Морис Мерло-Понти - Интенциональность и текстуальность: Философская мысль Франции XX века

• Название: Интенциональность и текстуальность: Философская мысль Франции XX века
• Автор: Морис Мерло-Понти
• Издательство: Водолей
• Жанр: Философия
• Год: 1998

В сборник статей включены работы наиболее значительных французских философов второй половины XX века, в которых нашли отражение важнейшие философские темы этого периода — проблема смысла, сознания, тела, текста, чтения и письма. Материалы сборника знакомят с особенностями феноменологического и постструктуралистского подхода к анализу этих тем.

Сборник адресован специалистам в области философии, литературоведения, лингвистики, психологии и всем интересующимся историей французской философской мысли. Книга может быть использована в качестве хрестоматии для студентов и преподавателей гуманитарных факультетов.

Все тексты впервые публикуются в русском переводе.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Если «Аналитику» прочитать в обратном порядке, двигаясь от трансцендентальной теории суждения (или «Аналитики основоположений») к трансцендентальной теории понятия, задерживаясь на «Аналогиях опыта» перед тем, как приступить к трудному разделу о «Схематизме» (трудности, связанные с этим разделом, будут рассмотрены ниже), содержащаяся в ней феноменология становится выраженной более явно. Необходимо исходить из предположения, что феноменология Канта должна быть, прежде всего, феноменологией суждения, так как подобная феноменология наиболее подходит к тому, чтобы быть пропедевтикой эпистемологии. С другой стороны, необходимо предположить, что феноменология Гуссерля является, по преимуществу, феноменологией восприятия. Это как раз объясняет интерес последней к очевидности, изначальным данным и присутствию, даже несмотря на то, что Логические исследования начинаются с анализа суждения, и феноменология указывает его место в сфере субъективной жизни на уровне обосновывающих синтезов. (Мы увидим во второй части статьи, что имеется и другая причина, объясняющая различия между акцентами и предпочтениями в описаниях Канта и Гуссерля.) В любом случае, их различия в выборе описываемой темы скрывают сходство в методе.

Исследуя «Аналитику» в обратном порядке, то есть с «Аналогий опыта», мы найдем полный анализ суждения, которое рассматривается как акт подведения восприятий под рассудочные правила. Кант, как эпистемолог, придерживается той точки зрения, что эта операция должна быть простым «применением» законов, первично конституируемых рассудком. Однако стремление к описанию уводит анализ в других направлениях, демонстрирующих как то, что подведение раскрывается в качестве действительной структуры опыта, так и то, что об опыте судят, опыт понимают и выражают на предикативном уровне.

«Основоположения», которые, с эпистемологической точки зрения, являются аксиомами чистой физики, первичными синтетическими суждениями a priori, относящимися к естествознанию, результируются в превосходном описании структуры вещественности (Dinglichkeit). В этом отношении интеллектуальный характер перцепции тематизируется наряду с принципами постоянства, причинности и взаимодействия. Замечательно, что Кант, задолго до Гуссерля, связал структуры вещественности со структурами темпоральности. Различные способы, которыми «связывается» опыт, являются также способами интеллектуального структурирования времени. Вторая аналогия, в частности, содержит подлинную феноменологию события, отвечающую на вопрос:

«Что значит „происходить“?» Феноменолог разрабатывает понятие последовательности, упорядочивающей предметы в мире. Используя язык Гуссерля, можно сказать, что «Аналогии опыта» разрабатывают ноэматический аспект субъективного процесса в суждении опыта. В этом разделе способность суждения рассматривается со стороны «процесса суждения», в котором она соотносится с объектом. (С другой стороны, предшествующий раздел о «Схематизме» результируется в ноэтическом анализе «события», что находит отражение в операции связывания, называемой «синтетической способностью воображения» (В 233). Нам еще представится возможность вернуться к этой теме позднее.)

Если принять во внимание, что второй раздел учения о способности суждения, центральной частью которого являются «Аналогии опыта», показывает ноэматический аспект суждения опыта, становится ясным, что ноэматический анализ получает законченную форму в «Постулатах эмпирического мышления вообще» (А 218 и далее). Фактически «Постулаты» не добавляют ничего нового к детерминации предмета, но они делают его существование тематическим в соответствии с модальностями действительности, возможности и необходимости. Однако в чем заключается смысл этих постулатов? Они просто устанавливают фундаментальное соответствие между существованием вещей и их восприимчивостью: «Наше знание о существовании вещей простирается, следовательно, настолько, насколько может простираться восприятие, осуществляемое в соответствии с эмпирическими законами» (А 226). Пространственность снабжает нас такой разновидностью интенциональности, как открытость явлению. Постулат эмпирического мышления определяет эффективность интенциональности с точки зрения воспринимаемого присутствия являющейся вещи.

