего особенного.