Джордж Мередит - Эгоист

• Название: Эгоист
• Автор: Джордж Мередит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Роман «Эгоист» (1879) явился новым словом в истории английской прозы XIX–XX веков и оказал существенное влияние на формирование жанра психологического романа у позднейших авторов — у Стивенсона, Конрада и особенно Голсуорси, который в качестве прототипа Сомса Форсайта использовал сэра Уилоби.

Действие романа — «комедии для чтения» развивается в искусственной, изолированной атмосфере Паттерн-холла, куда «не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений». Обыденные житейские заботы и материальные лишения не тяготеют над героями романа. Английский писатель Джордж Мередит стремился создать характеры широкого типического значения в подражание образам великого комедиографа Мольера. Так, эгоизм является главным свойством сэра Уилоби, как лицемерие Тартюфа или скупость Гарпагона.

---

— Он чувствует себя превосходно, — отчеканил Уилоби, вне себя от смятения.

В его интонации ей послышалась всего лишь тактичная укоризна; в самом деле, ей не следовало так долго вести с ним беседу вполголоса, тем более что они и так стояли в стороне от других. К той, большей группе присоединился еще полковник де Крей, между ними шел оживленный разговор — о нем, как с ужасом подумал Уилоби.

Итак, Клара потеряна безвозвратно! Ушла! Но он вспомнил свою клятву и вновь ее повторил: только не к Горацию де Крею! Она ушла, потеряна для него, утонула в океане соперников, и он поклялся себе, что употребит все силы, чтобы она не досталась этому человеку, этому коварному другу, вытеснившему его из ее неверного сердечка. Ведь тот, чего доброго, будет хвастать, будто достаточно ему появиться на сцене, и успех обеспечен.

Уилоби задержал миссис Маунтстюарт, устремившуюся было к доктору Мидлтону.

— Дорогая миссис Маунтстюарт! — окликнул он ее. — Уделите мне еще минуту.

Но к ним уже направлялся с дружелюбно-игривой улыбкой де Крей.

— Ну, Уилоби, — заявил он, — по части сюрпризов вы побиваете все рекорды.

— Равно как вы — по части остроумия, — ответил Уилоби, уязвленный тем, что и Гораций, как оказывается, посвящен в его проклятую тайну.

Отведя доктора Мидлтона в сторону, он стал торопливо просить его не возобновлять с Кларой разговора на старую тему.

— Оставим нашу капризницу в покое, сэр. Девичья душа — потемки, — сказал он со смехом и отошел от доктора. Тот с недоумением нахмурил свое величавое чело.

Де Крей меж тем стоял перед Кларой, скромно склонив голову и добродушно-лукаво улыбаясь. Наклон головы должен был означать, что он предоставляет себя в ее полное распоряжение, улыбка же как бы предлагала ей оценить его усилия, которые привели к столь успешным результатам.

Она мило, хоть и несколько рассеянно, улыбнулась ему в ответ. Близость, установившаяся между этими двумя, не подлежала сомнению.

— Сражение окончено, — тихо произнес Вернон, как только Уилоби отошел с миссис Маунтстюарт несколько поодаль. — С минуты на минуту следует ожидать мистера Дейла. Он уже все знает.

Вернон и Клара обменялись взглядом.

По сравнению с ласковостью, которая светилась в Клариных глазах, взгляд Вернона мог показаться суровым. Он вошел в дом.

Де Крей последовал за ним, так и не дождавшись от Клары обнадеживающего словечка или взгляда. Впрочем, он не торопился, он был достаточно уверен в себе.

Клара вновь взяла отца под руку и, внезапно просияв, сказала:

— Сириус, папа!

— Сириус? — повторил он с глубоким изумлением. — Скажи на милость, имеется ли в твоем восклицании проблеск здравого смысла, пусть хотя бы женского?

— Милый папа, просто я забыла название этой звезды и вдруг припомнила.

— Так ты думала о той самой звезде, которую увидел царь Агамемнон перед тем, как принести свою жертву в Авлиде{67}? Но, право же, любовь моя, моя дорогая Ифигения, твой отец не намерен настаивать на этой жертве.

