Карсон Маккаллерс - Отражения в золотом глазу

• Название: Отражения в золотом глазу
• Автор: Карсон Маккаллерс
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2000
• ISBN: 5-8301-0162-9

Карсон Маккаллерс (1917–1967) стала знаменитостью к 24-м годам. До того как получить литературное признание, она работала машинисткой, официанткой, тапершей. Музыка научила ее строгой логичной композиции, — сюжеты ее произведений представляют собой гармоническое целое. Повести и рассказы, включенные в эту книгу, затрагивают излюбленные темы американской писательницы. Это проблема детства, с трудом преодолевающего барьер во взрослую жизнь, а также все странное и необычное в человеческой природе, когда за отклонением от нормы скрывается глубокий трагизм и страдание, а возможно, и желание исправить этот несовершенный мир.

---

— Эмигрантом? — переспросил Феррис. — Что-то мне это слово не нравится.

Он на минуту задумался.

— Быть может, гостем?

Феррис еще раз бросил взгляд на часы, и Элизабет снова принялась оправдываться.

— Если бы мы знали раньше…

— Я в городе всего один день. Приехал домой неожиданно. Дело в том, что на прошлой неделе умер мой отец.

— Папа Феррис умер?

— Да, в больнице Джона Гопкинса. Пролежал там почти год. А похоронили в Джорджии, дома.

— Джон, какая жалость… Я его так любила!

Мальчуган высунулся из-за кресла и заглянул матери в глаза.

— Мама, кто умер?

Феррис отключился. Он снова вспомнил мертвого отца, его тело, вытянутое на стеганом шелку в гробу. Лицо отца было сильно нарумянено, а знакомые с детства руки возвышались над ворохом траурных роз.

— Отец мистера Ферриса. Очень знаменитый человек. Ты его не знаешь.

— А почему ты назвала его «папа Феррис»?

Бейли и Элизабет обменялись взглядами, и Бейли ответил на вопрос ребенка.

— Когда-то, — сказал он, — твоя мама и мистер Феррис были женаты. Очень давно. Тебя тогда еще не было на свете.

— Мистер Феррис?

Мальчуган с недоверием посмотрел на Ферриса. В глазах Ферриса, встретивших его взгляд, тоже было недоверие. Неужели правда? Неужели он действительно когда-то называл эту чужую женщину Голубушкой? Неужели это они прожили вместе столько дней и ночей, завершившихся кручиной внезапного одиночества и — нить за нитью: ревность, алкоголь, ссоры из-за денег — разрушением ткани супружеской любви?

Бейли обратился к сыну:

— Пора ужинать. А ну-ка живо!

— Но, папа! Мама и мистер Феррис…

Билли не сводил с Ферриса глаз — ошеломленных, с тусклым отблеском вражды, и они напомнили Феррису глаза другого ребенка — сынишку Жанны, семилетнего мальчугана с мелкими чертами лица и шишковатыми коленками, которого Феррис обычно избегал и едва помнил.

— Быстренько! — Бейли аккуратно направил Билли к двери. — И не забудь попрощаться.

— До свидания, мистер Феррис, — проговорил мальчик и обиженно добавил: — Я думал мы будем есть торт.

— За тортом придешь попозже, — сказала Элизабет. — А сейчас ступай с папой ужинать.

Феррис и Элизабет остались одни. Наступило тяжелое молчание. Феррис попросил разрешения налить себе еще, и Элизабет поставила на стол рядом с ним шейкер. Он бросил взгляд на рояль и заметил на пюпитре ноты.

— Ты играешь все так же чудесно, как и раньше?

— Да, мне это доставляет удовольствие.

— Сыграй, пожалуйста.

Элизабет тотчас поднялась. Готовность играть по первой же просьбе была одной из ее привлекательных особенностей. Она никогда не медлила, не отнекивалась. А сейчас она шла к роялю с явным облегчением.

Она начала с прелюдии и фуги Баха. Прелюдия весело переливалась, словно стеклянная призма в утренней комнате. Первый голос фуги, чистый и одинокий, смешивался со вторым и повторялся в разработке: многослойная музыка, спокойная и безмятежная, текла неторопливо и величественно. Главная тема, украшенная с бесконечной изобретательностью, то господствовала, то исчезала. В ней была та высота, которая не страшится покориться целому. Под конец густые звуки собрались вместе для последнего обогащенного утверждения главной темы, и фуга завершилась финальным аккордом. Феррис сидел в кресле, откинув голову, закрыв глаза. В наступившей тишине из соседней комнаты через коридор вдруг послышался ясный детский голос:

— Папа, но как могли мама и мистер Феррис… — Дверь закрылась.

Снова зазвучала музыка — что это была за музыка? Забытая, знакомая, прозрачная мелодия давно скрывалась в его душе. Теперь она напоминала о другом времени, о другом месте — Элизабет любила ее исполнять. Нежная мелодия разбудила массу воспоминаний. Феррис заблудился в хаосе противоречивых желаний. Странно, что породившая такую бурю чувств музыка была спокойной и ясной. Певучую мелодию прервало появление горничной.

— Миссис Бейли, обед готов.

