Александр Дюма - Джузеппе Бальзамо (Записки врача)

• Название: Джузеппе Бальзамо (Записки врача)
• Автор: Александр Дюма
• Издательство: Арт-Бизнес-Центр
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1994
• ISBN: 5-7287-0027-6

Истории Франции в канун и во время Великой Французской революции конца XVIII столетия посвящена серия романов А. Дюма: «Джузеппе Бальзамо», «Ожерелье королевы», «Анж Питу» и «Графиня де Шарни». Серия эта имеет название «Записки врача».

Время действия романа: 1770–1774 гг. В основе повествования «Джузеппе Бальзамо» лежат действительные исторические события и судьбы реально существовавших людей. В центре романа — таинственная, идеализированная автором фигура знаменитого Алессандро Калиостро (1743–1795), одного из лидеров европейского масонства, мечтающего о всеобщем братстве и счастье. Он выступает под одним из своих псевдонимов — Джузеппе Бальзамо.

_{Иллюстрации Е. Ганешиной}

---

За рессоры этой кареты, прокладывавшей себе путь сквозь толпу, держался молодой человек, отгонявший на ходу всех, кто пытался пристроиться рядом с ним и воспользоваться образовавшимся за каретой проходом.

Едва карета остановилась, молодой человек отскочил, не выпуская, однако, спасительной рессоры, за которую он продолжал держаться одной рукой. Через распахнутую дверцу он мог слышать оживленный разговор хозяев экипажа.

Из кареты высунулась одетая в белое женщина, ее голова была украшена живыми цветами. В ту же минуту раздался крик:

— Андре! Провинциалка вы этакая! Не высовывайтесь, черт побери! Не то вас приласкает первый попавшийся мужлан! Разве вы не видите, что наша карета застряла в толпе, словно посреди реки? Мы в воде, дорогая, и в грязной воде: будьте осторожны.

Девушка скрылась в карете.

— Но отсюда ничего не видно, — возразила она, — если бы можно было развернуть лошадей, то мы бы увидели все через окно не хуже, чем из дома губернатора.

— Поворачивай, кучер! — крикнул барон.

— Невозможно, господин барон, — отвечал кучер, — не то я раздавлю с десяток людей.

— Да черт с ними, дави!

— Что вы говорите! — воскликнула Андре.

— Отец!.. — попытался остановить барона Филипп.

— Что это там за барон, который собирается давить простых людей? — угрожающе прокричали сразу несколько голосов.

— Он перед вами, дьявол вас разорви! — пробормотал Таверне, высунувшись из кареты и показав красную орденскую ленту через плечо.

В те времена орденские ленты, даже красные, еще были в почете: ропот, правда, не утих, но стал все же слабее.

— Погодите, отец, я выйду и взгляну, нет ли возможности ехать дальше, — предложил Филипп.

— Будьте осторожны, брат, как бы вас не убили: слышите, как ржут дерущиеся лошади?

— Можно даже сказать, что они ревут, — сказал барон. — Давайте выйдем; прикажите расступиться, Филипп, пусть нас пропустят вперед.

— Да вы не знаете теперешних парижан, отец, — возразил Филипп, — так командовать можно было раньше, а нынче ваши приказания скорее всего ни к чему не приведут. Не станете же вы унижать свое достоинство?

— Но когда эти олухи узнают, что я…

— Отец, — с улыбкой перебил его Филипп, — даже если бы вы были дофином, боюсь, что и в этом случае никто ради вас не пошевелился бы, особенно теперь: фейерверк вот-вот начнется.

— Мы так ничего не увидим! — с раздражением заметила Андре.

— Это ваша вина, черт возьми! — вознегодовал барон. — Вы два часа одевались!

— Филипп! Нельзя ли мне опереться на вашу руку и встать в толпе? — спросила Андре.

— Да, да, мамзель! — разом прокричали в ответ несколько мужских голосов, так приглянулась этим людям Андре, — идите к нам, вы худенькая, вам место найдется.

— Хотите пойти, Андре? — спросил Филипп.

— Очень хочу, — отвечала она, и легко спрыгнула на землю, не коснувшись подножки.

— Идите, — разрешил барон, — а мне наплевать на фейерверки, я останусь здесь.

— Хорошо, оставайтесь, — согласился Филипп, — мы будем неподалеку.

Когда толпу ничто не раздражает, она почтительно расступается перед царицей мира — красотой. Народ пропустил Андре и ее брата вперед, а горожанин, занимавший со своим семейством каменную скамью, заставил жену и дочь подвинуться и нашел для Андре место между ними.

Филипп устроился у ее ног, а она положила руку ему на плечо.

Жильбер последовал за ними, остановившись в четырех шагах от Андре и не сводя с нее глаз.

— Вам удобно, Андре? — спросил Филипп.

— Прекрасно, — отвечала девушка.

— Вот что значит быть красивой, — с улыбкой заметил виконт.

— Да, да, она красивая, очень красивая! — прошептал Жильбер.

Андре услыхала его слова, но подумала, что их произнес кто-нибудь из простолюдинов, и обратила на них внимание не более, чем индийское божество на поклонение жалкого парии.

LXVII ФЕЙЕРВЕРК

Едва Андре и ее брат устроились на скамейке, как в воздух взвились первые ракеты, а над толпой пронесся оглушительный крик; с этой минуты все как один не сводили глаз с площади.

