Иван Петров - Красные финны

• Название: Красные финны
• Автор: Иван Петров
• Издательство: Карелия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1973

В книге три документальных повести. В первой — «Красные финны» — И. М. Петров вспоминает о своей боевой молодости, о товарищах — красных финнах, которые после поражения революции в Финляндии обрели в Советской России новую Родину. В «Операции «Трест» автор рассказывает о своем участии в одноименной чекистской операции, в повести «Ильинский пост» — о своей нелегкой пограничной службе в Забайкалье в 30-е годы.

---

Встречались в этой массе и люди в одежде моряка, с широчайшими почти до метра штанинами. Но это были не те балтийцы, которые беззаветным служением революции покрыли себя неувядаемой славой. Те пали в боях за власть Советов, были мобилизованы в органы власти, партийные организации, РККА, ВЧК, милицию. Взамен их на корабли и форты пришли случайные люди, часто спасавшиеся от мобилизации в РККА номинальной службой на флоте. Проникали туда и агенты врага, в особенности эсеры, разного рода обломки «антоновщины». С гордостью, добрым чувством в адрес петроградских трудящихся, могу заявить: ни разу агентам врага не удавалось спровоцировать столкновений между органами власти и трудящимися города!

Меры принимали и органы власти и войсковое командование. Ледокол «Ермак» по нескольку раз в сутки разламывал лед на Неве, мосты разводились на всю ночь и улицы города опутывались паутиной полевых телефонных линий.

Курсанты многочисленными колоннами, с оркестром и боевым снаряжением маршировали по улицам огромного города, чтобы духовно поддержать тех, которые нуждались в нашей поддержке и искали ее, и предупредить врагов: «Не балуй!» Близко к стенам домов в «буржуазных кварталах» — Невский проспект, Каменноостровский, Миллионная, Французская набережная и другие, — не подходили. Там, из верхних этажей, на наши головы нередко бросали кирпичи, утюги, ночные горшки…

Ночи в большей части проводили в здании Советов, партийных органов, банков и узлов связи, чтобы обеспечить их сохранность.

Много было дано нашей школе, и она ответила должным пониманием обстановки. Много в эти дни делал Густав Ровио, чтобы курсанты правильно понимали события. Много поработало партийное бюро школы, Тойво Антикайнен. Хватало забот и нам, ротным партийным организаторам, да и всем курсантам…

Да, наша школа не знала колебаний. Не знала она и равнодушных. Не раз возникал тревожный и тягостный вопрос: «Неужели врагам удастся спровоцировать столкновения между нами и этими массами людей, в среде которой были и обманутые, голодные и выбитые из колеи трудностями великого перелома?»

Возникали тихие и грустные беседы:

— На Большом опять много народу. Митингуют…

— Известно — спекулянты.

— И они тоже. Но не только… много очень женщин… голодные они и уставшие…

Хотя бы на фронт, какой ни есть захудалый!

Однажды ночью, в темноте — света в городе не было — подняли нас, десяток курсантов-коммунистов и вывели в коридор. Там уже стояло столько же курсантов от второй роты и, как и мы, с винтовками, патронами, гранатами, лопатами. Словом, в полной боевой. Одного из них назначили старшим. Меня — заместителем. Приказ краткий и для исполнения ясный: «Бегом в восьмую пехотную».

Бежим по темному городу. Путь немалый — на Петроградскую. Там нас уже ждали, и новый приказ — тоже ясный: «Бегом в артиллерийскую». Знаем: возле Финляндского. Тоже порядочное расстояние. Там нас ждал уже вовсе короткий приказ: «В теплушку, бегом!»

Заходим. Нары есть, света нет, печки нет. На полу — снег. Какой только идиот назвал этот холодильник теплушкой!

Тут же заскрипела задвижка. Видно, замок навесили. Перевозка войск под замком в те годы была не в диковинку. Никто не обижался. Ребята шутили:

— Замок, чтобы нас бабы не выкрали. Лютые стали. Им наплевать, что мы казенное имущество…

Поезд пошел сразу, но вскоре остановился в лесу, на перегоне. В теплушку вошел незнакомый военный с фонарем. По звездочке видно — политрук. Молодой еще и не очень-то языкастый.

— Насчет замка я, чтобы не обижались… Не от вас навешали. От несознательных элементов…

Улыбаются наши: «Валяй, валяй!»

Издали начал. Не миновал Ллойд Джорджа, коснулся Пилсудского и стал говорить о голоде. Видно, надолго это. Невежливо оборвали:

— Куда нас везете и для чего?

— Скажу в конце моей речи…

— Тогда, товарищ политрук, начинайте с конца!

— Можно и с конца. Речь потом доскажу. Один небольшой фортик забуянил. Не слушается. Надо его напугать нашими пушками…

— А флот как? Как крепость?

— Что флот? Что крепость? Там — порядок! Я ж вам толкую: фортик один. Самый ерундовый, малюсенький. Видимость одна…

— Почему же флот этот фортик не пугнул? Там и пушки не в пример нашим, и под боком!

