Юрий Рудницкий - Сумерки

• Название: Сумерки
• Автор: Юрий Рудницкий
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1970

---

С каким лицом предстанет он перед Мартусей. Она ждала его, предостерегала от Змия Горыныча, а он… Что ж, Змий превратился в ангела, и принесёт ему ангелочка, а Мартуся — лишь цветок на его жизненном пути: фиалка, а Офка — роза, опоившая его чарами до конца дней. И всё-таки трудно будет посмотреть девушке в глаза…

Тщетно убеждал себя Андрийко, что между детьми — а два года тому назад они были дети— не может быть серьёзных обязательств и подлинных чувств и все их договорённости лишь детские забавы. Его охватывало раздражение при одной мысли о путешествии, в конце концов он решил послать туда, уже в сентябре месяце, одного Кострубу, а самому уехать в Незвище.

Однако в конце августа произошли события, не позволившие Андрийке отлучиться. Над Горским Тикычем появились татары, якобы идущие на помощь князю, а в действительности — за добычей. Татары наткнулись, разумеется, на отпор в Юршевке и в хуторах, на караулы, ощетинившиеся частоколы, глубокие рвы и опытных стрелков. Спалив лишь несколько полевых караулов и угнав кое-где скотину с пастбищ, они ухватились за конские хвосты, переправились через Рось и исчезли. Вслед за ними совершил набег и князь Семён Глинский с конной ватагой, объявляя повсюду, что князь Сигизмунд Кейстутович пленил Свидригайла и с согласия Ягайла возведён великим князем Литвы и Руси и что он-де подлинный сторонник и покровитель простого люда и враг вельмож и князей. Потому и род Глинских стоит не за великопанского Свидригайла. а за Сигизмунда и от его имени занимает княжьи и боярские волости,

Однако простому люду и боярам-ратникам так хорошо жилось в Юршевке, что никто из них не захотел поверить россказням Глинского. А при первой попытке князя Семёна занять ближайший хутор силон погибло человек двадцать из его дружины, и он. несолоно хлесавши, вернулся в Черкасы. Й всё-таки приходилось всегда быть наготове.

Вскоре из Киева пришли вести, что Сигизмунд на самом деле, при поддержке князя Гольшанского, напал в Ошмянах на двор Свидригайла, чуть не захватил его и не передал полякам. Сигизмунд возглавил литовцев, которым надоело благоволение господаря к русским князьям и приверженность литовских вельмож к Свидригайлу. Князей этих и вельмож Сигизмунд бросал в темницы, пытал, жестоко казнил и поднимал против них мужиков, путных бояр, замковых слуг. Запылали усадьбы, однако лишь самые дикие из диких литовцев да вспомогательные шляхетские хоругви взяли на себя обязанность палачей. Литовские и русские мужики поняли за эти два года, что борьба ведётся не за свободу народа, а за княжьи волости, и отсиживались дома. Литовцев тому научили ливонские и прусские кнехты, и польские и мазовецкие ватаги, а русинов — если не считать самих врагов — княжьи ратники да татарские и молдавские «союзники». Михайло Юрша, назначенный Киевским воеводой, сразу же принялся готовить город к обороне в ожидании нападения сторонников Сигизмунда или посягательств князя Семёна Глинского, который никогда не порывал связи с татарскими ханами.

Услыхав об этом, Андрийко очень обрадовался, тут же снарядил посланца к воеводе Михайле с просьбой приехать в Юршевку и поглядеть на заведённые в волости, после смерти Василя Юрши, новые порядки. К тому же, готовясь в далёкий путь в Незвище, он задумал просить воеводу защитить волости в случае какого набега. Напевая или посвистывая, он следил, как мастера ладили большой широкий возок из лёгкого крепкого дерева и оковывали его железом. В нём должны были совершить длительное путешествие Офка с ребёнком… Андрийко даже прослезился, представляя себе, как он возвращается верхом на лошади, рядом с гружёным возком, под звуки её серебристого смеха, весёлых возгласов мужиков и… плача испуганного младенца, И вдруг за два дня до выезда, в конце сентября, неожиданно приехал Грицько.

Никогда, даже после своего возвращения из Чарторыйска, Грицько не выглядел таким разбитым и угнетённым, как сейчас. Вместо полупанциря на нём был какой-то старый лосёвый изодранный кафтан, на котором оружие расписало всякие узоры. Грязь покрывала его худые сыромятные постолы и короткие кожаные штаны. На боку болтался меч с обломанным окрестьем, на плечах — промокший сагайдак с двумя или тремя заржавленными стрелами и натянутым луком. Видимо, не было времени или охоты отпустить тетиву, и лук утратил свою силу и упругость. Неумытое, заросшее чёрной бородой лицо было хмурым и чумазым, руки — точно мать сыра-земли в осеннюю пору, облеплены грязью и кровью. Увидев в таком виде своего прежнего слугу, Андрийко так и ахнул.

— Грицько! Что с тобой? Где ты так вымазался? — воскликнул он.

— Где? По белу свету мыкался, боярин! Сейчас осень, грязь, крутом беда, вот я и приноравливался. Вражья нечисть, голь перекатная, нерадивость, сумерки жизни, надежд и пусть всё идёт к дьяволу вместе со мной!

