Владимир Бокарев - Одиссея Пола Маккартни

• Название: Одиссея Пола Маккартни
• Автор: Владимир Бокарев
• Жанр: Биографии и Мемуары

Издание включает в себя: дайджест интервью Пола Маккартни 1962-2002гг., в котором артист рассказывает о переломных периодах своей творческой биографии, комментарий, статьи, сольная дискография.

---

«Hey Jude», «Let It Be», «Sergeant Pepper's Lonely Heart Club Band» — все эти песни, как мне кажется, неплохо выдержали испытание временем. Во время своего последнего всемирного турне я впервые исполнил на сцене «Sergant Pepper's» и «Hey Jude», и это звучало здорово, как будто это были новые песни. До этого я исполнял их только в студии, и когда они зазвучали со сцены, то казалось, как будто играешь их впервые. Ну и, наверное, еще одна моя любимая песня — это «Yesterday». В прошлом году она отметила юбилей — была проиграна по радио 5 миллионов раз. Неплохо для одной песни. Вообще — то — странное дело. Я услышал эту песню первый раз во сне. Помню, когда проснулся, у меня в голове продолжала звучать мелодия. Я буквально вывел всех из себя, спрашивая: «Где я мог слышать раньше эту мелодию?..» Еще мне нравятся песни «Help» и «Strawberry Fields». А еще «Give Peace A Chance». Все они были написаны Джоном, и в прошлом году я исполнил их, когда мы выступали в Ливерпуле. Я ни разу раньше не исполнял его песен, и ощущение было великолепное. Это было данью памяти Джона. Как бы напоминание о друге, которого мы все очень любили.

Наши отношения нельзя было назвать гладкими, подчас они были даже неуважительными. А в общем это выливалось в достаточно плодотворную творческую конкуренцию. После смерти Джона люди навесили на него ярлык мученика и стали говорить о нем как о единственном интеллигенте из «Битлз» и лучшем композиторе.

Представьте себе, что застрелили меня. И вот теперь перед вами сидит Джон Леннон, и весь мир рассказывает ему о том, каким великолепным был Пол Маккартни. Единственный человек, который знает правду о Джоне, — это я.

Обществу просто необходимы такие люди, как Джон. Он был потрясающим человеком — умным, внимательным, чутким. Его сарказм и бунтарство мне очень нравились. С ним никогда нельзя было остановиться на достигнутом. Джон постоянно стимулировал мое творчество, подталкивал вперед. Джордж хорошо знал толк в делах, был хитроумен и рассудителен, а Ринго всегда был преисполнен сердечности, доброжелательности, теплоты и юмора. Если кто — нибудь из нас был близок к эйфории, остальные моментально одергивали его.

«Битлз» просуществовали десять лет. Это не так долго. Но мы оставили свой след. Мы вовремя начали, сделали все, что могли, и вовремя закончили.

Несмотря на былые передряги, мы остались добрыми друзьями. Время стирает воспоминания о неприятных событиях. Когда мы иногда видимся, то не испытываем особой ностальгии по прошлому. Чаще размышляем о будущем. Кто знает, может, мы с Джорджем и попробуем написать что — нибудь вместе.

Как — то я водил свою дочь в Британский музей — ей что — то там понадобилось для занятий. Мы пришли в музей и, конечно, остановились около раздела, посвященного Леннону и Маккартни, и я подумал: «Черт меня подери! С одной стороны Джеймс Джойс [61], с другой — Шекспир [62], а посередине — мы с Джоном. Вот мы и попали в Историю!» Да, проходит время, и ты вдруг оказываешься в школьных учебниках своих детей в разделе, озаглавленном «Шестидесятые годы». Смешно, хотя и интересно, когда какой — нибудь серьезный человек выступает по учебной программе телевидения с лекцией на тему «Группа «Ху» — 1962–1967 годы». Если бы мы только тогда знали, что в конце концов нас будут включать в кроссворды, викторины или куда — то там еще… Когда я ходил в школу, читал учебники и видел в них портреты Уинстона Черчилля [63] и других известных личностей, то обычно думал: «Боже, это, должно быть, очень важные люди». Так странно узнать однажды, что и мы вошли в книгу истории. Да, считаю, что мы вошли в книгу истории, считаю, что мы многое сделали нашей музыкой и нашей позицией. Мы помогли развитию социальных отношений. Больше всего волнует то, что если обернуться назад и увидеть все, что изменилось, можно сказать самому себе: «Мы имеем к этому какое — то отношение». А это многое значит.

Жизнь после «Битлз»

Я вырос среди рабочих людей, наделенных сверхвыживаемостью. Они всегда находят выход из любого положения. В моей жизни тоже было очень много трудных моментов. Сейчас, к счастью, все в порядке. Но когда перестали существовать «Битлз», состояние мое было кошмарным. Я почувствовал себя конченым человеком, и мог бы превратиться в бродягу, в отбросы общества. Не было смысла вставать по утрам, бриться… После разрыва с «Битлз» самым логичным казалось отстраниться от жизни. Я попробовал сделать это, и через несколько недель понял, что ничего не получается. Я не смог превратиться в жалкого бродягу и разрушить себя. Итак, надо было снова становиться на ноги. Это очень трудный и в то же время достаточно распространенный опыт. Все равно что проработать на фабрике 20 лет и вдруг узнать, что ты уволен. Ты задаешь себе вопрос: «Что делать оставшуюся жизнь?» И тобой владеет мысль: «Я ничего не стою. С «Битлз» стоил, а теперь нет». Очень угнетающее ощущение. Конечно, если ты способен преодолеть это, то выходишь из кризиса окрепшим. Но такова жизнь. Жизнь — сложная штука.