Начало фейерверка было великолепным и достойным высокой репутации Руджери. Украшения храма Гименея постепенно загорались, и вскоре весь его фасад пылал. Послышались рукоплескания, и вскоре они переросли в неистовые крики «браво», когда пасти дельфинов и вазы, изображавшие реки, брызнули разноцветными огнями, смешивающимися в каскады.

Андре была потрясена этим зрелищем, не имевшим себе равного во всем мире: семисоттысячной толпы, ревевшей от восторга при виде охваченного пламенем дворца. Она и не пыталась скрыть своих чувств.

А всего в трех шагах от нее, спрятавшись за широкоплечим носильщиком, поднимавшим над головой своего сынишку, Жильбер смотрел на Андре; фейерверк он замечал лишь потому, что огнями любовалась она.

Жильбер видел Андре в профиль; при каждом очередном залпе ее прекрасное лицо освещалось и молодого человека охватывала дрожь: ему казалось, что всеобщее восхищение вызывает обожаемая им девушка, божественное создание, которому он поклонялся.

Андре никогда раньше не видела ни Парижа, ни толпы, ни больших праздников: ее оглушало разнообразие впечатлений.

Неожиданно вспыхнул яркий огонь и стал приближаться со стороны реки. Это была с треском рвавшаяся бомба; Андре продолжала любоваться ее разноцветными искрами.

— Взгляните, Филипп, как красиво! — восхитилась она.

Молодой человек встревожился.

— Боже мой! — вскричал он. — Эта ракета неправильно летит: она, должно быть, отклонилась от курса: вместо того чтобы описать параболу, она несется почти горизонтально.

Едва Филипп выразил беспокойство, которое уже стало ощущаться другими, как толпа зашевелилась. Вдруг столб огня вырвался из бастиона, где были сосредоточены ракеты для букета и резерв пиротехнических средств. Невообразимый грохот сотряс всю площадь, огонь будто изрыгнул разрывную картечь и привел в полное замешательство близко стоявших людей: они почувствовали, как жаркое пламя опаляет их лица.

— Букет, уже букет! Так скоро? — кричали те, что стояли подальше. — Слишком рано!

— Как, это все? — повторила за ними Андре. — Слишком рано!

— Нет, — возразил Филипп, — нет, это не букет! Это несчастный случай, и через минуту вся эта пока спокойная толпа придет в страшное волнение, словно бушующее море. Идемте, Андре, пойдемте в карету, скорее!

— Давайте еще немножко посмотрим, Филипп. Как красиво!

— Андре, не стоит терять ни минуты, идите за мной. Это несчастье, которое я и предсказывал… Сорвавшаяся ракета угодила в бастион и подожгла его. Там уже началась давка. Слышите крики? Это кричат не от радости, а от отчаяния. Скорее, скорее в карету!.. Господа, господа, позвольте пройти!

Обхватив рукой сестру за талию, Филипп потащил ее к карете, где ждал их обеспокоенный отец, понявший по доносившимся крикам, что им грозит опасность. Он еще не знал, что произошло, и выглянул из кареты, чтобы поискать глазами детей.

Однако было уже слишком поздно: предсказание Филиппа сбывалось. Букет, состоявший из пятнадцати тысяч ракет, воспламенился и взорвался, разбрасывая по всем направлениям огненные стрелы (такие мечут на арене в быков, побуждая их к бою) и пронзая ими любопытных.

Поначалу удивленные, зрители пришли затем в ужас и отхлынули в едином порыве; под напором стотысячной толпы другие сто тысяч, задыхаясь, тоже отступили, нажимая на тех, кто стоял сзади. Теперь полыхал весь помост, кричали дети, женщины, задыхаясь, поднимали руки; стражники раздавали удары налево и направо, полагая, что так можно заставить кричащих замолчать и восстановить порядок силой. Все это привело к тому, что, как и предполагал Филипп, поднявшаяся волна, подобно смерчу, обрушилась на угол площади, где находились молодые люди. Филипп не успел добраться до кареты барона, как он рассчитывал: его подхватил людской поток, мощь которого невозможно описать: сила одного человека, уже удесятеренная от страха и боли, увеличивалась в этом потоке в сотни раз из-за всеобщего безумия.

В ту минуту, когда Филипп потащил за собой Андре, Жильбер отдался на волю подхватившего их потока, однако шагов через двадцать другой поток заставил его свернуть налево на улицу Мадлен; Жильбер взвыл от бессилия, боясь разлучиться с Андре.

Повиснув на руке Филиппа, Андре оказалась в мятущейся толпе, пытавшейся избежать встречи с каретой, которая была запряжена парой обезумевших лошадей. Филипп увидел надвигавшуюся опасность: казалось, лошадиные глаза мечут огненные стрелы, из ноздрей вылетала пена. Он нечеловеческим усилием попытался свернуть в сторону. Но все оказалось тщетно, он увидел, как за его спиной расступилась толпа, и почувствовал возле себя горячее дыхание обезумевших коней. Они взвились на дыбы, подобно охраняющим вход в сады Тюильри мраморным коням, которых пытается обуздать раб. Филипп выпустил руку Андре и оттолкнул сестру как можно дальше от опасного прохода, а сам, как тот раб, повис на удилах ближайшей к нему лошади. Конь вновь поднялся на дыбы. Андре видела, как брат согнулся, рухнул наземь и исчез. Протянув руки, она закричала; ее оттолкнули, повернули, и в следующее мгновение она уже была одна. Она шаталась; ее, словно перышко ветром, подхватило людским потоком; она больше не могла сопротивляться.