Юрий Рудницкий - Сумерки

• Название: Сумерки
• Автор: Юрий Рудницкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

---

Андрийко немного успокоился и, склонив голову перед миром, произнёс:

— Прошу прощения перед громадой за слова и поступки воина, привыкшего сначала рубить, а потом уж предъявлять права. У меня тройная порука. Первая — сила моя и моих ратников. Она такая же, как и у князей Глинских, а то и побольше, чем у них. Другая — вот это дворище, что уже более двухсот лет принадлежит роду Юршей. А вот и третья…

Тут Андрийко извлёк из-за пояса завёрнутую в платок грамоту великого князя Свидригайла.

Грамота, есть грамота! — воскликнули ратники и мужики и сразу же кинулись за священником, чтобы он её прочитал. Старенький священник выполнил желание громады. Однако когда грамота была прочитана, князь Кирилл громко расхохотался и сказал:

— Вижу, что ты, рыцарь Андрий, совсем взбесился, коли слушаешь смердов. Им-то какое дело до тебя и нас? Да и что такое грамота? Клочок телячьей шкуры. Да и где Свидригайлу уследить за выполнением наказов, к тому же ни один бес и не чихнёт на его писанину. Коли есть у тебя сила — иное дело, но тоже не мужицкое! Ха-ха! И гляди, рыцарь, как бы и тебе, подобно твоему батюшке, не свернуть шеи на мужицкой правде!

Сказав это, он вытащил меч из ножен.

Грицько крикнул:

— Все слышали, о чём говорит грамота?

— Все, все! — хором ответили мужики и ратники.

— Коли так, — заявил, как смерть, побледнев от страшного гнева молодой Юрша, — то я беру под свою руку волость, а после меня, сами понимаете, — тут он указал на князя Кирилла, — после меня, до приезда из Волыни дяди, воеводы Михайла Юрши, либо кого иного, у кого будет грамота от русского или литовско-русского великого князя, поручаю управление Ивану Кострубе. Все вы свидетели моего завещания.

— Будет так, как пожелал, досточтимый боярин! — сказал старейшина громады. — Пусть бог и святые угодники берегут тебя и правду, пусть дадут тебе, силы ради той правды одолеть супостата. Как ты и твой род был за громаду, так теперь мы все за тебя!

— С богом в бой! На суд бродягу! — кричали мужики, а ратники обнажили мечи, и подняли топоры, чтобы никто не помешал бы свершиться божьему суду.

Стремительно кинулись в бой противники. Князь Кирилл, точно хищная птица, с диким клёкотом налетел на молодого Юршу и осыпал его градом молниеносных ударов. Андрийко же поначалу подставлял щит, да поворачивался лицом к врагу и лишь изредка наносил удар по щиту противника, и тогда летели, точно щепки, осколки металла и куски кожи. Меч князя уже исчёркал гладкую поверхность шита узорами, но ещё ни разу не коснулся ни шлема, ни панциря боярина. Наконец первый бешеный порыв миновал, оба противника поостыли и лишь обменивались ударами. Князь Кирилл, видимо, унаследовав дикую натуру своих предков степняков-татар, был неизмеримо быстрей Андрия, потому его движения были необдуманны, внезапны и быстры. Однако ему явно недоставало в единоборстве опыта к рыцарского хладнокровия. Поединок для князя был не обычным, каждодневным рыцарским занятием, повседневной работой, а взрывом злобы грабителя, у которого отобрали добычу. Поэтому Андрийко в первые минуты сдерживал свой порыв отомстить за смерть отца и захват усадьбы и полностью владел собой. А когда увидел, что его противник начинает уставать, решил нанести свой последний удар.

Подобравшись весь, он наклонился слегка, словно хотел заглянуть противнику в глаза, и двинулся вперёд. Громкие крики радости приветствовали его. Юршевцы, глядя на ловкость князя и медлительность Андрия, начинали уже опасаться за своего боярина. А он, напирая щитом и левым плечом, наносил удары по правому плечу противника. Эти удары обрушивались на щит князя Кирилла всё чаще и чаще. Тщетно старался он отбивать их мечом. Андрий наступал и упорно бил по щиту, и князю приходилось медленно отступать. Рука немела, болела, а отбитый меч относило чуть не до бедра. Князь выбивался из сил. Тогда Андрийко стрелой ринулся вперёд и ударил щитом противника так, что тот едва устоял на ногах. В следующее мгновение кладенец уже повис над головой Глинского — тот поднял щит и меч, думая, что удар снова будет нанесён справа, но кладенец Андрия обрушился со страшнейшей силой слева, на защищавшую шею карацену.

Сталь не прорвала её до конца, но, прорезав несколько десятков колец, рассекла шейные мускулы. Точно подрубленный дуб, свалился князь в пыль, роняя меч и обломки щита. Отбросив кладенец, Андрийко наклонился над умирающим.

— Признайся, князь Кирилл, всенародно о совершённом тобой тайном убийстве моего отца неподалёку отсюда, признайся, и получишь прощение на том, Страшном суде…

Мутные зрачки уставились на молодого витязя, Сквозь пальцы левой руки, которыми князь старался зажать рану, хлестала кровь, но всё слабее и слабее.

