Иван Петров - Красные финны

• Название: Красные финны
• Автор: Иван Петров
• Издательство: Карелия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1973

В книге три документальных повести. В первой — «Красные финны» — И. М. Петров вспоминает о своей боевой молодости, о товарищах — красных финнах, которые после поражения революции в Финляндии обрели в Советской России новую Родину. В «Операции «Трест» автор рассказывает о своем участии в одноименной чекистской операции, в повести «Ильинский пост» — о своей нелегкой пограничной службе в Забайкалье в 30-е годы.

---

Революционная борьба пролетариата не бывает «чистой». Ее непременным спутником являются мелкобуржуазные элементы, с их большими и опасными слабостями. И такие элементы, — как учил Владимир Ильич Ленин, — «нельзя прогнать, нельзя уничтожить, с ними надо ужиться».

Финляндия не была исключением. Напротив, преобладавший в ней мелкобуржуазный уклад жизни не мог не дать революционному движению промышленных рабочих, — вчерашних батраков и торппарей, — сильнейшего мелкобуржуазного заряда, а времени для перевоспитания мелкобуржуазных элементов история сознательному рабочему движению Финляндии не оставила.

Вместе с горечью поражения и с появлением новых трудностей еще больше оживились шатания и разброд. Определенное значение имело и стремление финнов в СССР к национальной обособленности, оправдываемой языковым барьером. Но это стремление имело и свои отрицательные последствия. Небольшие национальные колонии, оторванные одна от другой тысячами километров, без единого и квалифицированного руководства, жили еще прошлым, тем, что история опровергла, и происходящее рассматривалось с позиций минувшего дня.

В такие периоды и в такой среде крикливая фраза и даже самый дикий вой находят приверженцев. Прямой агент врага Туоминен и Войтто Элоранта, человек с сомнительным прошлым, искали людей для совершения намеченного злодеяния и находили их. Показательно, что когда комиссар финских командных курсов Густав Ровио выступил с докладом о совершенном злодеянии перед небольшим коллективом финнов на станции Дибуны, ему, кроме доклада, пришлось еще семь раз взять слово, чтобы направить обсуждение вопроса по верному руслу. Этот небольшой коллектив на станции Дибуны и еще несколько таких же и были опорой «оппозиции убийц».

На Марсовом поле, при огромном стечении народа, были похоронены жертвы этого бандитского налета и тогда же, рядом с именами жертв Великой революции, на сером камне были высечены восемь финских фамилий: Э. Саволайнен, И. Рахья, И. Вийтасаари, В. Иокинен, К. Линквист, Ф. Кеттунен, И. Сайнио и Т. Хюрскюмурта.

Давно это было. Прошло уже пятьдесят лет, но писать об этом надо. Проникновение вражеской агентуры в среду рабочего движения свойственно не только двадцатым годам и не пройденный уже этап. Нельзя считать исчезнувшей и мелкобуржуазную стихию в мировом рабочем движении.

КУРСАНТЫ И ПРЕПОДАВАТЕЛИ

Большинство курсантов участвовали в финляндской революции 1918 года. Но это были не подавленные неудачами люди, а воины, закалившиеся духовно и готовые к боевым действиям.

Финская рабочая молодежь 1918 года не была молодежью «второго сорта», но носила на себе отпечаток создавшей ее тихой полухристианской среды. Молодые финские рабочие уступали своим русским сверстникам в главном, решающем — в понимании роли организованности и дисциплины.

Прошло два года в Советской России, величественных, тяжелых и тревожных. Росло новое, и оно прорывалось в душу каждого советского человека. И финская рабочая молодежь в России охотно впитывала в себя это новое, узнавало в нем свое, ранее мерцавшее вдали, и росло вместе с этим новым. Молодежь 18—20 лет и составляла лучшую часть курсантов, наиболее энергичную, активную, жаждущую знаний.

Были и отцы семейств — зрелые, достойные люди. Но тут следы старого воспитания давали о себе знать — и работать с ними было куда труднее. Часть питомцев состояла из уроженцев Петрограда и ближайших к нему городов и сел. Тоже молодежь.

Дружбу и товарищество скрепляла общность судьбы и общность мечты, а многих и общая горечь поражений. Связывала и фронтовая дружба, а кое-кого и далекие детские годы, общие знакомые.

Еще в Хельсинки я знал Ялмари Кокко, видного спортсмена, постарше меня годами. Знакомство наше, правда, было почти односторонним. Тогда Кокко меня едва замечал. Он имел более представительное окружение. Я же всячески вертелся около него и стремился перенять все приемы и повадки своего кумира. Да, все, кроме ухаживания за девушками. Они вертелись около него, а на меня, молокососа, не обращали ни малейшего внимания.

Кокко и в школе считался сильным спортсменом, добрым товарищем. Теперь наше различие в годах как бы стерлось, а вместе с ним и его былое превосходство. Теперь я и сам «крылом пыль поднимал». Вспоминали, посмеивались.