Андрийко невольно побледнел, словно что-то укололо его в сердце.

— Ты из Чернобыля? — спросил он.

— Ну да! Но я не про то говорю. В Чернобыле все о порядке. Князь Нос частенько наведывается к вдове н сиротам покойного боярина, дети растут, здоровы, правда, не больно весёлые. Уж очень добрым был боярин Микола, чтобы так быстро его забыть…

— А ты словно на что-то сердишься?

— Как же? Два года тому назад Михайло Юрша защищал Луцк, боярин Микола осаждал Перемышль, а нынче вы с воеводой печётесь о Киеве и рады-радешеньки, что есть хоть кусок хлеба…

— Что ж? — ответил неуверенно Андрийко. — Мир перестроить мы не смогли, остаётся жить надеждой, что наши дети или внуки дождутся народной свободы…

— Надеждой? Скорей самообольщением! Надеждой не убьёшь и мухи! Нам не надежды нужны. Мы положились на Свидригайла, другие на Сигизмунда, и всё попусту. Побьёт ли Несвижский Бучадского или Сигизмунд Свидригайла, мужик всё равно остаётся тем, кем был. Ведь надеялся же великий князь победить, с трёх сторон шли на Польшу враги, и что получилось? Заремба один-одинёшенек скрутил ему голову…

— Заремба, говоришь?

— Да. Я нашёл у него письмо от князя Семёна Гольшанского, из которого узнал, что каштелян обо всём договорился с Сигизмундом.

— Как же ты напал на след Зарембы? Откуда досталось тебе в руки его письмо? Кто тебе его прочитал?

Дрожа за судьбу своего незаконного брака, Андрийко живо заинтересовался, зная и опасаясь влияния Зарембы на княжьи дворы. Прежде чем начать свой рассказ, Гринько тяжело вздохнул и наконец промолвил:

— Как я раздобыл письмо? В кармане Зарембы! Спрашиваешь, как я напал на его след? Возвращаясь из Незвища…

— Ты был в Незвище?..

— Ага, был! — торопливо, словно между прочим, кивнул Грицько и продолжал. — Я повстречался с ним на узкой тропе в лесу, он ехал с двумя шляхтичами, ну, потому у меня и письма.

— Что же, он вручил тебе их по доброй воле?

— Не совсем! Не знаю, отдал ли бы он их так или нет, ведь я не спрашивал, просто всадил ему поскорее в глаз стрелу…

— Ах, значит, ты убил его? — воскликнул Андрийко и, сорвавшись с места, забегал по комнате.

— Да! Тогда его товарищи набросились на меня, и мы долго бились. Однако на меня напала такая ярость, что я убил обоих шляхтичей. К счастью, у меня было оружие, иначе кто знает, чем бы кончилось дело. Чего же ты хочешь, боярин? Я обещал Зарембе стрелу, надо было выполнять обещание. Жаль только, что не убил полгода тому назад, не случилось бы и переворота в Ошмянах…

Грицько умолк, и Андрийко приостановился.

«Почему он молчит? — спрашивал про себя молодой боярин. — Почему не рассказывает о Незвище? Смерть Зарембы облегчала положение всех: его, Офкино и даже Свидригайла… Почему же так сердится Грицько? Неужто Кердеевич?..»

Что-то сдавило ему грудь и подкатывало к горлу. Он подошёл к сидящему Грицько и заглянул в подёрнутые грустью глаза, словно хотел найти объяснение тому, что не произнесли ещё уста.

— Говори! — промолвил он сдавленным голосом. — Ты был в Незвище… что там случилось? Ты молчишь? Говори! Ради мук и крови Христа спасителя, говори! Ты знаешь, что я собираюсь туда.

Грицько опустил глаза и уставился в стену, словно впервые её увидел.

— Нечего тебе туда ехать, боярин! — сказал он наконец.

Смертельная бледность разлилась по лицу Андрия.

— Грицько, — протянул он слабеющим голосом, — не мучь меня, смилуйся. Ты ведь знаешь, что там моя жена и ребёнок…

Грицько закрыл лицо руками и хрипло сказал:

— Нет там уже никого. Тяжело коснулась тебя рука господня, боярин. Но ты…

— Как же? Кердеевич…

— Нет! Смерть взяла обоих — тебе на горе и печаль, им на вечное блаженство…

Что-то замелькало в глазах, казалось, толпы врагов замахали топорами, сулицами. Кто-то вырвал из груди сердце, сдавил горло железными когтями… И Андрийко без стона свалился на пол…

На самом высоком в Незвище пригорке, среди леса, под тремя белыми берёзами — свежая могила. Огромный дубовый крест взял под своё окрылье холмик жёлтого песка и приготовленную могильщиками кучу дёрна. Ни надписи на кресте, ни цветов на могиле… Осень… Цветы отцвели и увяли, подобно той, что спит под жёлтым песком среди корней берёз. Туманное, хмурое небо нависло свинцовой тяжестью, порывы холодного ветра хлещут дождём по кресту, могиле и по устилающей землю жёлтой листве. Небольшая, открытая поляна окружена стеной красных сосен. На их вершинах каркают мокрые вороны, стряхивая с чёрных крыльев воду. Вокруг тихо-тихо, словно всё притаилось в предчувствии, что над Чёртовым болотом вот-вот появится ангел смерти…