— Умираю! — прошептал он. — Священника! Да, это я убил Василя… Прости!

— Да простит тебе бог, как прощаю я! — сказал громко Андрийко и встал. К умирающему подошёл с крестом священник и Грицько со стрелой, которую вытащил из своего сагайдака, развернул из полотна и вложил умирающему в руку, но князь уже не узнал её, старую и заржавленную. Лицо его вдруг осунулось, пожелтело, глаза померкли, всё тело вытянулось, и… перед толпой лежал труп.

Священник и Андрийко опустились перед ним на колени и сотворили молитву. Во время поединка и предсмертной минуты князя люди молчали как мёртвые, только князь Семён воздел руки к небу, словно увидел перед собой что-то страшное, и отступил в гущу своих ратников.

Но вот поднялись священник и боярин Юрша, а Грицько громко возгласил:

— Все видели, как свершился суд божий. Убийца понёс заслуженную кару. Пусть простит ему на небесах всевышний, а законному владетелю волости и победителю — честь и слава!

— Слава! Слава! — закричали мужики.

Точно выпущенная из лука стрела, князь Семён пролетел отделявшее его от боярина Юрши пространство и замахнулся ножом.

— Подохни, собака! — прохрипел он и, схватив за плечо ненавистного врага, стал выискивать место, куда бы вонзить нож. Рыцарь отшатнулся, и кто знает, избежал ли бы он смертельного удара или тяжёлой раны, если бы в тот миг не подскочил Коструба. Великан схватил остервеневшего князя и поднял, как котёнка, над головой… А спустя мгновение князь и з самом деле, как котёнок, которого хозяйка выбрасывает из хаты, влетел в толпу своих ратников и опрокинул трёх или четырёх. Сбитые с ног люди образовали собой клубок торчащих во все стороны рук, длинных рогатин и ножен. Торжественное настроение собравшихся мигом сменилось, и громкий хохот прокатился по толпе.

Но ошалевший от злости князь ничего уже не соображал. Поднявшись, он вскочил на коня и приказал ратникам ударить на дружину Юрши. Понимая, что явное преимущество на стороне противника, ратники удержали князя, подняли убитого, уложили на телегу и подались из дворища. Уехали они одни, поскольку переселенцы, видя юршевские порядки, остались, с тем чтобы просить боярина разрешить им здесь поселиться. Андрийко согласился, и в тот же день, после обеда, взялся за дело. Переведённые на боярскую службу Свидригайлом ратники из Луцка уже расселились за Росью, Синюхой, Тикычем, построили хутора и селища в балках и оврагах, защитили их рвами, частоколами, валами и вырыли возле хат небольшие бревенчатые землянки, на случай если придётся отсиживаться от внезапного нападения татар. Молодой хозяин назначил десятников, сотников и поставил над ними тысяцким Кострубу» Потом принял на замковую службу — обрабатывать боярские поля — переселенцев из Заднепровья и беднейших мужиков. Ратные обязанности договорились нести по очереди бояре-ратники, а жители — выплачивать подушную подать. Боярский суд должен был свершаться раз в месяц, копный — раз в году, на Ивана Купала. Вот так при помощи Грицька, Кострубы, тиуна и старейшины громады боярин Юрша быстро разрешил все важные вопросы.

В тот же вечер Грицько уехал в Чернобыль, а молодой боярин впервые за два года уснул под отцовской крышей.

XXX

Наступил июль. Среди непрестанной работы пролетели дни, как придорожные деревья мимо скачущего всадника.

На Поросье надо было выкорчевать ещё немало леса, поставить немало срубов, построить укрепления, возвести насыпи, обтесать балки и крыть крыши. Нужно было ладить возы, ковать плуги, бороны, делать домашнюю утварь, дубить шкуры и ещё ездить в Киев за железом. В усадьбе боярина поставили кузню, за дело взялись два кузнеца-корманича, и стук молотов не умолкал до поздней ночи. Но вот подошла и страда. Селения опустели, все живущие поспешили в поле. Остались лишь дежурные ратники, которых Андрийко никогда не отпускал, требуя такой же караульной службы, как и в Луцке. Каждую минуту, того и гляди, мог появиться татарский отряд либо дружина князя Семёна Глинского,

Только теперь у Андрийки вырывались минуты свободного времени — полевыми работами руководил более опытный в этом деле Коструба, — и его мысли устремлялись к Офке. Как раз теперь у неё должен был появиться на свет его ребёнок! Порывы нежности сжимали сердце. Если раньше гордая, самолюбивая Офка будила в нём страсть, то теперь Офка-мать заполняла его душу каким-то дивным смешением уважения, восторга, любви и глубокой печали. Печаль эта громко стучала в его сердце, то и дело побуждая вскочить на коня и помчаться лесом на север. Это было всё, что осталось от прежнего Андрийки. Юноша превратился в опытного, хорошо знающего, что ему делать, мужа. Он побеждал в себе эту печаль тем, что в свободные минуты устраивал гнёздышко для своей милой. Тут-то ему и потребовалось поехать в Руду к князю Носу за добром покойного отца… И тогда впервые после выезда из Луцка Андрийко почувствовал нечто вроде угрызений совести…