…Мне рассказывали, как погиб Ялмари Кокко. Раненый, он был захвачен финнами и расстрелян. В момент казни он порвал рубаху и обнажил могучую грудь с татуировкой названия финского рабочего спортивного союза: — Бейте!

Солдаты опустили винтовки. Кокко застрелил офицер.

Может быть, это было не совсем так. Может, вовсе не так. Но мне дорог этот рассказ, даже если он был легендой.

В Хельсинки я видал еще, правда издали, Оскари Кумпу. Но больше тогда слышал о нем. Борец тяжелого веса, участник Олимпийских игр 1912 года И вот он — краса и гордость школы, в моем отделении! Много встречал я людей, все больше хороших. Добрее Кумпу — никого. Лет тридцать, наверно, ему тогда было, и вес для курсанта двадцатых годов чудовищный — под девяносто килограммов!

Зная его доброту и силу, мы нещадно эксплуатировали его на тяжелых работах. А в зимнее время, когда уж очень холодно бывало, использовали Кумпу в роли генератора тепла. Заманим его в угол и кидаемся на него всем взводом: «Братцы, не выпускать слона из угла!» Повозится он с нами, сам согреется и, глядишь; легко раскидав нас, вырвался. Ничего мы с ним поделать не могли. Сила!

Кумпу сам был мягок и добр и не терпел, когда обижали слабых. Как-то Абель, тоже борец, но не такого веса и уж совсем иного характера, довел курсанта Пуллинена до слез, демонстрируя на нем свою силу и технику, увлекся так, что и наши уговоры не подействовали. Каким-то там «нельсоном» Кумпу уложил Абеля. Потом поднял его за воротник, встряхнул хорошенько и предупредил: «Если еще раз такое будет, то я тебя так ударю об стенку, что придется твоим родным тебя две недели ложкой со стены соскабливать. Ты понял, милок?» И «милок» не забывался более.

Попробовал Кумпу свои силы в спорте и в те годы. На любительскую арену тогда возвращались ученики профессионала-феномена Ивана Поддубного, и где же любителю справиться с ними? Выше второго-третьего места Кумпу не поднимался. Может, и горевал Кумпу, но виду не показывал. Бывало, скажет: «Прошло мое время», — и все.

Погиб он нелепо. Хороший пловец утонул в Олонке.

Был среди курсантов и мой хороший старый знакомый — Гуннари Лунквист, финский швед. Высокий, стройный и на вид гордый. Словом, настоящий швед. Внутренне — добрый и верный друг. Погиб он в бою во время лыжного похода на Кимасозеро. Похоронили мы его в Барышнаволоке, и не его одного. Четырех курсантов мы там потеряли. Фамилию Лунквиста помню, а остальных — нет.

Над этой могилой с речью выступил наш командир Тойво Антикайнен, и мы торжественно обещали ее не забывать. Слово дали, а вот получилось, что забыли.

Теперь жизнь торопит, требует: выезжай немедля! Найди могилу погибших товарищей. Положи на нее дикий камень. Придут потом люди — обелиск поставят. И фамилии остальных узнай! Могил много в стране, но но должно быть забытых и заброшенных. Не должно быть, и — не будет!

В числе курсантов была девушка — Тойни Мякеля. Высокая, стройная и красивая. Замечательный товарищ и верный друг. Именно товарищ и друг в лучшем понимании. Жила она отдельно, за военным городком, училась в нашей группе. Внезапно исчезла. Теперь знаем: была на подпольной работе в нелегальной коммунистической партии Финляндии. Долгие годы провела в тюрьме. Много видела горя, но познала и радость борьбы. Было и личное счастье у нашей Тойни — товарища и подруги Тойво Антикайнена.

Она и теперь такая же — добрый товарищ и верный друг.

Располагалась наша школа необычайно просторно, в огромном здании бывшего Первого кадетского корпуса на Съездовской линии. В этом здании заседал один из первых съездов Советов новой России. В память об этом событии Кадетская линия была переименована в Съездовскую. Напротив школы, через Неву, виднелся памятник Петру Первому. Здание, в котором мы учились и жили, старинное, заложенное еще в петровские времена, было удобным — все под одной крышей: просторные жилые помещения, учебные классы, спортивные залы, санчасть, кухня, столовая, караульные помещения. Имелась даже баня с плавательным бассейном, маленьким и, по тому времени, разумеется, без воды. Здесь все было для занятий: просторный внутренний двор, величественный актовый зал с двумя ярусами окон и с барельефами виднейших полководцев Российской империи между ними.

Тут же, на стенах, более скромно, краской, списки курсантов, павших в боях с войсками Юденича и, уже после, когда мы за заготовку дров для города взялись, — фамилии лучших наших лесорубов, что-то вроде прообраза «красной доски».