— Я не ослышалась, папа, он, кажется, велел тебе меня щадить?

— Можно подумать, что нынче и в самом деле все помешались; недаром эту звезду называют Большим Псом{68}, — пробурчал он.

Глава сорок четвертая

Доктор Мидлтон, тетушки Изабел и Эленор, а также мистер Дейл

Клара взглянула на плывущие в небе облака. Свободная, как они, она летела вместе с ними… Однако, дабы не раздражать отца, она благоразумно сдержала свое ликование.

В двенадцать часов звонок созвал всех ко второму завтраку.

Разговор не клеился, да и мало у кого был аппетит. Клара вышла к столу, чтобы по выражению лица миссис Маунтстюарт понять, как обстоят дела. Сэра Уилоби присутствовать обязывал долг гостеприимства. Трапеза проходила, как сборище глухонемых, которых зачем-то усадили вокруг накрытого стола; томительная тишина, изредка прерываемая звоном посуды, напоминала церковь, когда, в ответ на увещевания священника, на серебряное блюдо, позвякивая, падают медяки прихожан. Полковника де Крея, попытавшегося разрядить атмосферу очередной остротой, постигла участь приходского мальчишки, некстати расшалившегося в божьем храме. Единственный, кто воздал должное искусству повара, был доктор Мидлтон. Он свято чтил часы, отведенные человеку для утоления голода, и не позволял себе отвлекаться посторонними мыслями, несовместимыми с этим процессом.

— Вы говорите, что наступили плохие времена, — возразил он Уилоби, затеявшему разговор о политике, — и что нынешний кабинет вертит нами, как вздумается. Что ж, сэр, оппозиция своими бурными протестами только придает кабинету стабильность. Умным людям, на мой взгляд, остается лишь уйти в себя, подобно тому как семя уходит в землю — чтобы во благовремении прорасти. Положитесь на природу и прозябайте как зерно, уповая на смену времен года, — таков мой совет.

Совет доктора Мидлтона был превосходен, но он, к сожалению, исключал возможность дальнейших дебатов. Разговор заглох.

Внимание общества было приковано к аппетиту доктора Мидлтона — при первых признаках его утоления все готовились встать из-за стола. Доктор, как и следовало честному человеку с безупречной совестью, который исполняет свой долг по отношению к самому себе, не замечал всеобщего напряжения. Спокойно отведав каждого кушанья, он так же спокойно, обращаясь к мисс Изабел и мисс Эленор, принялся цитировать Мильтона. Но едва доктор проглотил свой последний кусок, все, как по сигналу, поднялись с мест. Уилоби увел Вернона. Миссис Маунтстюарт незаметно поманила Клару. Доктору Мидлтону, правда, казалось, что они с Уилоби чего-то не договорили, что им следовало бы кое-что уточнить. Впрочем, он не торопился и был вполне доволен положением дел.

— Этот день, — заявил он девствующим тетушкам, следуя за ними в гостиную, — этот день не будет для меня потерянным, если мне позволят посвятить его остаток вам.

— Нам кажется, что надвигается гроза, — пролепетала одна из них.

— Ах, она неизбежна, — вздохнула другая.

И они принялись за свой дуэт:

— Мы привыкли читать в нашем Уилоби, как в книге, по малейшей тени угадывать его душевное состояние.

— С его младенческих лет, на протяжении его блистательной юности, и теперь, когда он вступил в пору возмужания…

— Он всегда был рыцарем до мозга костей.

— Долг. Долг превыше всего. Счастье родных, благоденствие подчиненных.

— Если он и гордится своим именем, то в этой гордости нет ни капли высокомерия. Он горд сознанием своих превосходных качеств.

— При случае он умеет проявлять смирение.

Доктор Мидлтон почувствовал в этих акафистах призыв к тому, чтобы и сам он проявил смирение.

— Будем надеяться… — начал он в искреннем порыве покаяния за свою неразумную дочь.

