Александр Богданов - Культурные задачи нашего времени

• Название: Культурные задачи нашего времени
• Автор: Александр Богданов
• Издательство: Издание С. Дороватовского и А. Чарушникова
• Жанр: Философия
• Год: 1911

Нет двух отдельных культур, материальной и духовной. Как только мы захотим понять жизненный смысл и происхождение объединяющих идеологических принципов, исследование приведет нас к «материальным» условиям, т. е. техническим и экономическим. Технический уровень общества, его экономическое строение — вот чем определяются его культурные задачи, вот откуда они исходят. Рассмотрим эту связь более конкретно, чтобы, опираясь на нее, выяснить в существенных чертах культурные задачи нашего времени.

http://ruslit.traumlibrary.net

---

Теперь, однако, для нас важно иное применение нашей общей концепции; надо выяснить, насколько творчество культурных форм является делом индивидуальным или коллективным, и доступно ли оно только классам обеспеченным, имеющим значительный досуг, или не им одним.

XII

Итак, пусть перед нами культурное произведение, какое угодно: роман, картина, закон, научное открытие, — которое принадлежит определенному, индивидуальному автору. Спрашивается, в какой мере автор объективно может быть творцом этого произведения, как одной из организующих форм общественного бытия людей.

Предположим, что автор безусловно и вполне оригинален, т. е., что все в данном произведении принадлежит лично ему, и притом исключительно ему, как содержание, так и форма: нечто такое, что только он видит, слышит, чувствует, систематизировано и выражено таким способом, который только ему одному свойственен, и никому более. В этом предельном случае мы имели бы перед собой, очевидно, нечто вполне индивидуальное, но несравненно менее интересное, и менее понятное для какой бы то ни было публики, чем даже обычный бред сумасшедшего: никому нет дела до содержания, и никто не станет напрягать свой мозг, чтобы овладеть формою произведения.

Но такой предельный случай в действительности невозможен: человек живет в обществе, имеет общее с другими людьми поле восприятия, высказывает свои переживания при помощи методов, выработанных до него процессом социального развития и усвоенных им в силу жизненной необходимости. Возьмем случай, сколько-нибудь приближающиеся к предельному.

Пусть влюбленный поэт с величайшей точностью и тщательностью описывает нам даму своего сердца, так, что его описание даст нам только ее индивидуальный образ, исключая для нас почти всякую возможность сколько-нибудь слить этот образ в наших представлениях и эмоциях с другими, знакомыми и близкими нам в жизни: получается нечто вроде фотографической карточки, хотя бы в виде звучных и стройных стихов. Надо ли говорить, что подобное творение будет мирно покоиться на полках книжных магазинов и не сыграет никакой культурной роли. Почему? Потому что содержание, в нем организованное, слишком индивидуально, и ни для какой, хотя бы самой неопределенной коллективности, книга такого рода не послужит средством связать и сделать гармоничнее общие переживания.

В знаменитой «Песни песней» еврейский поэт также описывает свою возлюбленную. Его описание никоим образом не может быть заподозрено в фотографической точности. Сравнение различных частей тела невесты с ливанскими кедрами, барашками на пастбище, башнями, виноградными лозами и т. п. способно дать лишь весьма приблизительное и неясное понятие об его пропорциях и формах. Тем не менее «Песнь песней» стала одной из священных книг еврейской нации, т. е., книг широко и глубоко организовавших народный опыт: в эпоху религиозных мировоззрений всякая такая книга делалась выражением священной мудрости. Почему это так? В чем была культурная сила книги?

В феодальный период жизни еврейского народа, когда на смену старому родовому быту развивалась индивидуальная семья, связанные с нею инстинкты и эмоции приобрели невиданную раньше силу и напряженность. Что сделал поэт? Он взял образ невесты, как живой центр, около которого легко и естественно было сгруппировать эти чувства и настроения; на этом горячем чувственном фоне он сплел пеструю сеть из самых ярких впечатлений, какие давала тогдашнему жителю Палестины его домашняя хозяйственная жизнь и его торговые путешествия в соседние страны. Все вместе образовало необычайно богатый и гармоничный комплекс из общих народному коллективу и дорогих для него переживаний. В причудливо-узорном ковре «Песни песней» каждый находил идеализированную картину всего наиболее радостного и светлого, что видел в своей собственной жизни; и таким образом художественное произведение становилось новым звеном, скреплявшим сознание национального единства в маленьком, энергичном народе, который шел тогда от племенной экономической и политической раздробленности к государственному единству, среди тяжелой, ожесточенной борьбы с могучими соседями за свою независимость.

