Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

• Название: Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7287-0027-6

Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо», «Ожерелье королевы», «Анж Питу» и «Графиня де Шарни». Серия эта имеет название «Записки врача».

Время действия романа: 1770–1774 гг. В основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье. Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

Впечатления от поисков можно было прочесть на бледных лицах тех, кто разыскивал близких: от отчаяния, когда обнаруживали покойника, до томительного сомнения, когда никого не находили и вопросительно поглядывали в сторону реки, неустанно несшей свои неспокойные воды.

Поговаривали, будто по приказу ведомства парижского прево в реку уже успели свалить немало трупов, дабы скрыть огромное число погибших по его вине людей.

Устав от бесплодного созерцания этого зрелища, пресытившись им, промочив ноги в Сене, люди затем уходили преисполненные тоски, которую вызывало в них ночное течение реки. Они брели с фонарями в руках, обследуя соседние с площадью улицы, куда, по слухам, многие раненые уползали за помощью и в надежде оказаться подальше от места своих страданий.

Если кто-то находил среди трупов любимого человека, потерянного друга, крики сменялись душераздирающими рыданиями.

Время от времени на площади раздавался звон — это падал и разбивался фонарь: живой в беспамятстве бросался на мертвого, чтобы слиться с ним в последнем поцелуе.

На огромном этом кладбище слышались и другие звуки.

Раненые с переломанными при падении руками и ногами, с пронзенной шпагой или раздавленной в толпе грудью кричали или жалобно стонали, умоляя о помощи; к ним тотчас подбегали те, кто надеялся найти близкого и, увидев не его, удалялись.

Впрочем, на площади со стороны сада собирались самоотверженные люди для оказания помощи пострадавшим. Молодой хирург — по крайней мере, его можно было принять за хирурга, так много инструментов было в его руках, — просил подносить к нему раненых мужчин и женщин; он перевязывал их и в то же время произносил слова, выражавшие скорее ненависть к тому, что послужило причиной, нежели сострадание к израненным.

У него были помощники: два крепких человека, подносившие ему окровавленные тела; он не переставая кричал им:

— Сначала — женщин и детей из народа! Их легко узнать: почти всегда больше ран, ну и, разумеется, они беднее одеты!

Услышав эти слова, повторявшиеся после каждой перевязки пронзительным голосом, какой-то бледный молодой человек с фонарем в руке, ходивший среди мертвецов, поднял голову.

Глубокая рана, проходившая через все его лицо, сочилась кровью, одна его рука была просунута между полами застегнутого кафтана, лицо его, все в поту, выражало глубокое волнение.

Услышав еще раз уже упомянутое нами приказание врача, он поднял голову и с грустью взглянул на свои раны, на которые, казалось, хирург смотрел почти с удовольствием.

— Сударь! — воскликнул молодой человек. — Почему вы приказали выбирать среди раненых только бедняков?

— Да потому, что никто о них не позаботится, если я о них не подумаю, — подняв голову, отвечал хирург, — а за богатыми всегда найдется кому ухаживать! Опустите фонарь и взгляните вниз: вы увидите, что на сотню бедняков приходится один богатый или знатный. А при этой катастрофе, от которой, к счастью, наконец-то сам Господь выйдет из терпения, знатные и богатые уплатили налог, какой они обыкновенно вносят всегда: одну тысячную.

Молодой человек поднес фонарь к своему кровоточащему лицу.

— Я, стало быть, тот самый единственный затерявшийся в толпе дворянин, — проговорил он без всякого раздражения, — лошадь угодила копытом мне в голову, и я сломал левую руку, упав в канаву. Вы говорите, о богатых и знатных заботятся? Но вы же видите, что я даже не перевязан.

— У вас есть дом, домашний доктор… Возвращайтесь к себе, раз можете идти.

— Я не прошу у вас помощи, сударь. Я ищу сестру, красивую шестнадцатилетнюю девушку. Она, хотя и не простого происхождения, очевидно, уже мертва. На ней было белое платье, а на шее — ожерелье с крестиком. Несмотря на то что у нее есть и дом и доктор, сжальтесь надо мною и ответьте: не видели ли вы, сударь, ту, которую я ищу?

— Сударь! Я руководствуюсь соображениями высшего порядка, — отвечал молодой хирурге горячностью, доказывавшей, что он давно вынашивал эти мысли, — я отдаю себя служению людям. Когда я прохожу мимо умирающего аристократа, спеша облегчить страдания человека из народа, я подчиняюсь истинному закону человечности, которую считаю своей богиней. Все случившиеся сегодня несчастья происходят от вас; причиной им — ваши злоупотребления, ваше грабительство, ну вот вам и последствия! Нет, сударь, я не видел вашей сестры.

