Эмилия Пардо Басан - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Эмилия Пардо Басан
• Жанр: Современная проза

---

В то время объявили о свадьбе некой богатой дамы, и родители предложили родственникам посмотреть подарки, которыми обменялись жених и невеста, богатые дары, приданое невесты. Я, когда любовался длинным ожерельем из жемчуга, подарком жениха, увидел, кто вошли Пабло Рольдан и его жена. Они подошли к столу, на котором лежало множество роскошных вещей, с трудом прокладывая себе путь в толпе. Синьора Рольдан восхищалась жемчужным ожерельем, — какие ровные! Какие большие! — как красиво и как чисто переливаются перламутром и блестят! Когда она восхищался украшением, я спросил себя — кто бы мне мог объяснить, почему я так жадно слежу за движениями жены Пабло? — я же заметил, говорю, что к ней заскользил, дабы выразить свое восхищение Дамасо Варгас Падилья, более известный своим сумасбродством и своей расточительностью, нежели делами добрыми, и я должен был заметить, что на коричневой шведской перчатке дамы сверкнуло что-то белое, и оно быстро перекочевало в красную тирольскую перчатку… Я почувствовал то же волнение, как если бы она была моей, когда убедился в том, что Пабло, осунувшийся и с мертвенно-бледным лицом, все это видел, как я, и, как я, удивился, увидев, как кусочек бумаги из рук его жены в руки Варгаса.

Я испугался, что он бросится на тех, кто прилюдно его высмеивал. Но нет, он не показал своим видом, что его снедают раздражение или обида, нет, он продолжал осматриваться и нахваливать прекрасные украшения, вертя и перемешивая лежащие рядом с ним на столе, заставляя свою жену остановиться, чтобы оценить стоимость каждого. Она так медленно начало рассматривать их, люди постепенно расходились, и в комнате не осталось и полдюжины человек. И когда я уже намеревался перешагнуть порог, из-за одного взгляда, брошенного случайно, я вновь увидел нечто, что произвело на меня эффект подобный тому, что могла произвести страшная голова Медузы, парализовав меня от ужаса, оставив без голоса, без дара речи, без дыхания. Пабло Рольдан быстро положил тайком в карман своего жилета нитку жемчуга, невозмутимо обменивался шутками с женой, нахваливая картину, на которой ему удалось сосредоточить внимание окружающих.

С того дня начались пересуды о краже, сначала тихие, потом со скандальной публичностью. Были газеты, которые начали это обсуждение, «крик и шум» были ужасны. Много знаменитых людей из числа тех, кто восхищался нарядами невесты, взывали к небесам, и, естественно, выказывали страстное желание найти вора. Нескольких невинных оклеветали, злоба стремилась выйти наружу, чтобы причинить боль, возвращая стрелы… Все сводилось к тому, что судья, зная которого предупредили анонимными обвинениями, отправился обыскивать дом Пабло и нашел нитку жемчуга в уборной на туалетном столике синьоры де Рольдан.

Только я понял, как ужасно он ей отмстил. Только я разгадал зловещую загадку без ключа для синьоры, которая бы а близка к тому, чтобы несколькими годами лишении свободы искупить преступление, которое она не совершала. И однажды я встретил Пабло, я распахнул ему душу и признался в своих сомнениях, стоит мне раскрывать правду или нет, ибо я ее знал, и Пабло мне ответил со слезами ярости в глазах:

— Не вмешивайся! Пусть свершится правосудие, пусть! Она меня разлюбила, я не мог сам в это поверить, она любила другого, я просил ее только, чтобы она меня не бросала, чтобы надо мною не смеялся весь белый свет… Ты знаешь, чем она ответила на мою просьбу. Прежде, чем меня начнут осмеивать, я ее опозорил. Средства дурны, но она была предупреждена! Если ты из числа тех, кто считает, что месть принадлежит исключительно Богу, отойди от меня, ибо мы друг друга не понимаем! Любовь, ненависть, месть… Разве здесь нет ничего человеческого?

Я отошел от Пабло Рольдана и больше не желал его видеть. Мне его жаль так же, как я его страшусь.

Маска

— Мое «превращение», — сказал Хенаро, останавливаясь, чтобы сесть на каменную скамью в тени огромного орехового дерева, украшенную лишайником, листья которого летели, оторванные от дерева порывами осеннего ветра, — мое превращение было результатом особого рода видения, которое я узрел в танце. Придерживаясь своего милого скептицизма, вы собираетесь заявить, что я похож на человека, склонного к видениям.

— Попали в точку, — ответил я, улыбаясь, и невольно остановив взгляд на одиноком лице, чьи глаза почти фиолетового цвета и чьи впавшие щеки выражали не душевное спокойствие, того, кто обрел равновесие, а смятение ума, который посещают идеи тревожные и роковые. — Отдавая дань уважения тому, чему следует, я склонен полагать, что некоторые вещи есть плод нашего воображения, проекции нашего духа, феномены, не соответствующие чему-то внешнему, что укрепляющий режим, продуманная и суровая гигиена, которая развивает мышечную систему и успокаивает нервную, оставит вам только тень ваших пророческих видений.