Но и после того как Феррис сел за стол между хозяином и хозяйкой, неоконченная музыка по-прежнему заполняла его душу. Он немного опьянел.

— L’improvisation de la vie humain,[14] — сказал он. — В том, что наша жизнь — импровизация, ничто не убеждает так сильно, как прерванная музыка или старая адресная книга.

— Адресная книга? — переспросил Бейли. И замолчал, вежливый и уклончивый.

— Джонни, ты совершенно не изменился, — сказала Элизабет, и в голосе ее прозвучала прежняя нежность.

В этот вечер был подан южный обед с его любимыми блюдами. Жареный цыпленок, маисовый пудинг, глазированная в сахаре молодая картошка. За едой, когда молчание слишком затягивалось, Элизабет оживленно поддерживала разговор. Получилось так, что Феррису пришлось рассказать о Жанне.

— Я познакомился с ней прошлой осенью, почти год назад, в Италии. Она певица, в Риме у нее ангажемент. Мы собираемся пожениться.

Его слова прозвучали настолько естественно и правдиво, что Феррис и сам сначала не сообразил, что лжет. Они с Жанной о женитьбе ни разу не говорили. К тому же она еще не развелась со своим мужем, парижским маклером, родом из России, с которым не жила уже пять лет. Но исправлять ложь было поздно.

Элизабет сказала:

— Очень рада узнать об этом. Поздравляю тебя, Джонни.

Он попытался как-то согласовать сказанное с правдой.

— В Риме такая прекрасная осень. Нежная, вся в цветах. — И добавил: — У Жанны есть малыш шести лет. Занятный парнишка, говорит на трех языках. Иногда мы гуляем с ним в Тюильри.

Очередная ложь. Он водил мальчика в Тюильри всего один раз. Болезненный мальчуган в коротких штанишках, открывавших его веретенообразные ноги, плавал на лодке в бетонном пруду и катался на пони. Он попросился в кукольный театр, но времени не оставалось — у Ферриса была назначена встреча в Скриб-отеле. Всего один раз ходил он с Валентином в Тюильри.

Оживление. Горничная принесла покрытый белой глазурью торт с розовыми свечами. Вошли дети в ночных рубашках Феррис еще не понимал, в чем дело.

— С днем рождения, Джон! — сказала Элизабет. — Задувай свечи.

Только сейчас Феррис вспомнил, что сегодня день его рождения. Свечи потухли, запахло расплавленным воском. Феррису исполнилось тридцать восемь лет. Вены на его висках заметно потемнели и запульсировали.

— Вам пора в театр.

Феррис поблагодарил Элизабет за праздничный обед и стал прощаться. Вся семья проводила его до двери. Над темными уступчатыми небоскребами сиял высокий тонкий месяц. Было ветрено и холодно. Феррис поспешил на Третью авеню и остановил такси. Он вглядывался в ночной город с задумчивым вниманием уезжающего, возможно, навсегда. Он был один и хотел как можно быстрее улететь отсюда.

На следующее утро он смотрел сверху на сверкающий в солнечных лучах город, похожий на игрушку. Вскоре Америка осталась позади, внизу расстилался Атлантический океан, где-то впереди скрывался европейский берег. Океан был бледно-молочный и безмятежный. Большую часть дня Феррис продремал. Когда стемнело, он стал думать о Элизабет и своем вчерашнем визите. Он думал о Элизабет в кругу семьи с желанием, слабой завистью, необъяснимым сожалением. Он вспоминал музыку, прерванную музыку, которая так его взволновала. Ритм, несколько разрозненных интонаций — вот и все, что осталось в памяти, сама мелодия ускользала. Вместо нее он вспомнил первый голос фуги, которую играла Элизабет, — почему-то пародийно измененный и в минорной тональности. Повиснув над океаном, он не беспокоился больше ни о быстротечности времени, ни об одиночестве и спокойно размышлял о смерти отца. К вечеру самолет достиг побережья Франции.

В полночь Феррис ехал в такси по Парижу. Была облачная ночь, мгла окружала фонари на площади Согласия. Огни ночных бистро тускло отражались в мокрых мостовых. Как всегда после перелета через океан, перемена казалась внезапной. Утром Нью-Йорк, в полночь Париж. Феррис мельком бросил взгляд на свою беспорядочную жизнь: вереница городов, мимолетная любовь — и время, зловещее глиссандо годов, неотступное время.

— Vite! Vite! — закричал он в страхе. — Dépeche-vous![15]

Дверь ему открыл Валентин. На мальчике была пижама и красный халат, из которого он вырос. Серые глаза ребенка были в тени, но, когда Феррис прошел в комнату, на мгновение вспыхнули.

— J’attends Maman.[16]

Жанна пела в ночном клубе. Раньше чем через час она не придет. Валентин вновь принялся рисовать, устроившись с карандашами на полу. Феррис взглянул на рисунок — игрок на банджо с нотами и комически-полосатый с волнистыми линиями воздушный шар.

— Мы снова пойдем с тобой в Тюильри.

Ребенок взглянул на него, и Феррис посадил его к себе на колени. Внезапно вспомнилась мелодия, прерванная музыка, которую играла Элизабет. Без усилий, без тяжкой работы памяти — и воспоминание принесло ему неожиданную радость.