Не случайно, что Кант помещает «Опровержение идеализма» в качестве приложения ко второму изданию; в нем дается определение интенциональности, опередившее свое время: «Простое, но эмпирически определенное сознание моего собственного существования служит доказательством существования предметов в пространстве вне меня» (В 275). Фактически корреляция между «Я есть» и «нечто есть» и является интенциональностью в собственном смысле.

Если второй раздел «Трансцендентального учения о способности суждения» развивает, ноэматический аспект суждения существования, то первый раздел, посвященный схематизму, имеет дело с поэтическим аспектом. Вследствие этого он кажется малопонятным. Под руководством рефлексии в этом разделе постоянно предвосхищаются «Аналогии опыта», которые раскрывают действие акта суждения, направленного на предмет. Необходимо постоянно перечитывать первый раздел после раздела, идущего вслед за ним, и, таким образом, возвращаться с помощью рефлексивного движения, которое обнаруживает «в» Gemut (душе) то, что было найдено «у» предметов. Предвосхищающий характер этого раздела объясняет краткость изложения Канта при азработке схем. Тем не менее несколько сотен строчек (А 44 -147) раскрывают субъективный аспект ноэматического анализа, занимающего значительную часть следующего раздела.

Если продолжать анализ в том же ключе, то теория схематизма очень близко подходит к тому бытию, которое Гуссерль называет самоконституированием или конституированием Эго в темпоральном. Нам известно, что Кант сам был удивлен этим «искусством, скрытым в глубинах человеческой души, подлинные формы деятельной природы которого вряд ли когда-либо позволят нам обнаружить себя и откроются нашему взору» (А 141). Никогда в большей степени Кант не был свободен от своих эпистемологических предпочтений. Точно так же он никогда не был более близок к открытию за конституированным временем (или, согласно «Трансцендентальной эстетике», за временем как представлением) изначального времени сознания. Время схематизма заключается в единстве восприимчивости и спонтанности, многообразия и единства. Время — это моя способность к упорядочиванию. Но в той же степени оно представляет для меня постоянную угрозу исчезновения и разрушения. Время — это возможность непреложного рационального порядка, но и источник иррационального в субъективной жизни. Оно обращено и к чувственности, представляя собой ее чистый поток, и к интеллекту, когда схематизм отмечает возможность структурирования времени в отношении «последовательности», «наполнения» и «порядка» (А 145).

Если мы намереваемся дойти до следствий феноменологии Gemut, мы должны, как неоднократно делал Кант, указать на то, что рассмотрение существования сознания сводится к ноэтическому анализу операции, производимой актом суждения. Если ноэматический анализ приходит к своей кульминации в «Постулатах эмпирического мышления», которые устанавливают координацию между существованием вещей и их восприимчивостью, ноэматический анализ достигает высшей точки в самообосновании Я-существую. Однако эта тема представлена в Критике случайными фрагментами. Фактически здесь феноменология сталкивается с самым значительным сопротивлением, идущим из скрытых глубин кантианства. Целостная эпистемологическая концепция объективности имеет тенденцию к тому, чтобы представить «Я-мыслю» функцией

объективности и навязать альтернативу, на которую мы ссылались выше. Либо я «сознаю», что «Я-мыслю», но не «знаю» этого, либо я «знаю» Эго, но оно есть феномен природы. Именно поэтому феноменологическая дескрипция у Канта только намеревается открыть конкретного субъекта, который не занимает прочного места в его системе. Тем не менее там, где Кант, исследуя схематизм, движется к изначальному времени, присутствующему в работе суждения, он движется в направлении этого субъекта. Так же он приближается к этому субъекту там, где определяет существование вещей как коррелятивное моему собственному существованию. По этому поводу он замечает: «Я сознаю свое существование как определенное во времени… Значит, определение моего существования во времени возможно только благодаря существованию действительных вещей, которые я воспринимаю как находящиеся вне меня» (В 275–276; см. также примечание в предисловии второго издания В XXXIX).

Значительная трудность связана с тематизацией такого существования, которое не является категориальным существованием или, иначе говоря, структурой субъективности. Подобная проблема впервые появляется в § 25 второго издания (существование, которое не является феноменом). В примечании, добавленном здесь Кантом (В 158), ставится задача схватывания существования в акте Я-мыслю, обосновывающем подобное существование, а следовательно, ставится задача дотемпорального созерцания самого себя, продуцирующего мое существование на уровне психологических феноменов (В 155). Трудность здесь действительно значительна, особенно если рассматривать Я-мыслю только как то, что прослеживается в восприятии многообразия, предопределенного логически. Из всех наиболее известных отрывков на ум приходит только критика «рациональной психологии», где «Я-мыслю» рассматривается как эмпирическое высказывание, включающее высказывание «Я-существую». Кант пытается решить возникшую проблему в рамках своей эпистемологии, связывая существование с «необоснованным эмпирическим созерцанием», которое предшествует любой организации опыта. Это позволяет ему сказать: «Существование еще не есть категория» (В 423).