— Вы отрицаете предчувствия, откровения? Вы никогда не читали о духах, которые приходят на зов живых?

— Я читал множество таких историй, — сказал я, пытаясь выбрать тон примирительный. Я не могу сразу все отрицать или считать это фарсом или мошенничеством, отрицать все так же нелепо, как и утверждать, что оно существует, и я бы поостерегся судить. Несомненно, католическая вера запрещает мне быть суеверным, разум велит мне остерегаться явлений, как святой Фома, я хотел бы увидеть, чтобы поверить, да, мы требуем того же самого, хотя мы не святые. Когда видится нечто чудесное…

— Вы не увидите никогда, — прошептал, упорствуя в заблуждении, бедный Хенаро. Вы заранее предубеждены против всех откровений «оттуда», вы их отрицаете. Несомненно, у вас были не только щит и броня, но и толстая завеса на глазах чувства и души. Нет, никогда вы ничего не увидите.

«Слава Богу» — сказал я про себя, но я поостерегся высказывать мысли вслух, зная, что этого психически больного человека ни в чем нельзя убедить. А для Хенаро произнес вслух снисходительно:

— По крайней мере, вы бы с вашим рассказом заставили меня «видеть». Расскажите мне эту прекрасную историю, как вы убедились, обратились, разочаровались, удалились в эту глушь, чтобы посвятить себя тому, чтобы исцелять мир и помогать несчастным. Поверьте мне, посредством того, что называют «самовнушение», я смогу увидеть то же самое, что увидели вы, и ощутить потрясающий вкус поэзии вашего повествования.

— Может, услышите вы, — сказал он, довольный тем, что может облегчить душу, рассказать об ужасном впечатлении, с которым, несомненно, он иногда боролся один, как Иаков с ангелом.

— Это случилось, когда я был далек от того, чтобы задуматься о чем-нибудь серьезном, жил развлечениями и забавами. Я закончил свое обучение, прожил пару лет, чтобы завершить образование, практикуясь в разговорных языках, только начал заботиться о своем состоянии, которой замечательно управляли, когда я был совсем мал, как то бывает редко, мой дядя и опекун; без усилий и без беспокойства, польщенный тем, что мир открыл мне свои объятия, я только думал о том, что зовется «жить хорошо», я был соблазнен этим Мадридом, про который говорилось, что здесь царит дух легкомысленного отношения к жизни, где говорилось, что нет в жизни цели, кроме как поддаться и быть увлеченным потоком удовольствий. И моя жизнь протекала здесь именно так, я не испытывал иных желаний, кроме как извлечь выгоду из настоящего, чтобы испытать как можно больше приятных чувств. Не нужно деталей, не нужно подробно описывать, как жил я, как жили множество праздных и богатых бездельников. Скажу только, чтобы рассказ мой стал занимательнее, кто все больше ищет удовольствий, все больше страдает от невыносимой скуки. Одной из тех вещей, что существуют под знаком развлечений и, в основном, вызывают скуку, являются балы-маскарады. Привлекательность маски и карнавального костюма, торжествующий соблазн тайны заставляют нас представить себе тысячу удивительных наслаждений, но сатира и комедия взялись за балы-маскарады, чтобы высмеять подобные заблуждения, чтобы показать, что из ста случаев в девяносто девяти с половиной нас ожидает нелепое разочарование. Тем не менее, этой возможности, взятой сама по себе, было достаточно, чтобы воспламенить воображение, чтобы мы стремились туда, откуда возвращались, отвергнутые.

Наступила карнавальная ночь понедельника, потом, во время одного из этих балов, которые обычно давали артистические сообщества, в чьей атмосфере, кажется, витает ветерок богемы, радостный и живой.

Я обедал с друзьями моих лет, веселыми молодыми людьми, чтобы приготовиться к бессонной ночи и возможной суете, мы осушили несколько бутылок шампанского и выпили крепкий кофе, так что я был в возбужденном состоянии, полон юмора, готов к любым проделкам и был настроен завоевать мир. Я вошел в центральный зал в точности в тот же момент, когда начали разыгрывать лотерею, и люди, покинув остальные залы, толпились там. Я не попытался пробиться сквозь стену человеческих тел — у меня не было никакого желания участвовать в розыгрыше — и удалился в салон, который был богато украшен цветами и зеркалами, он казался почти пустым в тот момент. Я сидел рассеянно, механически разглядывая украшения, когда желтая змейка вдруг начала извиваться на моем теле, и я услышал взрыв хохота. Я обернулся и увидел завитки белой бумаги, которые бросила рука Безумия, одетого в черное с золотыми позументами. «А вот и явился сюжет этой ночи», — подумал я, приближаясь к той, кто завлекал меня, отмечая, будучи приятно удивленным, что под этой маской скрывается не кухарка, но, несомненно, некто из моего сословия, моего круга, общества, к которому принадлежу я.