— Я вам сказал, как у меня записано. А вы думайте, как хотите.

Ушел. Речь держать не стал и замка не навесил.

Думали мы, думали и решили: восстал флот и восстала крепость.

Учел господь бог наши пожелания. Уважил, нечего сказать! Но кто ж у него такого фронта просил?

Хлесткой руганью и едкой шуткой солдат глушит боль и горе. А мы были солдатами…

Выгрузились в лесу, на перегоне. Орудия, передки и зарядные ящики выкатили на руках. Кони сами смело выпрыгивали в снег — колея была узкой, вагончики низенькие.

Выступили колонной по узкому зимнику. Старые дивизионные пушки, по две тонны и более весом, глубоко утопали в снегу, по-февральски тяжелом и плотном. Вначале шли бодро. Ездовые горделиво сидели на конях. Остальные пушкари тоже недурно устроились: уселись на передках, висели на орудиях Мы, прикомандированные к ним, уныло плелись в хвосте колонны и откровенно завидовали: хорошая служба в артиллерии! Красивая и легкая… Не то, что наша…

Потом кони выбились из сил и остановились… Стоят себе, как спортивные «кони» в школе, и наплевать им на все наши планы и сроки. Дальше коней за поводья тянули ездовые. Орудийные расчеты и мы, прикомандированные, на себе тянули пушки, дышлом подталкивая коней. Ну и служба же в артиллерии! То ли дело в пехоте!

Устали мы, шли из последних сил. И тут потрясающее открытие: не туда идем! Глубоко уже зашли на Лисий Нос, а надо совсем в другую сторону — на станцию Разлив.

Остановились, ругаемся. Неуважительно поминаем всевышнего. Ничего, конечно, не случилось. К утру пушки были на месте. Точно, как из пушки!

В 18.00 истек срок предъявленного мятежникам ультиматума, и в эту минуту наша батарея — «направляющая» в Сестрорецком направлении — дала первый залп.

Артиллерийская дуэль началась.

Мы били осколочными снарядами по номерным фортам, от седьмого по четвертый. Враг не отвечал. Ему наши осколочные — укус комара. Потом мы заменили снаряды и уважение к нашей батарее возросло. По нас били уже корабли и форт «Тотлебен».

Огневые налеты следовали один за другим. Снаряды ложились густо, из многих десятков орудий. Тяжелые, 10—12 дюймовые только нервировали. Наши огневые позиции были в лощине, недоступной дальнобойным пушкам фортов и кораблей, с отлогой траекторией полета снарядов. Только наше «хозяйство», прикомандированных, — «батарейный резерв» — находился в сфере огня противника. Непосредственно к пушкам мы отношения не имели, лишь бегали от батарейного резерва на огневую позицию со снарядами — и все. Простая работа, но не из легких, особенно под артиллерийским обстрелом. Еще мы должны были держать «вспомогательную точку наводки» — керосиновую лампу на подоконнике полуразрушенной дачи, за орудиями, в сфере огня противника. Тоже просто, но и мудрено. Следи, чтобы лампа не погасла и не смещалась. Однажды у меня она вовсе вылетела из рук и неизвестно куда подевалась. Тут же, конечно, прибежали пушкари. Но не ругались и претензий ко мне не предъявляли. Наверное, потому, что я выглядел тяжело раненным: все лицо мое было в крови. В действительности же я отделался испугом и небольшими царапинами. Взрывная волна вышибла оконную раму, за которой я сидел, и лицо поцарапало стеклом. Лампы так и не нашли.

В тяжелые минуты в защиту своей «направляющей» выступала вся артиллерия Сестрорецкого направления, включая гаубицы особой мощности. Били по номерным фортам. Корабли же должны были обстреливать артиллеристы Южной группы войск. «Тотлебен» оставался безнаказанным — далеко.

Враг, кроме других орудий, имел 42-линейные дальнобойные пушки, больше всего на «Тотлебене». Были еще прожекторы с ослепляющим светом. Прожектор и пушка действовали — комплексно, как бы спаренные. За остановившимся лучом прожектора следовали снаряды. Мгновенно и точно.

В ходе боя все труднее становилось подносить снаряды на огневую позицию. Да и брать их было неоткуда. Огонь противника не давал возможности подвезти снаряды в район батарейного резерва, и приходилось подносить их на руках от самой узкоколейки, за полкилометра. Отре́зал огонь противника и нашу походную кухню…

Тяжелой неудачей, — как нам тогда показалось, — закончилась изумительная по красоте и смелости атака курсантов, преимущественно 8 й пехотной школы, ближайших от берега фортов в ночь и утро 8 марта. В полный рост и ровными цепями пошли курсанты в атаку. Мы следили за ними с глубоким волнением и страстно желали нм успеха. Помочь огнем больше не могли: слишком мало было расстояние между атакующими курсантами и огневыми точками мятежников. Атака выдохлась. Не могли курсанты преодолеть кинжального огня множества пулеметов и пушек врага.