Нет сомнения, что нынешний читатель «Песни песней» не испытывает и десятой доли того социально-эстетического наслаждения, которое она давала еврею старых времен. Наслаждение это есть смутно ощущаемое слияние личной жизни с коллективною, чувство расширения психики за ее индивидуальные пределы. Но для нас чужды многие переживания далекого племени далеких времен, древняя поэма не организует наш опыт и наши чувства в одну общую с ним систему жизни, а лишь сравнительно слабо связывает нас с ним знакомой и находящей в нас отклик картиной любовного экстаза, да некоторыми образами, и для нас еще «поэтичными», т. е. порождающими в нас приятные, гармонические эмоции.

Непривычен и странен для нас, противоречит отчасти складу нашего нынешнего мышления самый способ организация содержания поэмы, вполне соответствовавший складу мышления автора и его народа на той ступени развитая. Это — «стиль» данной эпохи и данного общества, употребляя слово в самом широком его значении. В нас, напр., вызывают чувство противоречия те восточные сравнения, которыми переполнена поэма, крайнее несоответствие уподобляемых друг другу предметов по их величине, очень слабое, на наш взгляд, их сходство по форме и свойствам. Мы часто воспринимаем такое сравнение, как неорганизованное, дисгармоничное сочетание, — но совершенно иначе воспринимала его публика еврейского поэта. Современная цивилизация, с ее точным счетом, мерой, весом, играющими такую огромную роль в ее технике производства, и в обращении товаров, развила в нас несравненно большую тонкость и строгость оценки различий, чем та, которою люди обладали при натурально-хозяйственном быте. Методы измерения и сличения в те времена отличались крайней грубостью и неточностью; статистические данные тогдашних летописцев, доходящие до нас, — сообщения о грандиозных битвах, с десятками и сотнями тысяч сражавшихся, о городах с сотнями тысяч и миллионами жителей, обыкновенно при проверке, где ее удавалось выполнить на основании каких нибудь материальных остатков прошлого, оказывались преувеличенными в десятки раз. Определения делались тогда на глаз, и эмоция удивления при непривычной картине большого города или многочисленного войска порождала высказывание, с нашей точки зрения весьма неверное, но живее передававшее современникам автора непосредственное впечатление от вещей и событий, которые он описывал. В сущности, на этой слабости восприятия различий в наибольшей мере основывается тот смелый полет восточной фантазии, с ее гиперболическими сравнениями, с ее неожиданными переходами, который порою прямо подавляет нынешнего читателя.

В иных случаях современное нам произведение захватывает предметы жизненно-важные для нас, т. е. сами по себе «интересные», — и мы, однако, находим его «неинтересным», бездарным, бесталанным. Это значит, что метод сочетания материала в нем не соответствует тем способам, которыми всего легче и совершеннее организуются наши переживания, так что произведение не может выполнить своей культурной функции по отношению к нам. Но в людях другого воспитания, другого склада мысли и чувства, т. е. большей частью другой социальной группы, оно же, весьма вероятно, вызовет истинный восторг, чувство расширения, углубления жизни. Писания Меньшиковых, политические речи Марковых и Гучковых кажутся нам безнадежно пошлыми, — но у них есть своя публика, общее сознание которой превосходно организуется этими культурными изделиями.

Все такие иллюстрации поясняют нам то, что мы могли и дедуктивно получить из нашей основной концепции: культурные формы в действительности являются таковыми постольку, поскольку их материалом служат явления, отношения, переживания, общие для какой-либо коллективности и для нее важные, а способ связывания материала таков, что гармонирует с ее жизненным складом и увеличивает ее организованность.

Посмотрите с этой же точки зрения на продукт иной идеологической области, напр., на тот или другой закон. Его содержание составляют практические отношения людей, его форму — тот метод, которым он их регулирует. Если отношения эти играют большую роль в жизни социального целого, то закон принадлежит к числу важных, существенных; если он вносит действительную гармонию в них, то признается законом хорошим, благодетельным. В классовом обществе он, обыкновенно, хорошо организует жизнь одного класса, одной социальной группы, и плохо организует или даже дезорганизует жизнь прочих классов и групп. Отсюда его различная оценка в обществе. Все согласятся, что закон 9 ноября для России очень важен; но если он хорошо устраивает дела зажиточных крестьян, и расстраивает социальное бытие крестьянской массы, если он создает новую связь общих выгод между деревенской буржуазией и бюрократией, а также укрепляет связь политических интересов между остальными слоями деревни и городскими пролетариатом, но разрушает в то же время массу мелких экономических связей, — то понятно, что оценка его культурного значения окажется чрезвычайно различной, хотя критерий всюду однородный — увеличение или уменьшение организованности в жизни какой либо коллективности.