Любому бы надоела вся эта история, связанная с распадом «Битлз»: споры из — за денег и т. д. Но надо было жить дальше, и оставалось решить как: уйти на покой или продолжить творческую деятельность. Я выбрал второе, возникло желание попытаться превзойти «Битлз», а это совсем не просто.

Страшно было и думать о том, чтобы остаться в музыкальном бизнесе, но все же я поговорил об этом с Линдой. Ее вокальные данные, конечно же, не для оперы, но тем не менее, как певица, она имеет свою индивидуальность. Линда согласилась поработать вместе, но только временно и не слишком интенсивно. Вот на таких условиях мы и приступили к делу. (Пауза, усмешка). Ну а критики все безусловно истолковали иначе: «Зачем он тащит ее на сцену?» Ну а почему бы и нет? Подумаешь, великое дело. Она же поет со мной, причем вторым голосом, и не претендует на главную партию в «Травиате».

С таким настроением мы решились остаться в мире музыкального бизнеса, сделали «Another Day», которую закончили в Нью — Йорке.

Мы чувствовали, что песня «Maybe I'm Amazed» удалась, возникла мысль выпустить ее отдельной пластинкой. Но, увы, эта идея так никогда и не была реализована. То же самое произошло и с «Uncle Albert» в Великобритании. Мы выпустили его отдельным синглом в Америке, где он имел колоссальный успех.

Я считаю «Maybe I'm Amazed» одной из самых удачных своих песен. Правда, мне доводилось встречать людей, признававшихся, что им нравится «The Lovely Linda» и все то, что казалось мне в альбоме «McCartney» второстепенным.

Или, скажем, «That Would Be Something». Это просто бросовая вещица. И тем не менее в ней что — то есть. Песни так и выбирались для альбома: вроде ничего особенного, но есть в них какая — то своя атмосфера. Вот это мне и нравится. Дома среди груды старых записей я нашел пленку с «Fixing A Hole». Потрясающе, на ней запечатлен весь процесс написания этой песни: несколько часов, отталкиваясь от слов, я ищу музыку и, наконец, рождается мелодия.

В 1971 году мы ждали второго ребенка. Беременность у Линды протекала тяжело, и я много времени проводил с ней. В больнице я даже установил для себя складную кровать. Когда одна из медсестер запретила мне ночевать там, я направился на поиски другой больницы, где бы мне не препятствовали находиться рядом с женой. В итоге мы оказались в больнице Королевского колледжа, здесь наш будущий ребенок оказался в надежных руках. Ожидая появления Стеллы на свет, я обдумывал название для своей группы. Хотелось, чтобы оно несло в себе надежду, заряд оптимизма; неожиданно возникло «Уингз» («Крылья»). Это было то, что надо.

Среди песен альбома «Wild Life», с которым группа «Уингз» дебютировала в 1971 году, была и «Dear Friend».

Песня написана для Джона. Что — то вроде письма. Распад «Битлз» походил на развод: недавнюю любовь сменила лютая ненависть. Я не верил, что мы дошли до такой степени взаимной ненависти. Но всякого рода дельцы, связанные с этой историей, сознательно натравливали нас друг на друга. Очень жаль, что так получилось, но разобраться, найти истину, было чрезвычайно трудно. И что же оставалось делать? Ведь невозможно просто сесть и написать письмо: «Дружище, я люблю тебя». Это чересчур. Я сделал то, что мне казалось более правильным, — написал песню «Dear Friend» — своеобразный шаг к примирению. И не важно, насколько результативен он был, довольно того, что благодаря этой песне мы раз — другой очень хорошо поговорили по телефону. К счастью, до смерти Джона мы успели помириться. Слава Богу! Иначе все было бы ужасно — я думал бы, что наша ссора будет продолжаться вечность. А так мы расстались друзьями, и это меня несколько утешает.

Я довольно часто задумывался над той бурной реакцией, которую вызывали политические песни Джона. Мне никогда не приходило в голову сомневаться в искренности его чувств, я знал, как глубоко он переживал все эти проблемы. Подобные волнения испытывал и я, ненавидя грязные делишки Никсона [64], насильственное вмешательство в решение ирландского вопроса, да, вообще, любое насилие. И мне кажется, что это ненавистно многим людям моего поколения. Хотелось бы перемен, но пока мы видим, что по — прежнему гибнут ни в чем неповинные люди. Например, в Кенте даже на пороге твоего собственного дома с тобой может произойти все что угодно [65]. Нельзя оставаться равнодушными и молчать об этом лишь потому, что такие песни могут мало кого заинтересовать и, следовательно, плохо покупаться.