Но дамы возобновили службу:

— Он всегда относился к Вернону Уитфорду, как к брату, хоть тот и не Паттерн по рождению!

— Летиция Дейл могла бы привести вам тысячи примеров!

— И чтобы такого человека постиг такой удар!

— И чтобы вслед за ним готовился еще один — подобный же!

— Возможно ли понять его столь превратно?

— Будем надеяться… — повторил доктор Мидлтон.

— Неужели тот, кто делает столько добра людям, не имеет права ожидать, что и с ним немного посчитаются?

— Помню, Уилоби совсем малюткой как-то забрался на стул и никому не позволял поддержать его — хоть он чуть не упал. Он требовал, чтобы мы восхищались тем, какой он высокий. Помнишь, Эленор? «Я солнце этого дома! Я выше вас всех!» Ах, это было неподражаемо!

Чувство! Он всегда требовал чувства! Ему было всего четырнадцать лет, когда его кузина Грейс Уитфорд вышла замуж. Он тотчас уехал. Они очень дружили, и он нескоро вновь появился среди нас. С ней он так и не захотел больше встречаться.

— Да, но мужу ее он оказывал неизменное покровительство. Уилоби всегда был великодушен. Единственный его недостаток…

— …это избыток чувствительности. В этом…

— …весь его секрет. Но никто…

— …не должен этого знать! Он и теперь, взрослый, такой же, каким был в детстве. Никому не пришло бы в голову винить Уилоби Паттерна в недостатке мужественности. И однако… отчего это так?.. Он страдает, как никто, если не чувствует себя любимым. Между тем собственные его привязанности незыблемы и неизменны.

— Он непостижим. Мы прожили с ним всю жизнь и знаем его всегдашнюю готовность к самопожертвованию. Но только он требует, чтобы и ему отдавали сердце безраздельно. И если в душу его вкрадывается сомнение, он становится таким, каким мы его видели сегодня.

— Совершенно разбитым. Он просто неузнаваем.

— Будем надеяться, — в третий раз начал доктор Мидлтон. Он так и рвался объяснить дамам, отчего это так. Кто-кто, а он мог бы разрешить их недоумение. — Мы, англичане, народ суровый, — продолжал он, отказавшись от своей обычной метафорической манеры, которая, как он чувствовал, была бы неуместна в приложении к данной теме. — Мы, сударыни, суровый народ, и доза суровости в нашем воспитании нам не вредит, а, напротив, закаляет нас. Без подобной закалки мы страдали бы от малейшего дуновения мороза. Но, к сожалению, как раз там, где требовалась бы особая неуязвимость, где мы больше всего подвержены воздействию ураганных ветров, мы изнежены. Я имею в виду наше самолюбие. Мы — варвары, и даже тогда, когда нас выращивают в теплице благополучия, на почве, утучненной богатством, мы все равно остаемся варварами. Поэтому блистать по-настоящему мы можем только на полях сражений, когда вырываемся из теплицы туда, где на нас обрушиваются тяжелые удары неприятеля. Только на войне чувствуем мы себя дома, там мы все, — от Сципионов{69} до рядовых воинов, — отважные солдаты. В мирное время мы не знаем покоя. Наша природная суровость прорывается самым неожиданным образом — мы становимся необузданными тиранами, домашними деспотами. И если мы с детства не получаем суровой закалки — как душевной, так и телесной… с помощью традиционного орудия, принятого на нашем острове для внедрения цивилизующей мудрости, унаследованной нами от древних… если этого нет, говорю я, мы непременно впадаем в эксцентричность и деспотизм. Впрочем… — Здесь достопочтенный доктор кашлянул, отказавшись от своей попытки в завуалированной форме преподать этим старым девам горькую истину, заключающуюся в том, что своим нынешним упадком Англия обязана главным образом обилию старых дев, ее населяющих. — Впрочем, я бы не сказал, что Уилоби страдает этой преувеличенной чувствительностью. Он вынес столько, сколько я, признаться, вынести бы не мог, хоть и не отличаюсь чрезмерной изнеженностью.