После этой сердитой отповеди хирург опять занялся своим делом. Ему только что поднесли бедную женщину, которой карета раздробила обе ноги.

— Взгляните, — крикнул он вдогонку Филиппу, — разве бедные приезжают на народные гуляния в каретах, разве они ломают ноги богачам?

Филипп принадлежал к молодому поколению знати, которое дало миру Лафайета и Ламетов, он и сам не раз высказывал те же мысли, которые теперь, в устах молодого хирурга, привели его в ужас: претворенные в жизнь, они пали на него как возмездие.

Отойдя от хирурга с истерзанным сердцем, он продолжал томительные поиски. Скоро его охватило такое отчаяние, что, не выдержав, он с рыданиями в голосе закричал:

— Андре! Андре!

В это время мимо него торопливо шагал пожилой человек в одежде из серого сукна и в теплых чулках, опираясь правой рукой на трость, а в левой зажав нечто вроде фонаря, который он смастерил из подсвечника, обернув его масляной бумагой.

Услышав стон Филиппа, человек понял причину его страданий.

— Бедный юноша! — прошептал старик.

Но так как его привела сюда та же причина, он пошел дальше.

Вдруг, словно упрекнув себя за то, что прошел мимо, не пытаясь утешить, он проговорил:

— Сударь! Простите, что я добавлю к вашей скорби еще и свою, но те, кто стал жертвой одного и того же удара, должны поддерживать друг друга, чтобы не упасть. Кстати… Вы можете мне помочь. Я вижу, вы давно ищете, ваша свеча почти догорела, вы, стало быть, знаете, где больше всего пострадавших.

— Да, сударь, знаю.

— Я тоже ищу…

— Тогда вам надо прежде всего пойти к большой канаве, там около пятидесяти трупов.

— Пятьдесят! Боже правый! Столько жертв во время праздника!

— Да, столько жертв, сударь! Я заглянул уже в добрую тысячу лиц, но так и не нашел сестры.

— Сестры?

— Да, она была вот в этой стороне. Я потерял ее недалеко от скамейки. Я нашел то место, но от скамейки не осталось и следа. Я собираюсь возобновить поиски со стороны бастиона.

— А в каком направлении двигалась толпа, сударь?

— В сторону новых домов, к улице Мадлен.

— Значит, это должно быть здесь?

— Несомненно. Я и искал вначале с этой стороны, но тут был страшный водоворот. Кроме того, толпа неслась сюда, однако бедная растерявшаяся девушка, не понимавшая, куда идет, могла двинуться в любую сторону.

— Сударь! Мало вероятно, чтобы она смогла двигаться против течения; я пойду искать на улицах; пойдемте со мной; может быть, вдвоем нам удастся найти.

— А кого вы ищете? Сына? — робко спросил Филипп.

— Нет, сударь, он что-то вроде моего приемыша.

— Вы отпустили его одного?

— Да это уже юноша: ему около девятнадцати лет. Он отвечает за свои поступки, и, когда ему захотелось пойти на праздник, я не мог ему помешать. Впрочем, кто мог себе представить, что произойдет!.. Ваша свеча гаснет.

— Да, сударь.

— Пойдемте со мной, я посвечу.

— Благодарю вас, вы очень добры, но мне не хотелось бы вам мешать.

— Не беспокойтесь, я должен искать для собственного спокойствия. Бедное дитя! Он возвращался обыкновенно вовремя, — продолжал старик, идя по улице, — а сегодня вечером меня будто что-то толкнуло. Я ждал его; было уже одиннадцать часов, жена узнала от соседки о несчастье на этом празднике. Я подождал еще часа два, надеясь, что он вернется. Однако, видя, что его все нет, я подумал, что с моей стороны будет низостью лечь в постель, не имея от него новостей.

— Мы идем к тем домам? — спросил молодой человек.

— Да, вы ведь сами сказали, что толпа должна была двигаться в ту сторону. Бедняга несомненно побежал туда! Наивный провинциал, не знающий не только обычаев, но и парижских улиц… Может быть, он впервые оказался на площади Людовика Пятнадцатого.

— Увы! Моя сестра тоже из провинции, сударь.

— Страшное зрелище! — пробормотал старик, отворачиваясь от сваленных в кучу трупов.

— А ведь именно здесь следовало бы искать, — заметил юноша, решительно поднося фонарь к нагроможденным одно на другое телам.

— Я не могу без содрогания на это смотреть. Я обыкновенный человек, и гибель людей приводит меня в ужас, который я не могу победить.

— Мне этот ужас знаком, однако нынче вечером я научился его преодолевать. Смотрите, вот какой-то юноша, ему можно дать от шестнадцати до восемнадцати лет; должно быть, его задавили: я не вижу раны. Не его ли вы разыскиваете?